В Мацяо этот иероглиф произносится цё в восходящем тоне и имеет значение «умный» (антоним прилагательному «тверёзый»).
Однако в нормативном китайском языке иероглиф «спящий» во втором значении служит синонимом прилагательным «вялый», «медлительный» и «тугодумный» (см., например, выражение «спящая головушка»).
«Трезвый» и «спящий» – антонимы. Но в Мацяо их значения прямо противоположны тем, что зафиксированы в словарях нормативного языка. Пока антонимы из этой пары обрастали дополнительными смыслами, основные их значения успели поменяться местами: в понимании мацяосцев трезвость равнозначна глупости, а сонность – уму. Поначалу привыкнуть к такому перевертышу бывает непросто.
Следует признать, что наши взгляды на то, что считать умом, а что – глупостью, зачастую разнятся. Стало быть, придется допустить, что у мацяосцев есть полное право исходить в этом вопросе из собственного опыта и совершенно по-своему толковать иероглифы «трезвый» и «спящий». Взять, к примеру, Ма Мина: можно сокрушаться, как сильно он опустился, смеяться над его собачьей жизнью, над его глупостью, косностью, несуразностью и упрямством. Но сам Ма Мин скажет, что дни его полны радости, свободы и простоты, что временами ему завидуют сами небожители. А череда горьких спектаклей под названиями «большой скачок», «борьба с правыми» и «культурная революция» только подтвердила его правоту. Пока ум был предметом насмешек, пока рвение и пылкость порождали новые и новые преступления, Ма Мин наблюдал за всем со стороны и, по крайней мере, остался чист, на его руках нет крови. Он спит под открытым небом и питается росой, но по крепости здоровья многим из нас даст сто очков вперед.
Так глуп он или умен?
«Тверёзый» он или «спящий»?
В действительности, каждое слово, обладающее двумя противоположными значениями, есть соединение разных пониманий, пересечение разных жизненных траекторий, направленных к противоположным полюсам одной антиномии. И точка их пересечения, скрытая в густой чаще языка, нередко оставляет случайных путников в некоторой растерянности.
Если деревенские работяги собираются небольшой компанией на краю поля, у стены или у очага, привычно подпирая ладонями щеки или прикрывая рты, значит, сейчас они будут петь. В Мацяо исполнители песен напоминают заговорщиков: поют всегда тихими голосами, спрятавшись от чужих глаз в каком-нибудь укромном углу. Исполнение песен здесь больше похоже на игру, которую разыгрывают в тесном кругу, чем на публичное представление. Поначалу я думал, что во всем виноваты политические кампании, которые внушили людям страх перед традиционным искусством, но потом понял, что мацяосцы исполняли свои песни исподтишка задолго до «культурной революции». Неизвестно, что на это повлияло.
В Мацяо песни «поются», «тянутся», а еще «подступают», как вода или слезы. У ханьского поэта Мэй Шэна есть известное произведение «Семь подступов»[34] – «подступом» тогда называли особую оду, написанную в форме вопросов и ответов. И в Мацяо все подступы тоже представляют собой противостояние, где один спрашивает, а второй отбивается от его вопросов, однако не знаю, можно ли считать мацяоские подступы наследниками ханьского жанра.
Молодые парни любят слушать подступы, каждую новую реплику они сопровождают критическими комментариями, а некоторые – возгласами горячего одобрения. Особенно щедрые слушатели бегут в лавку и покупают исполнителю чашку вина, а если денег не хватает, просят лавочника о ссуде. Во время передышки исполнитель успевает хлебнуть вина, и следующий его подступ становится еще хитрее и заковыристей, и сопротивнику теперь еще труднее на него ответить, новый подступ загоняет сопротивника в угол, и дальше битва идет не на жизнь, а насмерть, и никто так просто не сдается, никто не спешит опускать руку, что подпирала щеку, что прикрывала рот.
