6. Цифровая патология (интернет и психика)

Лукас: Вы «из соображений пиетета» (по вашим словам) страшитесь обогатить систему Франкла пятым болезненным настроением духа времени, а я это уже давно сделала. Я уверена, что профессор Франкл сделал бы это сам, если бы стал очевидцем сегодняшнего бытия нашего общества. Я приравняла к пятому «коллективному неврозу» процветающую цифровую патологию наших дней^[2].

Конечно, существует много разных жизненных установок, которые сомнительны с философской и этической точек зрения и могут иметь кризисное влияние на человека и его окружение. Неспроста логотерапия превратила свой метод «модуляции установки» в терапевтическое средство борьбы с целой палитрой таких ограниченных установок. Но чтобы говорить о настроении духа времени, им должна быть пропитана очень большая часть населения. В случае с цифровой патологией это так. С ней мы не только открываем главу коллективной зависимости, которая, словно молох, поглощает, в первую очередь, молодежь. С ней мы также вступаем в ту область, к которой отлично подходят названные вами признаки, поскольку у зависимых мы всегда обнаруживаем:

1) сильную претенциозность: «Мне это нужно»… «Мне это полагается»… «Я не могу представить свою жизнь без этого (объекта зависимости).»;

2) слабо выраженную благодарность, потому что все ценности на горизонте видимости постепенно угасают и интерес остается только к объекту зависимости;

3) снижение осознания своей ответственности, которое происходит параллельно с потерей толерантности^[3] и контроля у зависимого человека;

4) попытки скрыть зависимость и проблемы с помощью активной лжи и самообмана.

Я абсолютно с вами согласна, что данное бедствие имеет свое основание в ключевых характеристиках: «слишком мало уместного страха» и «слишком мало почтительного отношения (к хорошему, которое обязывает человека ценить это хорошее и передавать его другим в рамках своих возможностей)». Хотя зависимый точно знает, что он постепенно скатывается вниз, что у него происходит деградация психическая, социальная, финансовая, все же у него недостаточно страха перед бездной, чтобы заставить себя затормозить со всей силой и всем своим «упрямством духа» (Франкл). Одновременно не хватает почтительного отношения к ценным моментам в своей жизни, к предоставленным человеку свободным пространствам и ресурсам, к тому, что человек желанен в этом мире, призван этой жизнью, к тому, что его пригласили участвовать в ее формировании с любовью и ответственностью… Ничто из этого не проникает больше в одураченный разум и одурманенную душу, лишь раздражение и беспокойство из-за тихо крадущихся и все громче стучащих в дверь мук отмены ведут и мотивируют душу зависимого.

Конечно, болезни зависимостей существуют с незапамятных времен. Но как могло дойти до такой «массовой чумы», как цифровая патология? Вероятно, в этом замешано несколько факторов. С одной стороны, постоянный культурный, технический и научный прогресс духовно необходим.

За короткое (в масштабах эволюции) время, с тех пор как человеческий вид появился на свет, он достиг невероятного размаха. То, что мы научились расщеплять атомы, рассылать информацию по всему земному шару без проводов или прорываться в космическое пространство, – это почти что чудо. Фактически это энергия «дивного» духа, которым нас наделили и который стремится овладеть всем, что он обнаруживает – как своим собственным разумом, так и плодами планеты, на которой он обитает. Духовному неведома стагнация, духовное находится в непрерывном движении, как сформулировал Франкл: «Дух – это чистая динамика», движение в бытии (а не в пространстве). Прогресс – это движение духа вперед, дальше.

С другой стороны, мы существа из плоти и крови, с восприимчивым и подверженным изменениям организмом и пестрой, многокомпонентной психикой, в которой любопытным образом перемешаны эмоции и когниции, инстинкты и разум. Это «слишком человеческое» постоянно тормозит «специфически человеческое» и окутывает его заблуждениями, путаницей и не в последнюю очередь бесчеловечностью и жестокостью. В итоге все зависит от того, будет ли поспевать за быстрым прогрессом ответственное отношение к новому, которое прогресс несет с собой. Это соревнование между изобретениями духа и чувствительностью человеческой совести проходит уже тысячелетиями; до сих пор нет однозначного победителя или проигравшего. Но то, что изобретения духа в этой гонке ушли в отрыв, беспокоило еще Франкла, когда тот заметил, что человек более не может (нравственно) ориентироваться ни на старые традиции, ни на врожденные инстинкты и что опасные проявления («Хотеть делать, как другие», «Хотеть делать, что хотят другие») кишат в зародившемся ориентационном вакууме.

