Гримуар раскрывается в жесте Щита, и я встаю на ноги под визги и крики разбегающихся паникующих горожан. Мои три противника при виде чернокниги тут же становятся сами разбегающимися и паникующими, чем только играют мне на руку. Стрелять в спины куда спокойнее, чем в грудь.

Глухой вскрик с крыши за моей спиной заставляет обернуться как ужаленному, но только чтобы увидеть, как вниз падает отдельно человек, отдельно ружье и Мишлен, только не отдельно, а вцепившийся снайперу в рожу. Из мужика выбивает дух сначала приземление, а затем и моя пуля, выпущенная тому аккуратно в живот. Впрочем, она излишня, так как затылок у снайпера после приземления на него – банально отсутствует.

– Спасибо! Не пускай сюда Кристину! – бросаю я коту, продолжая оглядывать крыши окружающих нас зданий. Уже слышны свистки полицаев.

Чисто…

Вид злого как сатана Парадина, воздвигающегося на ноги, пробирал до дрожи. Окровавленный богатырь, не сводя с меня яростного взгляда, поднимался на ноги, нащупывая кобуру со своим гигантским револьвером, но, видя, что я стою спокойно и даже Щит в его сторону не выставляю, озадаченно замер.

– Не твоих рук дело? – пробурчал неубиваемый человек с редчайшим целительским Лимитом, а потом тут же сам себе ответил, – Вестимо, не твоих, откуда ж ты знал, что я приду…

От одного трупа из парочки с дробовиками тем временем поднимался густой желтый дым, едкий и удушливый. Подойдя к мертвецу, гвардеец медленно и аккуратно перевернул его ногой, тут же отскакивая и ругаясь – тело уже было сильно подъедено кислотой из разбившихся на патронташе мензурок. Процесс и не думал прерываться, в глубоких язвах на теле кипела желто-бурая жидкость, исходящая тягучим дымом. Я тут же отступил куда подальше. Дышать этим Минздрав точно не посоветовал бы.

– Твою ж душу! – выругался гвардеец, но это было всё, что он успел сделать – набежала тяжеловооруженная полиция, сразу наводя на нас массивные автоматы.

С местными полицаями шутки плохи, но кому как знаменитому Парадину знать к ним подход? Уже через полчаса мы были свободны, благодаря как самому блондину, так и нескольким очевидцам, отловленным по округе. Впрочем, убежать успели немногие, очень уж быстро развивались события.

– Копыто Люцифера! – выругался переодевшийся в запасную куртку и штаны гвардеец, рассматривая одну из пробирок, которые он утащил у полицейских, – Семежная кислота! С арканитовой солью! Пванский! Сучий потрох!

– Кажется, я избавил вас от серьезных неприятностей, Матвей Евграфович, – хмыкнул я, вновь борясь с жутким желанием закурить, – Могу я рассчитывать за это на честную дуэль? Меч и Метода, ничего большего…

– Что? – здоровяк оторвался от лицезрения пробирки с лютым содержимым, – Ты о чем, Дайхард?

– Напоминаю – вы хотите меня убить, – вежливый я, облокотившийся на бок огромного мотоцикла, рассматривал небо, – Я же хочу жить. Поэтому предлагаю решить всё цивилизованно, на дуэли, на холодном оружии. Лимит у вас не отключается, так что свой я тоже использовать смогу…

– Ну и гнусный же ты подонок, княже, – по волчьи ухмыльнулся Парадин, – Ну и падла же ты! Думаешь, я не знаю, что ты Красовскому и его парням показал, когда китайца защищал?! Знаю!

Молния. Я показал полную мощь своего Лимита в виде толстенной молнии, ударившей на три метра. Крайне много для обладателей этой силы крови. Безумно много. Для дуэли на мечах или рапирах? Лимит превращает её в бессмыслицу, я просто шарахну здоровяка, а потом смогу хоть в пасту перемолоть. Или пережечь.

– Я мог это показать и вам, – едко ухмыльнулся я, – Пока вы, господин гвардеец, изволили лежать на мостовой, а мне было угодно использовать вас как бруствер.

– Тебя бы сгноили, парень.