Подступы всегда начинаются с вопросов государственной важности. К примеру, первый сопротивник спрашивает второго, знает ли он, кто нынче занимает пост премьера Госсовета? А председателя Китайской Народной Республики? А председателя Военного совета? А зампредседателя Военного совета? А знает ли он, как зовут старшего брата зампредседателя Военного совета? А знает ли он, чем давеча заболел этот самый старший брат зампредседателя Военного совета, а чем его лечили? И все в таком духе. Я очень удивился, впервые услышав, как сопротивники подступают друг к другу с подобными вопросами. Сам я никогда не смогу похвастаться такой осведомленностью в делах государственных деятелей, даже если целыми днями буду читать газеты, а мацяосцы назубок помнят, кто из них болен раком легких, а кто – сахарным диабетом. Подозреваю, удивительно цепкая память у этих людей, от которых за версту разит коровьим навозом, объясняется особой подготовкой. В горной глуши они радеют о государе[35] – и предки современных мацяосцев наверняка столь же внимательно следили за всеми переменами придворных декораций.
Допев про дела государственные, мацяосцы переходят к делам семейным, и тогда наступает черед сыновних песен. Сопротивники стараются задеть друг друга за живое, например, первый уличает второго, что тот не пошил родителям ватного одеяла, или до сих пор не купил гроба своему порожному отцу, или не поднес старшему дядюшке вяленого мяса на Праздник фонарей[36], или же кусок, который он поднес, был не больше двух цуней толщиной, а в самом мясе давно завелись опарыши. Упреки их строги, но справедливы, первый сопротивник допытывается у второго: может, ты просто чураешься бедности своей родни? Позабыл о сыновнем долге, о благодарности? Или объелся свининой да собачатиной и превратился в скотину? Само собой, второй должен проявить смекалку, оправдать свои промахи дурной погодой или слабым здоровьем и немедленно идти в наступление, припомнить первому его собственную непочтительность, иногда в этом деле приходится немного приврать. Чтобы перейти к следующим подступам, сопротивники должны во что бы то ни стало выдержать этот песенный допрос, этот строгий экзамен на соответствие нормам деревенской этики.
Без начальных подступов не обходится ни один поединок – они нужны, чтобы прояснить позицию сопротивников по вопросам верности государю и почтения к старшим.
После них можно со спокойной душой затягивать «спяшные подступы». Слово «спяшный» в Мацяо имеет значение «шуточный», например, «спяшки» – то же самое, что шутки или прибаутки. И производное значение прилагательного «спяшный» – «несерьезный», поэтому «спяшными подступами» в Мацяо называют игривые песенки. Спяшные подступы тревожат плоть, и этот пункт программы вызывает больше всего энтузиазма у деревенских парней; в таких подступах может сохраняться форма диалога, но один исполнитель поет за мужчину, а второй за женщину, один признается в любви, второй отвергает его ухаживания.
Несколько таких песен я записал:
Худо без милой, как ни крути,
Хожу не разбирая пути,
Палочки не помню, как держать,
Сяду и забываю встать.
Герой другой песни еще сильнее помешался на любимой:
Мне без сестрицы дни не милы,
Весь исхудал – глаза да мослы,
Коли не веришь – рубаху сниму,
Страшно глядеть на себя самому!
А в этой жутковатой песне полоумная женщина замышляет убить своего мужа:
У других мужья хороши собой,
А мой муженек – пенек сухой,
Топором его да порублю,
Печку жарко натоплю.
Есть и печальные песни:
Снова нам прощаться, нынче не уснем,
Обведу твою тень на стене углем,
Десять дён в разлуке, пятнадцать дён —
Обнимемся с тенью, поплачем вдвоем.
В некоторых песнях звучит настоящее отчаяние:
И что толку нам друг друга любить,
Все равно как чужих цыплят кормить,
Сыновья у сестрицы подрастают,
А отцом другого величают!
Все эти песни можно назвать любовными подступами. После них сопротивники принимаются за «низовные подступы»:
Полно, девка, недотрогой
Притворяться в двадцать лет,
У такой-то краснощекой
Передок давно согрет.
…
Лает твой пес днями целыми,
И вода со двора течет белая,
Гости твои продыху не знают —
Ножки кроватные в землю вбивают.
…
Если среди слушателей есть женщины, теперь им самая пора залиться краской, выругаться и скорым шагом пойти прочь, а парни вытянут шеи, словно петухи перед боем, и будут провожать их сердитые спины воспаленными глазами. Сгорая от нетерпения, они начнут вскакивать на ноги, потом снова садиться на корточки, растягивая губы в бездумных распаленных улыбках. И смеяться они постараются как можно громче, чтобы женщинам вдалеке было слышно.
