Аристотель вырос в семье метеков и не во всем соглашался со своим учителем Платоном. Например, Аристотель защищал частную собственность, используя аргумент, который возникает в трудах более поздних философов: люди относятся к личной собственности куда аккуратнее, чем к общественной. Эта проблема стала известна как «проблема общей собственности».
Наблюдения Аристотеля вращались вокруг организации экономики самодостаточного домохозяйства и управления этим домохозяйством. Каковы права и обязанности хозяина, отца, супруги, детей, рабов? Существование рабов (хотя Аристотель иногда и задумывался об их статусе: этично ли обращаться с людьми как с собственностью?) казалось ему необходимым для хорошей жизни свободных граждан (и философов), которые должны быть освобождены от любых материальных тревог и забот.
Как и Платон, Аристотель разделял разные виды обогащения – разные способы, при помощи которых хозяйства и люди зарабатывают на жизнь и удовлетворяют свои потребности и желания. Естественный способ обогащения (oikonomiké) позволял греческому гражданину и его семье жить хорошей жизнью, производя блага и обменивая их на другие блага. Аристотель считал, что блага имеют конечную природу, поэтому у этого типа обогащения есть конечная цель. В качестве почти синонима можно привести термин satisficing, введенный Гербертом Саймоном (1916–2001): разумная достаточность, или стремление к такому количеству благ, которое удовлетворяет нужды человека в соответствии с его положением в обществе, в противовес стремлению к максимизации своего заработка.
Аристотель противопоставляет эту естественную форму обогащения «неестественной» – хрематистике, от χρημα, что означает «деньги». Цель этой формы обогащения – приобретение ради приобретения, что «неестественно», потому что этот процесс не имеет конца. Аристотель считает, что истоки хрематистики лежат в торговле и деньгах, которые возникли, чтобы упростить обмен. Но поскольку деньги могут также служить для хранения ценности, возникает тенденция запасать богатство. Приобретение денег становится самодостаточной целью. Как показывает история царя Мидаса, человек, который стремится к максимально возможному богатству, рискует умереть от голода: все, к чему он прикасается, превращается в золото. Аристотель считал кредитные сделки и процент особенно порицаемыми формами хрематистики. Для него любой вид процента был ростовщическим, потому что «взимание процентов ведет именно к росту денег».
Справедливость – тема, которая постоянно встречается в трудах Аристотеля, например в его замечаниях о рынках в «Никомаховой этике». Один из вопросов, затронутых в этом тексте, – справедливость при распределении. Аристотель разделяет «потребительную ценность» вещи и ее «меновую ценность»; потребительная ценность отражает объективную полезность вещи для удовлетворения какой-то потребности, а меновая ценность – количество денег (или других благ), которые можно получить в обмен на нее. Внимание производителя, согласно «Никомаховой этике», должно фокусироваться на качестве потребительной ценности, а не на количестве меновой ценности.
Как и Платон, Аристотель не предлагает никакого позитивного анализа формирования цен. Вместо этого он описывает норму, которой цены, как предполагается, должны следовать. Эта норма (которая связана со стабильностью и воспроизведением стратифицированного греческого общества) утверждает, что цены должны гарантировать должное распределение богатства и почестей. Социальный статус тех, кто принимает участие в обмене, должен уважаться и воспроизводиться рынком. Если перевести это утверждение на язык нашего времени и использовать пример Джозефа Стиглица (род. 1943), мы получим, что банковские клерки должны получать такую зарплату, которая обеспечивает им пропитание и жилье для себя и своих семей, а также позволяет быть прилично одетыми за банковской конторкой. Экономика, таким образом, является сообщницей тех принципов, на которых основан полис, город-государство. Стратификация общества также отражена в отношении Аристотеля к физическому труду. Он выполняется низшими слоями общества и рабами и презираем верхними слоями общества; по мнению Аристотеля, в физическом труде отсутствует достоинство, а значит, и ценность.
Мысли древнегреческих философов были переведены на арабский язык, а затем на латынь, и соответствующие философские, теологические и юридические традиции обсуждались, впитывались и дополнялись. Запрет на ростовщичество встречается и в Ветхом Завете, и в Коране. В своей «Исповеди» Аврелий Августин (354–430) внедрил некоторые идеи Платона и Аристотеля в христианское мировоззрение, и они оставили глубокий след в западном мышлении. Идеи греков просочились и в исламскую экономическую мысль и продолжают оказывать на нее воздействие, особенно в сфере банковской деятельности.
Теперь давайте обратимся к учениям церковнослужителей средневековой Европы.
Учителя христианской церкви продолжили развивать экономические воззрения древних, особенно Аристотеля, а также позаимствовали идеи из Библии и римского права. Главным мыслителем так называемой школы схоластов был Фома Аквинский (1225–1274); его основное произведение – три тома Summa theologiae. Другим заметным схоластом был Франсиско де Витория (1483–1546), родоначальник саламанкской школы. Как и Платон с Аристотелем, Фома Аквинский выбрал преимущественно нормативный подход к экономической сфере и фокусировался на тех же вопросах, что и они: «справедливая цена», процент и ростовщичество, справедливое налогообложение («отдавайте кесарево кесарю»).
