– Я? Нет, – испуганно еле прошептал парнишка, вжимаясь в стул.

– А знаешь, почему у тебя опыт работы на местах по несколько месяцев!? – не слушая посетителя, уже кричал хозяин кабинета. В большом кабинете крик усиливался эхом.

– Почему? – шептал бедный Дулат на грани потери сознания.

– Потому что ты там на хрен никому не нужен был! Тебя, придурка, держать не незачем там было! И мне такой тоже не нужен! Пошел вон! – встал Маке во весь свой огромный рост и уперевшись могучими руками в стол, напомнил разбушевавшегося кабана.

И тут память неожиданно и полностью покинула Дулата. Дальнейшее он ничего не помнил. Не помнил, как оказался в приемной. Как испуганная секретарь, слышавшая все, отвела бледного паренька в уборную и оставила его там одного.

Очнулся он только перед зеркалом над умывальником в туалете. Весь мокрый, плескал прохладную воду себе на лицо, постепенно приходя в себя. В зеркале отражался растрепанный и потерянный, похожий на побитого щенка, с ярко блестящими глазами, отправитель письма.

– Сам пошел! – тявкнул отражению он в замкнутом пространстве.

Звонок следующим днем от Сауле Бахытовны с предложением приступить к работе в головном офисе флагмана нефтяной индустрии в самое ближайшее время был громом среди ясного неба.

Однажды Дулат в совместной командировке, осмелев от выпитого, спросил Маке: «Почему Вы меня взяли на работу»? Главный производственник, расслабленный после хорошего стола, произнес давно заготовленный ответ: «За наглость, Дулат, за наглость».

Иногда Дулату снится один и тот же сон. Как он вставая, опрокидывает стул, и тихо, но внятно произносит грозному хозяину кабинета: «Сам пошел…». И не может разобрать он, было ли такое с ним наяву, или только во сне он посылал знаменитого сурового управляющего директора по производству

***

Болат, мягко ступая, как барс, сзади подошел к своей супруге и нежно обнял ее.

– Отстань, Болат. У меня нет настроения, – устало попыталась освободиться от сильных рук мужа стройная женщина. Всегда красивое и светящее лицо в этот раз выражало недовольство. Капризно поджатые губы, набухшие веки после слез никак не совпадали с постоянным образом яркой и счастливой молодой женщины, который привыкли видеть ее многочисленные подписчики Инстаграма и других социальных сетей. Ботагоз, начальник одного из отделов в местном филиале банка, запланировавшая новогодний отдых только вдвоем с мужем в Стамбуле, вынуждена была остаться для сдачи годового отчета, потому что почти весь отдел заболел ковидом.

– Это они специально, – плача, жаловалась она мужу, когда ее озадачили отказом, – потому что мы не местные. Они меня не любят.

– Успеем еще отдохнуть вдвоем, жаным, – утешал ее Болат.

– Я же предупреждала их и согласие получила. Это они так мелко мне мстят. Потому что я заняла место, на которое другой человек претендовал, – все никак не успокаивалась Ботагоз.

– Это ты сама себе накручиваешь.

Хотя это было правдой. Болат, последние несколько лет состоящий в команде и близком круге влиятельного человека, недавно вслед за своим патроном перевелся в одну из южных областей, заняв должность начальника управления. При перемещении его окрылили надеждой, что это временная должность для такого грамотного чиновника и верного человека, каким является Болат в их системе координат. И что он доказал, что достоин большего, поэтому в следующем году его ждет повышение. Нужно будет только избавиться от людей из старой команды в области, но на это уйдет немного времени.

«Мне не нужны честные люди, мне нужны преданные люди». Болат помнил это выражение, с которым однажды поделился начальник в первый год его службы в команде.

Ботагоз же соглашалась переехать из комфортной столицы в провинцию только при условии ее трудоустройства. В противном случае она с детьми остается в главном городе страны на прежней работе, а Болату придется на выходные летать, чтобы видеться с семьей.