Некоторые песни рассказывают и о женских горестях, например, одну такую исполнял Ваньюй из нижнего гуна; в ней пелось о матери, родившей ребенка до брака, как она укладывает его в деревянное корытце и пускает вниз по реке Ло:
Уплывай, мой милый, уплывай,
Берегись камней, головку закрывай,
Не вини свою маму, не вини,
Испугалась мама людской молвы.
Уплывай, мой милый, уплывай,
Берегись ветров, накидки не снимай,
Не кляни свою маму, не кляни,
Засыпай, мой милый, спи-усни.
…
В подступе Ваньюя корыто с младенцем попадало в водоворот, который выбрасывал его обратно на берег, словно ребенок хотел еще немного поплакать на материнской груди. К этому времени глаза у всех женщин были уже на мокром месте, они утирали слезы полами рубашек и наперебой шмыгали носами. А жена Бэньжэня, скривив губы, выронила из рук корзину с ботвой на корм свиньям, уткнулась в плечо своей товарки и горько зарыдала.
Говорят, что в старые времена мацяосцы избегали жениться на девственницах, и если в первую брачную ночь жениху приходилось «месить кровь», это считалось очень дурным знаком. И наоборот, родня мужа больше всего радовалась невесте, которая сидела на свадьбе, подпирая стол большим животом. Ли Мингао, специалист по дунскому фольклору[37], рассказал мне, что здесь нет ничего удивительного: в обществах со слабо развитым хозяйством человек становится важнейшей производительной силой, и главной обязанностью женщины считается деторождение, а фертильность ценится намного выше сохраненного до брака целомудрия. Поэтому во многих южных местностях мужчины охотно берут в жены беременных.
Поскольку такое объяснение выглядит вполне логичным, пока мы остановимся на нем.
С описанным обычаем связана и враждебность мацяоских мужчин по отношению к первенцам: мужчины не признают первых детей и стараются поскорее от них избавиться: душат одеялом или топят в отхожем ведре. Этот обычай известен под названием и-ди[38], в Мацяо он был негласно принят долгие годы. Многие матери, пытаясь спасти ребенка от гибели, заворачивали его в одеяльце и оставляли у большой дороги или укладывали в деревянное корыто и пускали по реке, вверяя его судьбу Небу, так что сюжет из подступа Ваньюя был весьма распространен.
После прихода к власти компартия запретила этот варварский обычай, теперь о нем почти не услышать. Неизвестно, продолжают ли мацяосцы тайком истреблять своих первенцев. Но когда Ваньюй затягивал подступ «Провожаю сына у реки», со всех сторон слышался горький плач, потому что его песня напоминала женщинам о старой боли.
Лучше всех в Мацяо подступы исполнял Ваньюй, но я познакомился с ним, только когда в деревню спустили распоряжение организовать агитбригаду для пропаганды идей Мао Цзэдуна. Пропаганда была нехитрая: мы переделывали присланные сверху документы и статьи в частушки и давали концерты в соседних деревнях, аккомпанируя себе гонгами и барабанами, а агитбригады из соседних деревень приходили с концертами в Мацяо. В конце каждого представления полагалось выкрикивать лозунги. Лозунги были длинные, и, чтобы получалось дружнее, артисты делили их на части, не особенно вникая в смысл. Например, известное высказывание председателя Мао в исполнении агитбригады деревни Мацяо звучало так: «А-а-а-атака на бедноту! Есть! А-а-а-атака на рево-лю-ци-ю!» Лозунг получался контрреволюционный, но никого это не смущало, все продолжали вдохновленно его выкрикивать.
Еще сверху пришло распоряжение ставить на сцене образцовые пьесы. В деревне не найти ни костюмов, ни декораций, ни подходящего реквизита, поэтому агитбригада была вынуждена обходиться подручными средствами. Например, Седая девушка[39] у нас появлялась на сцене с пучком мочала на голове, и при виде нее дети застывали от страха. Вместо мехового пальто Ян Цзыжун[40] брал Тигриную гору в соломенном дождевике. А на одном из спектаклей порывом ветра опрокинуло сценическую декорацию (оклеенную ватой дверную створку), и бедный товарищ Ян Цзыжун после отчаянной схватки с врагом получил звонкий подзатыльник от снежной горы – глаза у него закатились, он покачнулся и упал прямо перед публикой. Благо, фонари на сцене горели тускло, так что зрители ничего толком не разглядели – все решили, что этот сюжетный ход предусмотрен сценарием, и даже немного поаплодировали павшему герою.