Однако в отличие от своих греческих предшественников, схоласты интересовались превыше всего не тем, как добиться хорошей жизни в этом мире, а тем, как избежать ада в жизни грядущей. Согласно Ветхому Завету, человек был изгнан из рая и наказан за свои грехи необходимостью с трудом зарабатывать себе на жизнь, вести существование, полное тягот и лишений. Усердный труд позволяет ему выживать и вести жизнь, в которой иногда случаются чудеса – в качестве вознаграждения за прочувствованную демонстрацию веры. Согласно экономической мысли схоластов, ответ на материальные затруднения, испытываемые большей частью населения, кроется не в увеличении объема производства и экономическом росте, но в самоограничении и подавлении потребностей.
В сердце экономической мысли эпохи схоластики лежала доктрина, связанная с ростовщичеством. Основным аргументом было то, что деньги бесплодны: они не могут «приносить потомство». Другой аргумент гласил, что раз Бог дал время всем людям в равной степени, то время, которое проходит между взятием денег в долг и их возвращением, само по себе не оправдывает выплаты процентов. Третий аргумент опирался на особенность средневековой экономики – отсутствие стабильного роста – которая означала, что большинство займов выдавалось потребителям, а не производителям. Долг христианина, утверждали схоласты, заключается в том, чтобы помогать людям, безвинно попавшим в бедственное положение, а не эксплуатировать их и не ухудшать их положение, взимая с них процент. Fenus pecuniae funus est animae – проценты с займа это смерть души. Хорошее общество требует от своих членов жить добродетельно.
Что же, однако, произошло, когда торговля и промышленность в Европе пошли в гору, как случилось в XII–XIII веках, и особенно когда экономика вступила на путь стабильного экономического роста вслед за промышленной революцией, и возникла потребность в дополнительных ликвидных фондах, чтобы финансировать инвестиции? Древний и средневековый экономический уклад, который неодобрительно смотрел на процент, был более или менее неизменным и без особых изменений воспроизводил сам себя год за годом (исключая такие моменты, как особенно урожайные или неурожайные годы, войны и эпидемии). Когда экономика вступила на путь стабильного экономического роста, экономическому анализу пришлось измениться, чтобы учесть это обстоятельство. Точка зрения Аристотеля и схоластов постепенно была вытеснена на задний план (хотя и не исчезла из виду полностью; некоторые идеи схоластов вновь возникли, например, в австрийской экономической теории, см. главу 4). Пережив расцвет в XIII–XIV веках, схоластика закончилась вместе с упадком Саламанкской школы в XVI веке. Уже у авторов саламанкской школы можно найти очевидные проявления позитивной экономической мысли, которая вышла на первый план с появлением классической экономической теории (ей посвящена глава 2). Но перед тем как перейти к классическим экономистам, мы должны обратиться к тому, что Адам Смит (1723–1790) называл меркантилизмом и что в немецкоговорящем мире известно под названием «камерализм». Идеи, собранные под этим названием, не являются связной полноценной теорией. Но это не означает, что они неважны. В реальности они оказали огромное влияние на экономическую политику и продолжают делать это по сей день.
Расцвет меркантилистской школы растянулся с XVI по XVIII век; ему сопутствовало создание и развитие национальных государств в Европе, открытие новых миров и экспансия торговли с отдаленными странами и территориями. Идеи и экономическая политика меркантилистов остаются весьма распространенными и сегодня. Меркантилизм обязан своей долгосрочной славой той жестокой критике, которой подверг его идеи классический экономист Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776). Именно Смиту принадлежит термин «меркантилизм», который он использовал, чтобы описать сплав разных идей; название прижилось, несмотря на то что эти идеи не были на самом деле единой школой мысли.
Стремление дать определение философским системам, сказал Людвиг Виттгенштейн, нередко схоже с попыткой классифицировать облака по форме; то же самое можно сказать о Смитовой концепции меркантилизма. Разумеется, экономической мысли меркантилистов не хватало согласованности, систематической классификации и всестороннего охвата всех экономических областей. Сторонники меркантилизма были не бесстрастными учеными, а практичными бизнесменами, которые стремились к прибыли, и чиновниками, которые желали наполнить государственную казну. Прежде всего они хотели укрепить власть государства путем увеличения его территории, защиты национальной торговли, формирования колоний, контроля за населением и, что особенно важно, путем экспорта большего количества товаров, чем государство импортирует. То внимание, которое придавали меркантилисты избытку торгового баланса, было непосредственно связано с их пониманием богатства государства. Как сформулировал англичанин Томас Ман (1571–1641) в своей книге «Богатство Англии в зарубежной торговле» (около 1630), богатство Англии растет, «пока мы продаем иностранцам ежегодно [товаров] на бо́льшую сумму, чем покупаем у них». Для достижения этой цели Ман и другие меркантилисты выступали за поощрение экспорта (экспортные субсидии) и ограничение импорта (тарифы и прочие торговые ограничения).