Я сама наблюдала появление телевизора, позже компьютера и теперь смартфона. Завороженность экраном, захват (в прямом смысле слова) виртуальными мирами, желание обязательно присутствовать в цифровой современности, бурное ликование по поводу неизвестных и несуществующих ранее возможностей… Все это слишком быстро свалилось на нас, чтобы мы могли сформировать какие-то корректирующие механизмы, учитывая то, что уже существовавший ориентационный вакуум усложнил ситуацию.

Изобретения сами по себе нейтральны в плане ценностей. То, что физики познали механизм расщепления атома, не предполагало изобретения атомной бомбы. То, что ракеты могут преодолевать притяжение Земли, не предполагает уничтожающего удара «сверху». То, что всякие фотографии можно выставить на обозрение в интернете, не предполагает широкого распространения детской порнографии. Пока совесть держит технику на поводке, она будет нашим благословением. Но если поводок отпустить, то да поможет нам Бог!

Цифровое пространство дает соблазн выйти из области ответственности нашей совести. В нем так много «киношного», «выдуманного», фальшивого. Так легко что-то нафантазировать, что-то утверждать, использовать на потеху публики в подлых целях. К примеру, можно изображать сцены пыток для извращенного развлечения зрителей. Если подтасовать туда пару видео с настоящими жертвами, это уже никто не заметит. Эффект развлечения может быть тем же. Крайне опасно, когда граница между реальностью и фантазиями размывается, когда нельзя наверняка проверить содержимое новостей, когда пользователя намеренно направляют на ложный путь, когда неважные сообщения без конца отрывают от важных вещей, когда бытующие мнения вытесняют суть, когда люди все больше верят, что только в сети перед ними открыт мир. Как совести отдельного человека ориентироваться в этой смеси реального, нереального, сюрреалистичного? Непрерывный шепот эфира практически погружает совесть в сон.

Баттиани: И всё же здесь встает вопрос и о том, как и зачем мы используем этот инструмент, как и любой другой.

Лукас: Конечно, в прогрессе есть огромный плюс. Электронная память хранит все, что человеческая никогда не смогла бы в себе уместить. Моментально мы получаем готовые ответы на любые вопросы из хранилища опыта поколений. Мгновенно мы выходим на связь со знакомыми и незнакомыми людьми, находящимися вдали от нас, что делает возможным глобальный диалог. Процессы становятся видимыми: то, что происходит в умах, вдруг начинает пульсировать в общественно доступной сети. Появляются новые помощники в форме искусственного интеллекта и робототехники, домашние слуги, которые не выбиваются из сил, как их хозяева. Вся наша экономическая и цивилизационная система превратилась бы без них в хаос. То, что человек становится зависимым от долговременной помощи, не предотвратить. Водители, которые привыкли передвигаться по навигатору, разучиваются самостоятельно находить дорогу и т. д.

К сожалению, то же самое происходит и с социальными контактами. Нет сомнений в том, что реальные отношения между друзьями и внутри семьи ухудшаются при нездоровом использовании медийных средств. Эксперты определили порог нездорового использования медиа: примерно четыре часа ежедневного «залипания» в смартфон, что однозначно представляет собой «нижнюю» границу, которая постепенно повышается. Люди тешат себя иллюзией, что они находятся в диалоге с другими пользователями в мире Фейсбука, но они разучиваются конструктивно общаться с людьми в реальности, понимать их. Что еще хуже, «жители сети» не могут как следует учиться эмпатии и уважению себя и других, что доказывают исследователи мозга и психологи (ср.: Spitzer, 2015). Согласно многочисленным исследованиям, многие отпрыски этой зарождающейся эры 1) питают иллюзорную надежду, что другие постоянно должны входить в их положение; 2) при этом не ценят дружелюбия и интереса к своей личности; 3) не задумываются о последствиях своих сообщений и писем; 4) не выдерживают «отсрочки вознаграждения», потому что все должно быть получено ими немедленно. Вот они, четыре ваших проницательных наблюдения: завышенные претензии, отсутствие благодарности, сниженное осознание ответственности и отказ выдерживать какую-либо фрустрацию, будь то даже «ожидание» чего-то хорошего (не говоря о том, чтобы переносить негативное). Вот он – пятый «коллективный невроз» в патологии актуального духа времени!

7. Бедствие и благоговение

Баттиани: Если проложить путь от диагноза к терапии, как, по-вашему, он может выглядеть?