«Вначале ты работаешь на государство, потом уже государство работает на тебя». За годы службы Болат убедился в правоте этого убеждения успешных чиновников. Несколько телефонных звонков и супруга государственного служащего в кратчайшие сроки была принята на работу на равноценную должность в регионе, что занимала и в столице. И пусть тем самым была нарушена уже определенная внутренняя договоренность в местной системе карьерных перестановок финансового учреждения, никого это по большому счету не волновало. Лишь некоторые ответственные работники многозначительно разводили руками и показывали глазами на потолок, отвечая на немые вопросы.

Но отношения в коллективе для Ботагоз не складывались.

– Как быть с Турцией? Билеты не возвратные, путевка на новый год уже оплачена, – продолжала жаловаться жена.

– Жалко, конечно. Но что поделаешь? – не находил ответа муж.

Звонок в дверь прервал семейную сцену.

«Дети что ли уже вернулись»? – думал Болат, проходя через длинный коридор. Младшие во дворе игрались, лепя снеговика. Старшая дочь была на дне рождения у одноклассницы, который праздновался в торгово-развлекательном центре, единственном в городе.

Взглянув в глазок и никого не увидев, Болат чуть приоткрыл дверь. На него снизу вверх радостно и торжественно сияла всеми передними золотыми зубами незнакомая бабушка. Не дав ей сказать ни слова, Болат раздраженно закрыл дверь, подумав про себя: «Попрошайка». Но стук продолжился и даже дверную ручку с той стороны крутили, пытаясь открыть. Возмущенный такой наглостью Болат резко открыл дверь и вышел из квартиры, чтобы отвадить назойливую посетительницу. Представшая перед ним картина немного охладила его пыл.

В просторном холле стояла толпа незнакомых бабушек и молодых женщин, позади них скромно находилось несколько мужчин. Болат, обладавший оперативным мышлением, про себя подумал: «человек пятнадцать, наверное, в очереди на жилье стоят, в руках бумаг нет и телефонов тоже – значит, на видео снимать не будут». Он, прошедший тяжелую школу переговоров, знал, что победить можно, только играя по своим правилам, а не навязанным и, желательно, на своем поле. Поэтому еще раз грозно и внимательно оглядев толпу, отмечая про себя, судя по их одежде, невысокий социальный статус ходоков, и то, что они приезжие с районов, зычно огласил, озадачивая их: «Говорите по-русски». Толпа, переглянувшись между собой, была удивлена такой постановкой вопроса. Наконец, та сама золотозубая бабушка, не прекращавшая ни на минуту радостно улыбаться, коверкая слова и с ужасным акцентом торжественно объявила: «Мы украли твою дочь, свадьба будет».

Сердце тяжелым булыжником громыхнуло вниз на дно желудка, больно отдавая по внезапно ослабевшим, почти ватным ногам.

Как украли?! Мою дочку?! Ей всего пятнадцать!

При этих мыслях слезы брызнули из глаз отца. Оглядывая теперь сквозь пелену зыбкую толпу, он обратил внимание на парня, который радостно и смущенно улыбался, глядя на него. «Хана тебе», – то ли только подумал, то ли вслух сказал Болат и зло прищуривая глаза, сделал шаг к нему. Бабушки и женщины, давно распределившие роли для себя и имевшие опыт в подобных сценах, тут же с воплями бросились под ноги мужчины, цепко охватывая его, не давая сделать и шага. Несколько женщин повисли на плечах и руках, обездвиживая его.

Болат, вначале удивленно оглядывая женщин, гроздьями повисших на нем и одновременно кричащих о пощаде и счастье молодых, со злостью начал расшвыривать всех, пиная и ударяя, заводя себя, не сдерживаясь и не разбирая, кто перед ним.