Хотя впоследствии критики назвали эту экономическую политику иррациональной, она была вовсе не такой иррациональной, какой могла показаться. Поскольку в качестве денег в то время в обращении были драгоценные металлы в форме монет, страна, работающая с растущими рынками, нуждалась во все бо́льших количествах золота – «блага всех благ», как его тогда называли. Если страна не могла производить собственных драгоценных металлов (как Англия, в которой не было существенных залежей), то позитивный торговый баланс мог принести ей необходимое золото. Другим вариантом, одобренным английской короной, было пиратство: перехват испанских кораблей, которые везли золото и серебро из Центральной и Южной Америки. Такие флибустьеры, как Джон Хокинс и Фрэнсис Дрейк, удостоились немалых почестей за грабеж на службе у английской короны. По мере того как росла напряженность между экспансионистскими национальными государствами, богатство также стало важным фактором подготовки к будущим войнам. В те времена еще не существовало больших регулярных армий, так что наполненная казна была лучшей гарантией того, что в нужный момент у государства быстро появится войско: «деньги – это нерв войны», как находчиво заметил один наблюдатель. Наконец, поощрение экспорта стимулировало производство и рабочую занятость внутри страны, в то время как ограничение импорта ограничивало производство и рабочую занятость в других странах: блага, произведенные на внутреннем рынке, создавали рабочие места для граждан страны, а блага, в которых не было нужды за границей, не влияли на создание рабочих мест за границей. Джоан Робинсон (1903–1983) впоследствии назвала этот подход политикой «разори соседа»: страна экспортирует безработицу вместе со своим активным торговым балансом (обратите внимание, что подобная политика существует и в наше время: возьмем, к примеру, активный торговый баланс, преимуществами которого пользовались Германия и Япония во время Второй мировой войны, или которым пользуется Китай сегодня в результате заниженного курса национальных валют).
Не все авторы-меркантилисты оценивали национальное богатство запасом драгоценных металлов в королевской казне. Некоторым было ясно, что экономической активности идет не на пользу, когда деньги изымаются из производства и запасаются, а некоторые (как из числа меркантилистов, так и не только) также признавали, что циркуляция растущей денежной массы рано или поздно окажет воздействие на денежные цены товаров. Как подчеркивали Джон Локк (1632–1704) и Чарльз Давенант (1656–1714), положительный торговый баланс и сопутствующий им приток драгоценных металлов постепенно ведут к росту цен в стране. Так родилась ранняя версия «количественной теории денег», которая предусматривает связь между количеством обращающихся денег M и уровнем цен P. Если T – объем благ, с которыми заключаются сделки за один год, а V – скорость обращения денег, то получается, что TP = MV. Если T и V можно рассматривать как заданные и постоянные величины, то уровень цен P увеличивается пропорционально денежной массе M.
Конечно, меркантилисты не рассматривали объем сделок как постоянную величину. Умеренно растущие цены считались признаком развивающейся экономики. Что меркантилисты упустили из виду, так это обратное воздействие, которое растущие цены внутри страны оказывают на международную конкурентоспособность отечественного производства – и тем самым на торговый баланс.
Это влияние впервые было исследовано философом, историком и экономистом Давидом Юмом (1711–1776) в его эссе о вопросах экономики (Юм дружил со Смитом и, как и Смит, очень критически относился к некоторым идеям меркантилистов). Юм привлек внимание к механизму взаимодействия между движением золотых денег и ценами, также известному как «автоматизм». Цены, растущие в результате притока в страну золота, снижают конкурентоспособность этой страны и обычно приводят к нейтральному торговому балансу. Юм также возражал против меркантилистской идеи о том, что одна страна может выиграть только за счет других стран – идея, которая объясняет, почему меркантилисты так концентрировались на внешней торговле и игнорировали внутреннюю. Во внутренней торговле, считали они, на каждого победителя приходится проигравший, а во внешней торговле одна страна может выиграть за счет других (сегодня мы могли бы провести аналогию с игрой с нулевой суммой). Юм был с этим не согласен: и внутренняя, и внешняя торговля, считал он, потенциально выигрышны для всех участников и способны улучшить их благосостояние.
Национальная окраска идей меркантилистов отражала разные экономические условия в разных странах. Во Франции, которая соперничала с Англией за экономическое первенство, возник кольбертизм, названный так в честь министра финансов Людовика XIV Жан-Батиста Кольбера (1619–1683). Кольбер пересмотрел государственный бюджет; реформировал государственную администрацию; поощрял французское промышленное производство, чтобы сделать страну независимой от дорогостоящих импортных благ; основал Французскую Ост-Индскую и Французскую Вест-Индскую компании для осуществления колониальной политики; развивал французскую инфраструктуру (улицы, каналы, порты); привозил в страну иностранных ученых, техников и ремесленников, чтобы модернизировать французскую экономику. Как и другие меркантилисты, он считал торговлю важным источником увеличения национальных запасов драгоценных металлов.
О проекте
О подписке