– Возможно, – я не отвел взгляда, – Либо… начали бы выдавать ваши задания, Матвей Евграфович. Я не дурак. Вы тоже.

Когда нет гербовой бумаги, пишут и на простой. Императору одинаково неудобны были и буйный Парадин, и пассивные Терновы. Но дело надо было кому-то делать. Пачкать руки по важному государственному поводу. Такое дело не терпит пустоты, совсем не терпит.

– Я тебя недооценил, Дайхард, – медленно проговорил «чумной волк», – Сильно недооценил. Другой вопрос – почему ты меня, в таком случае, не кончил? Или хоть не попытался?

– Потому что верю, что мы сможем наладить общий язык, Матвей Евграфович. Странно это вам говорить сейчас, когда я еще не поразил вас электричеством и не разрубил на несколько частей, но раз уж речь зашла, то почему бы и нет?

– Зачем тебе это?! – повысил голос блондин, нависая надо мной, – Правду, Дайхард! Выплюнь её!

– Деньги, – пожав плечами, посмотрел я ему прямо в глаза, – Деньги.

С минуту он неверяще пялился на меня, шевелил бровями, играл желваками, а затем начал ржать как припадочный. И ведь не скажешь, что полчаса назад в человека насовали полкило свинца…

– Ахаха-ха! – заливался огромной блондин, привлекая внимание многочисленных зевак, собравшихся посудачить у места недавней бойни, – Ахахахаха! То есть, ты всё понял, да?! Понял, Кейн?!

Я на эти выкрики лишь хмыкал. Внезапно Парадин подавился, закашлялся, а потом уставился на меня с огромным подозрением:

– Так! Стой! Стой-стой! Я, китайский клан, …даже сам Красовский! Ты суешь голову в каждую пасть… вот из-за чего, да?! Князь без княжества! Хотя, стой, ты же и раньше… да? Раньше?!

– Во-первых, я к вам не лез, – с достоинством прервал я конское ржание, – Во-вторых, да. Я понял, что делают с ревнителями. Как их держат на поводке. Как заставляют бегать по стране.

– Ну ты даешь, Дайхард…, – вытер натуральные слезы «чумной волк», – Ну даешь. Яйца у тебя – моё почтение! Но!

От его «но!» несколько посматривающих на нас с безопасного расстояния горожан припустили бегом, а сам Парадин снова навис надо мной.

– Ты родня Терновым, – процедил он, – Что ты собираешься с этим делать, а, малыш?

– Они уже получили целое княжество, – добавил я льда в голос, – А я получил только жену. Княгиню Дайхард. Не думаю, что между нами есть что-то еще.

– Так ставишь вопрос, да? – задумался блондин.

– Матвей Евграфович, – тут уже я оскалился, – Мы друг друга убивать будем или как?!

– Не будем! – неожиданно просиял гвардеец, – Мне пришла в голову отличная мысль, княже ты наш юный! Не хмурься, очень даже здоровская, тебе будет интересно. Но потом обговорим. Да, потом. Пока я с тебя должок стребую, а потом уже, послезавтра, мы с тобой предметнее поговорим. И давай на «ты»! Князь всё-таки!

– То есть, свое спасение от кислоты с солями, ты в расчет не берешь? – кисло спросил я. Еще бы, будет этот гад прогибаться, когда я буквально родич его кровникам. Пусть вынужденно, пусть произволом монарха, но всё же.

– Не беру, – гнусно ухмыльнулся мне «чумной волк» империи, – Будем считать его твоим личным дипломатическим успехом, парень. Так что давай, разбегаемся, а завтра ты в десять утра как штык у Радожского парка, чистый, причесанный, трезвый и один как перст. Пять минут работы и мы начнем наши отношения с чистого листа! Обещаю, не пожалеешь! Ни ты, ни твоя княгиня!

Важный нюанс не прошёл мимо моего сознания. Я назвал Кристину женой и княгиней, чтобы намекнуть злодею, что она уже не Тернова. Он намекнул, что понял и даже принял. Если я сыграю на его поле.

– И чем мы там будем заниматься, Матвей?

