Цитаты из книги «Бегущий за ветром»

– Единственное, что у шиитов хорошо получается, – сказал он, брезгливо морща нос при слове «шииты», будто упоминал о какой-то дурной болезни, – это мученическая смерть.

На земле он отбирал у нас зеркальце и повторял слова своей матери: дьявол насылает в зеркала отблески, дабы отвлекать мусульман от молитвы.

И Баба занялся своим чаем, бормоча про себя что-то насчет медицинского и юридического образования и «настоящей работы».

пережил ее – в книге. Я стоял рядом с Амиром в воротах его дома и вместе с ним переживал потерю. Я видел, как он положил руки на ржавые штыри ограды, и мы вместе вглядывались в просевшую крышу и раскрошившееся крыльцо. Вы скажете, что вымысел украл жизнь, – что ж, так оно, наверное, и есть.

как безмятежна любовь перед лицом беды

– Все в твоих руках, – возразил я. Рахим-хан усмехнулся: – То же самое сказал бы сейчас твой отец. Такое горе, что его нет рядом. Но Божья воля существует, Амир-джан. И никуда от нее не денешься.

Рахим-хан отхлебнул чаю и больше не задавал вопросов на эту тему. Он был очень чуткий и тактичный человек.

и я благодарю Аллаха за то, что жив, – не потому, что боюсь смерти, а потому, что моя жена пока не вдова, а сын – не сирота.

Дверь палаты приоткрылась, в комнату проскользнула Сорая и остановилась рядом со мной. На ней был серый свитер и джинсы, волосы распущены. Как мне хотелось забыться у нее в объятиях! – Какая жалость, Амир, – произнесла она. – Мы догадывались, что твой отец болен, но чтобы такое… Я вытер рукавом глаза. – Он не велел никому говорить. – Тебе что-нибудь нужно? – Нет. Я попытался улыбнуться. Она взяла меня за руку. Первое прикосновение неземной сладостью отозвалось во всем моем теле. Я впитывал его, как губка. – Ты лучше возвращайся. А то твой отец опять подкрадется ко мне сзади. Она с улыбкой кивнула и выпустила мою руку. – Да, мне надо идти. – Сорая! – Да! – Я так счастлив, что ты пришла. Ты и представить себе не можешь.

– Я и не знал, что ты пьешь. – Тайное вышло наружу, – шутливо отвечает Рахим-хан, жестом показывает, что пьет за мое здоровье, и делает глоток. – Вообще-то я пью редко. Но сегодня выпал настоящий повод. – Спасибо, – улыбаюсь я. Рахим-хан закуривает пакистанскую сигарету без фильтра. Они с Бабой всегда курят такие. – Я тебе когда-нибудь рассказывал, как чуть было не женился? – Правда? Мне трудно вообразить Рахим-хана женатым. В моем представлении он давно стал «вторым я» Бабы. Рахим-хан благословил меня на труд литератора, он – мой старый друг, из каждой поездки он привозит мне что-нибудь на память. Как-то не подходит ему роль мужа и отца. Рахим-хан печально кивает: – Конечно, правда. Мне было восемнадцать лет. Ее звали Хомайра. Она была хазареянка, дочь слуг нашего соседа, прекрасная, как пери… Каштановые волосы, карие глаза… И смех. Я до сих пор слышу его. – Рахим-хан вертит в руках стакан. – Мы тайно встречались в яблоневом саду моего отца, поздно ночью, когда все уже спали. Мы гуляли под деревьями, и я держал ее за руку… Ты смущен, Амир-джан? – Немного. – Не страшно. – Рахим-хан затягивается сигаретой. – И мы дали волю фантазии. Мы представили себе многолюдную пышную свадьбу, на которую съедутся друзья и родственники от Кабула до Кандагара, большой дом, внутренний дворик, отделанный плиткой, огромные окна, цветущий сад и лужайку, где играют наши дети. Мы представили, как по пятницам после намаза в мечети у нас собираются друзья и мы обедаем под вишнями, пьем родниковую воду, а наши дети играют со своими двоюродными братьями и сестрами… Рахим-хан отхлебывает из стакана и кашляет. – Ты бы видел моего отца, когда я сказал ему о своем намерении. А моя мать лишилась чувств, и сестры брызгали ей в лицо водой, и обмахивали веером, и смотрели на меня так, будто я перерезал матери глотку. Брат Джалал бросился за охотничьим ружьем, но отец его остановил. – В смехе Рахим-хана слышится горечь. – Все оказались против нас. И победили. Запомни, Амир-джан, одиночка никогда не устоит. Так уж устроен мир.