Лукас: Сложно сказать. Я знаю, что люди нашей профессии не могут довольствоваться диагностическими соображениями. Мы сразу задаемся вопросом: каким может быть направление терапии для зависимых от цифровых технологий? Все логотерапевты поступят правильно, если будут интенсивно заниматься этим вопросом. Подумаем: есть ли совет, который оставил нам Франкл? Он писал:

Итак, направленность коллективного невроза такая же, как и индивидуального: он достигает апогея и выливается в призыв к осознанию ответственности. Поэтому давайте приведем наших пациентов к осознанию их ответственного бытия. тогда мы должны попробовать представить себе исторический характер жизни и вместе с этим человеческую ответственность в ней. Человеку. можно, например, посоветовать представить себе, как он листает свою биографию на закате своей жизни. (Frankl, 1984, S. 197–198).

Здесь Франкл поясняет, что все подробности жизни навсегда зафиксированы в отдельных главах прошлого. Если бы можно было, оглядываясь назад, что-то стереть или что-то улучшить, часто это было бы сделано с удовольствием. Но это наше желание никогда не исполнится. Почему бы еще в процессе написания этих глав нам не следить за тем, чтобы детали, которые уходят в вечность, не вызывали в конце нашего сожаления?^[4]

Баттиани: Разрешите мне сделать небольшое отступление. То, что я хочу сейчас рассказать, прекрасно вписывается в наш контекст. Я уже рассказывал эту историю ранее (Batthyany, 2019a, S. 53f). Одна пожилая учительница немецкого языка высказала мне пожелание во время нашей встречи в доме престарелых, хотя она не была знакома с идеями Франкла (только с его книгой «Сказать жизни „Да!“»). Мы встретились в саду дома престарелых, где она, будучи тяжело больна, проводила свои последние дни. Мы сидели там под красивой старой яблоней, и она рассказывала о своей жизни. В общем и целом она пребывала в гаромонии с собой, со своей жизнью и смирилась со смертью. Она произнесла тогда слова, которые прямо-таки продолжают то, что вы цитировали. Она сказала, что теперь история ее жизни подходит к концу, но я, как сравнительно молодой человек, должен добросовестно делать свое дело, я несу ответственность за все, что будет написано в истории моей жизни. «Делайте свое дело хорошо!» Сложно передать напряженную и в то же время невероятно умиротворенную атмосферу той утренней беседы ранней весной. С тех пор прошло уже несколько лет, но должен сказать, что едва ли проходит день, когда я не задумываюсь над этими словами.

Любопытно, что Франкл (и это снова примыкает к цитате, которую вы привели) представил идею о конечности жизни человека и превращения его решений и действий в личную историю как терапевтический способ передачи ему жизненной ответственности следующим образом:

Мы предлагаем больному представить себе, что история его жизни – это роман, а он сам – главный персонаж. В его власти дать истории продолжение, так сказать, определить, что будет в следующей главе. Тогда вместо мнимого груза ответственности, которого он страшится и от которого он бежит, он почувствует свою естественную ответственность в бытии как свободу принятия решений по отношению к многочисленным возможностям действий.

Еще эффективнее будет апелляция к личной активности, если мы от него потребуем представить себе, будто он находится в конечном пункте своей жизни и собирается написать свою биографию, и именно сейчас он остановился перед той главой, которая рассказывает о настоящем, и чудесным образом в его власти оказывается внесение исправлений; он может совершенно свободно определять то, что произойдет непосредственно дальше. И механизм этого сравнения заставит его жить и действовать, исходя из полной своей ответственности (Frankl, 2010, S. 22f).

Однако одно дело быть почти в конце своего пути, как вышеупомянутая пожилая дама, которая достигает этого понимания, живет им и передает дальше другим. Другое дело – столкнуться с пониманием ответственности в середине пути, осознав его конечность. В этом есть некая жесткость.

Лукас: Да, Франкл пустил в ход тяжелую артиллерию. Он предложил столкнуть пациентов с конечностью их жизни и убедительно призвать их к ответственности за собственную жизнь с позиции смерти. В своей гениальности он снова попал в точку. Я признаю, мне всегда было не по себе, когда специалисты в области зависимостей объясняли, что «зависимому надо почувствовать себя действительно плохо» перед тем, как отважиться пойти на терапию. Но это правда, как бы печально это ни было. Если ощущение «давления смысла» сходит на нет, «давление страдания» еще имеет последний шанс. Подобным образом Франкл действовал при борьбе с проблематикой патологических настроений времени. При учете факта смерти меняются предпочтения. Поэтому, что касается профилактики и возможной терапии, я хотела бы перевернуть