– Мы? Ничем. А вот ты будешь кое-кого убивать, – подбросил на ладони мензурку с кислотой огромный блондин, – Больно и обидно.

Глава 6

Шевалье Эгюр, год уже как утративший титул виконта по милости собственного дяди, человеком был одновременно предприимчивым и азартным. Хотя предприимчивость, по профессиональному мнению Парадина, заключалась лишь в том, что западный франк обладал невероятно острым чутьем на момент, когда нужно смазывать лыжи из какой-либо страны. Всё остальное, что удерживало франкского бретёра средней руки от позора нищеты, держалось на двух его слугах, доставшихся Эгюру от отца. Скованные родовой присягой, эти талантливые ребята держали на плаву шевалье-растратчика, шпионя и вынюхивая секреты, которые затем продавал их господин.

Однако, с приездом в Петербург, у этой компании авантюристов всё пошло не так. Тщательно спланированный Парадиным несчастный случай во время кабацкой драки стоил обоим ловким простолюдинам жизни. Шевалье, моментально поняв, что у него начались совсем уж черные дни, решил, что единственно верным путем хоть как-то поправить ситуацию, будет вызвать огромного неуклюжего громилу (с невероятно дорогим манациклом) на дуэль, дав ему возможность откупиться. Матвей, конски ржа, откупаться отказался, ну а об остальном догадаться было легко – узнав, что он вызвал на бой практически бессмертного, шевалье явно заложил кому-то душу, чтобы оплатить покушение, которое, в итоге, провалилось.

Теперь оставалась лишь сама дуэль. Точнее, скучная, неблагодарная и совершенно бесполезная казнь, которая Парадину была откровенно не нужна, именно потому, что являлась публичной казнью, от которой он не мог отказаться.

– Как видишь, всё довольно просто. Этот уродец, Жан Эгюр, говорят, вчера даже нажрался всмятку на радостях, как получил моё оповещение о том, что выставляю замену, – говорил неспешно шагающий гвардеец, – Для тебя риска никакого нет, условиями сталь и Метода, так что просто парализуй паршивого франка, а потом нежно и ласково поруби. Дуэль до смерти, останавливать тебя никто не посмеет. Развлекайся, Кейн.

Развлекаться мне не захотелось, особенно при виде усатого майора полиции с бакенбардами, стоящего рядом с тощим моложавым типом и его двумя сопровождающими. Самого типа, уверенно разминающегося с саблей, полицейский не трогал лично, предпочитая громко и сердито орать на секундантов. Пока мы подходили, суть ора я уловил – мероприятия вроде дуэли до смерти не одобрялись короной чрезвычайно, если один из дуэлянтов принадлежал к подданным этой самой короны. Майор грозился, что ославит это событие как минимум в трех газетах, а еще подаст докладную, которая вполне может обернуться высочайшим неудовольствием по отношению к «разгульным бретёрам, нарушающим общественный покой и порядок».

Увидев Парадина, майор пришёл в бешенство.

– Опять вы?! – загрохотал он, быстро приближаясь к гвардейцу, но был им тут же обезврежен до состояния полушепота, которым они и начали переговариваться. Я продолжил наблюдать за своим будущим противником.

Франк. С саблей. Это почти как русский с длинным мечом, которого уже лет как двести-триста на дуэлях не видели, только долбанный франк. И с саблей. Взглянув на меня, шевалье усмехнулся, крикнув своим секундантам, что они получат полное удовлетворение буквально через несколько секунд. Если, конечно, сопляк достаточно благородного звания, чтобы скрестить с ним, Жаном Эгюром, клинки. Я, чуть повысив голос, сообщил на том же франкском языке, что титул князя Дайхарда достаточно высок, чтобы и король Западной Франкии не уронил чести в подобной оказии. Франк осекся, бросил саблю в ножны и побежал к майору, видимо, убеждаться.

Странное ощущение. С одной стороны, пользуясь обрывками знаний лорда Эмберхарта, я прекрасно осознаю, почему шевалье поскакал проверить мои слова – это только в сказках дуэль дело для двоих. В суровой реальности за смерть молодого мстят старшие родственники. Мстят, обычно, страшно. С другой стороны – ну вот какая тебе, щегол, разница, с кем ты дерешься до смерти? Сначала убей, потом волнуйся…

Ничего в высшем обществе просто не бывает, запишите себе на лбу. Здесь вам не тут.