Деревенские говорили: все-таки старые представления были лучше, но эти тоже ничего, веселые.
Несмотря на ранение, Ян Цзыжун вполне успешно доиграл спектакль. Правда, от удара по голове он забыл слова и, пытаясь выкрутиться, стал петь обо всем, что видит: «Вот сту-у-у-ул! Сто-о-л! И барабан!», а в конце одним духом пропел: «Земельная реформа! Кооперативы! Народная коммуна! Строительство плотины! Рапс, рапс, рапс!» и сорвал бурные аплодисменты. Кадровые работники коммуны не расслышали слов и тоже наперебой хвалили выступление, а потом и вовсе решили отправить агитбригаду Мацяо на художественный смотр в уездный центр.
Деревенским нечасто выпадал случай съездить в уездный центр, к тому же репетировать представление было куда легче, чем таскать на поле ведра с илом. А некоторые артисты только благодаря репетициям получали возможность свободно пообщаться с противоположным полом – парни с девушками накладывали друг другу грим, поправляли костюмы. Так что агитбригада очень обрадовалась этой новости. Деревенский партсекретарь Ма Бэньи тоже радовался и гордился своими подопечными, специально для смотра он велел мне написать «пьесу для четырех девчурок»: что там будет за пьеса, ему все равно, но в ролях должны быть заняты четыре девушки.
Я поинтересовался, почему.
– Так вам еще в том году справили четыре красных куртки! Бригада отдала за них два коромысла зерна, а они лежат в сундуке без дела.
Оказывается, он хотел, чтобы куртки отработали потраченное на них зерно.
Агитбригада поддержала его предложение.
Для доработки номера в Мацяо прислали двух сотрудников уездного дома культуры, они предложили добавить в представление какую-нибудь деревенскую песню, чтобы отразить особенности народной культуры Мацяо. Бэньи подумал немного и сказал: это мы запросто, у Ваньюя голос звонкий, он любые подступы берет, хоть праздничные, хоть поминальные. Его и позовем!
Тут все рассмеялись, а женщины и вовсе скорчились от хохота. Ничего не понимая, я стал расспрашивать их о Ваньюе, мне рассказали, каков он из себя, и тут я наконец припомнил, что видел его в деревне: был он безусый и безбородый, с жидкими изогнутыми бровями, ко всему прочему, голова его тоже всегда была гладко обрита и лоснилась, точно масляная редька. Я часто встречал его на выходе из Мацяо, Ваньюй шагал по своим делам с коромыслом на плече. Еще помню, как однажды мы вместе слушали чужие подступы и кто-то в толпе попросил Ваньюя спеть, но тот густо покраснел и проговорил тоненьким женоподобным голоском:
– Не буду, не буду. Товарищи только посмеяться хотят над бедным Ваньюем.
Был он разведен, жил вдвоем с сыном в небольшой хибаре нижнего гуна. Говорили, он любит покобелять: если где собиралось много женщин, там непременно слышался тонкий голосок Ваньюя, вызывавший то дружный женский смех, то град камней на лысую голову. Раньше Ваньюй был помельщиком, ходил по деревням, молол хозяйкам зерно в ручных жерновах. И по его милости иероглиф «молоть» с годами тоже приобрел неприличный оттенок. Люди спрашивали: Ваньюй, ты сколько баб уже помолол? А он смущенно улыбался:
– Будет вам насмехаться! Культурнее надо быть – как-никак, в новом обществе живем…
Фуча рассказывал, что однажды Ваньюй пошел молоть рис в Лунцзявань, и там чей-то деревенский мальчишка спросил, как его зовут. Ваньюй ответил, что его зовут полюбовником. Мальчик спрашивает: а зачем ты к нам пришел? Ваньюй говорит: мамки твоей пампушки месить. Мальчик радостно побежал домой и рассказал, что дядя Полюбовник пришел месить мамины пампушки. У хозяйки сидели гости, пили чай с имбирем, как услышали эти новости, расхохотались, принялись куражиться. Не стерпев такой обиды, старшая дочь вышла и спустила на Ваньюя собак – он опрометью бросился бежать, но поскользнулся и упал в навозную яму.
С ног до головы в навозе, Ваньюй выбрался из ямы, оставив там здоровенную вмятину, что твой бык ночевал.
О проекте
О подписке