– Шевалье Эгюр предлагает изменить условия дуэли, – подошёл ко мне майор, – Сталь и книга, ваша светлость. Как вы на это смотрите?

– Никак не смотрю, господин майор, – тут же откликнулся я, – Условия останутся неизменными.

– Как пожелаете, ваше право, – кивнул представитель закона, передав мои слова шевалье. У франка нервно дёрнулась жилка на лице.

Сегодня с утра я дома оставил очень недовольную и нервничающую жену, которая, тем не менее, меня посвятила во все тонкости современных дуэлей между благородными. Рукожопы стрелялись из револьверов или специальных дуэльных пистолетов. Нормальные пацаны исповедовали принцип «стали» – то есть честного боя на рапирах безо всякой хренотени. В случае Парадина этот способ не подходил, так как его Лимит был постоянно активен, а чернокнигой «чумной волк» не пользовался… но не суть. Она, эта самая суть, была в том, что бретёры, ревнители и вояки исповедовали свою норму – «сталь и книга», что, по сути, уберегало этих забияк от внезапного кобзона от сопляка, которому в наследство досталась мощная Метода. Типа меня.

Франк, как и любой мелкий хищник благородного общества, чхать хотел на мою молодость и на архаичное оружие. Он хотел победить, поэтому здраво опасался незнакомого оппонента.

– Передайте чернокниги вашим секундантам, и к барьеру, господа, – с тяжелым вздохом приступил к своим обязанностям полицейский, – Не будем терять время.

– Я даю слово чести не использовать книгу в этой схватке! – выдал с гордым видом шевалье.

– Принимаю ваше слово, – с уважением кивнул ему полицейский, чтобы тут же рыкнуть, – А теперь передайте книгу своим секундантам!

– Но позвольте…

– Задержите меня еще на хоть сколько-то – убью вас как бродячую собаку, – проговорил на франкском я.

– Считай последние мгновения своей жизни, щенок! – тут же взбеленился франк, бешено сверкая глазами.

Тем не менее, страх я заметил. Кровь – не водица…

– За щенка ответишь…, – угрюмо пообещал я на русском так, чтобы услышали все. Все мысли о возможности превратить этот фарс в хоть какое-то подобие боя у меня тут же выдуло из головы. Вытянув меч из ножен, я встал на полагающееся мне по правилам место, пуская по пальцам левой руки короткие злые разряды молний.

Франк слопал приманку с крючком и леской, и даже надкусил удилище. Заулыбавшись как последний придурок, он встал в фехтовальную позицию саблиста, зажигая в убранной за пояс руке комок алой пламенеющей магии.

– Начали! – отрывистый крик майора положил начало… концу.

Шевалье ничего не успел сделать. Ни шага, ни полшага, даже шевельнуть рукой со спрятанной за спиной родовой магией. Между нами было около трех метров, которые моя короткая, тонкая, изломистая и кривая молния преодолела за долю секунды, впиваясь бывшему шпиону куда-то в район пупка. Усатого козла сильно тряхнуло, он попытался что-либо понять, но было поздно – я уже шагал к нему, с облегчением констатируя, что чем ближе цель – тем проще мне её бить электричеством.

Шаг, второй, третий. Намертво зажатая в руке сабля направлена уже не на меня, она болтается вместе с держащей её рукой, сам франк, сделав пару шагов назад, еще не понимает, как так оно всё получилось, а я уже бью длинным клинком. Размашисто и неумело, любой фехтовальщик, особенно сам лорд Эмберхарт, меня бы просто сожрали за такой удар в дуэли, но это уже не дуэль, это казнь. Длинное лезвие, тщательно заточенное до бритвенной остроты Мао Ханом, разрубает левое колено шевалье, начисто. Не прекращая лупить по нему слабыми разрядами, я наношу второй удар, отсекая запястье руки, держащей саблю.

Затем прерываю подачу электричества и свою атаку, позволяя пораженному бретёру, от волос которого идёт дым, свалиться на траву.

– Я удовлетворен! – громко объявляю я на франкском, оглядывая окружающих. Сопровождавшие шевалье люди, переглянувшись и бросив взгляд на лыбящегося Парадина, просто разворачиваются и уходят.

– Князь, так не…, – пытается что-то сказать полицейский, но тут бретёр начинает истошно орать подраненным кроликом.

– Что-что? – делая самый внимательный вид, я неторопливо иду к майору, ловя по дороге взглядом жуткий оскал довольного как слон Парадина, – Не слышу?!

– Вы! Обязаны! Добить! – понявший всё с налёту майор в ярости. На его лице полное понимание ситуации, в которой «чумной волк» приводит на смертоубийство не свою случайную жертву, а кого-то совсем другого.

– Он назвал меня сопляком! – продолжаю клоунаду я, – Меня, князя! Как я могу потребовать удовлетворения от того, кто явно не имеет двух жизней, господин майор?! Как?!

– Смерть списывает всё, ваше сиятельство! – трясущимися руками, майор пытается выдернуть пистолет из кобуры, – Прошу вас закончить дело! Или же его закончу я!

Этого допускать нельзя. Слухи пойдут нехорошие. Они и так пойдут от того же майора, которому происходящее что так, что эдак было поперек горла, но есть те слухи, которые нам выгодны, а есть те, которые нет.

Подойдя к хрипящему шевалье почти вплотную, с большим усилием создаю короткий, но предельно мощный разряд, испепеляющий тому голову. Занавес.

///

Матвей наблюдал за расправой своего протеже над задиристым идиотом с некоторой внутренней оторопью. Кейн, этот случайный парень, с кем его свела судьба столь прихотливым образом, просто опровергал все знания гвардейца о людях, которыми Парадин обоснованно гордился. За свою не такую уж и короткую жизнь Матвей сталкивался с бандитами, ублюдками, лжецами и убийцами такое количество раз… нет, лучше просто сказать, что почти ежедневно. Попадались ему и юные психопаты, для которых воткнуть нож в спину прохожему – раз плюнуть. Таких он обычно давил сразу, походя.

Кейн же был кем-то… или чем-то совершенно другим. Опытный убийца, Парадин, увидел в действиях свежеиспеченного князя такого же убийцу как он сам. Хладнокровного, расчетливого, слегка сумасшедшего. Такого, кто сумел привлечь его внимание, как и взгляд Красовского.

Только вот ни сам Матвей, ни Красовский, не были такими в возрасте этого молодого соплежуя! Бешеными? Да! Неистовыми? Да, Парадин сполна взял от своего трудноубиваемого тела, выживая одним лишь чудом во многих своих юношеских эскападах. Атака с двумя колунами против каравана корейцев, решивших провести украдкой зелья в Голландию… и лишь потому, что молодому идиоту с жуткого перепою было лень возвращаться двадцать верст за оружием и ожидающим его отрядом. А Кубань? А суздальские красношапочники? Эх…

Только князь был другим. Парадин видел, что парень по молодости сначала хотел поиграть в благородство, дать дурному франку помахать напоследок саблей. Уважительно, но дурацки. Жабоед умел пускать своё багровое пламя как комками, так и струей. Ткни он в Дайхарда острием, да обожги тому лицо, всё бы и кончилось. Но бретёр, паскуда, был не в меру осторожен. Его, Матвея, слава сыграла. На этом и погорел, как и на языке своем длинном. А парень показал и силу, и норов, и расчет. Даже, кажется, понял, что окончательно взбешенный Потапов ославит их на всю округу. Майору только дай до таверны добраться.

Потому его Парадин и вызывает всегда на подобные дела, требующие освещения. Очень любит Потапов поднять шум, честный он служака, благородный, но дурак. Искренне считает, что ославляя Матвея – делает тому хуже.

Жутковато. Жутковато, господа! Рассудительные речи этого пацана о том, как бы он его, Матвея, стал бы убивать, теперь щекочут нутро гвардейцу совсем иным образом!