Жена, погруженная в свои невеселые мысли, услышала неожиданные шум и крики, доносящие с холла. Среди них отчетливо был слышан яростный рык мужа: «Убью всех, су…и».

Ботагоз, бойкая по характеру, бросилась из спальной комнаты к двери. Когда она босая выбежала из квартиры в холл в легкой и яркой, дорогой и модной пижаме, купленной в Италии, распахнув входную дверь полностью настежь, то взоры одетых в зимние выцветшие полушубки, потертые дубленки тут же приковались к ней. За ее спиной проглядывалась явно богатая и современная прихожая с дорогими предметами интерьера. Неожиданное появление молодой женщины в облегающей, подчеркивающей волнующие формы, легкой накидке, никогда невиданной до этого момента и эротической для жителей сельских районов, заставило всех резко остановиться и замолчать.

Только Болат, воспользовавшись секундной паузой, завершил начатое. В легком прыжке на подскоке левым боковым он точно попал, куда метил. Ощущая, как костяшки кулака погружаются в мягкие ткани, как лопаются хрящи носа паренька, он испытывал дьявольское удовлетворение. Пробуждалась в нем иногда такое иезуитское коварство. Он хотел не просто избить этого парня, отобравшего у отца родительское счастье, а именно покалечить, изуродовать вора.

Лет тридцать назад ребята с зала восторженно похлопали бы такому удару. «Как по книжке», – одобрительно бы сказал Сан Саныч, уважаемый всеми тренер.

Но в этот раз только испуганный вздох пронесся среди толпы, а из мужчин, возможно даже, близких родственников парня, никто не бросился к Болату с желанием отомстить. Норковая шапка, причесанная и начищенная, далеко отлетела от лежащего без сознания ее хозяина.

Золотозубая бабушка, потерявшая свой белый платок, подбежала к Ботагоз и искательно заглядывая в глаза, при этом прижимая руки к сердцу, что-то быстро стала ей объяснять. У Болата был нарушен слух еще в детстве, поэтому он не мог разобрать, что шепчет эта седая ведьма, по его определению. Его жена в ответ на слова старухи несколько раз переспрашивала, удивленно поднимая при этом свои красивые брови. В конце краткого диалога она громко произнесла: «Долбан». Это было любимое ругательство Болата и со временем оно приелось и к Ботагоз. «Долбаны», – повторила она звонко, обращаясь ко всем.

– Эти придурки ошиблись адресом. У нас новый дом, только построенный, адрес: двадцать семь дробь один, – на последних словах она громко обратилась к толпе и еще раз повторила, – дробь один!

Генплан города, разработанный при Советском Союзе, не предусматривал будущее расширение и точечную застройку квартала. И девелопер, найдя единственное удобное место между двумя серыми панельными старыми постройками, возвел одноподъездный уютный светлый малоэтажный дом. Которому присвоили номер через дробь. Поэтому если идти с конца улицы, то невнимательные люди могли не заметить или проигнорировать черточку на номере дома.

– Долбаны! – уже сам Болат прокричал на всю делегацию.

Схватив в прихожей ключи от машины он, перепрыгивая через несколько ступеней, как есть, в спортивном костюме, который он носил дома, выскочил на заснеженную улицу. Он не слышал, как ему кричала жена: «Куртку надень! Ты телефон забыл!».

Мягкая зима, обычная для южных регионов, после семи лет, проведенных в столице, нравилась Болату. Нравилась своей неторопливостью, спокойствием в отличии от суетливой, неугомонной астанинской зимы с ее постоянными метелями, буранами. Как зрелый взрослый человек выдержан, уравновешен по сравнению с молодежью с ее эмоциональными взрывами, перепадами настроения, так и южная зима выигрывала в этом плане.

Болат, проезжая через весь город, постепенно остывал от пережитого. Подъехав к торгово-развлекательному центру, он только сейчас обратил внимание, что выехал без телефона и денег. Пришлось парковаться на противоположной улице, бесплатно.

Среди многочисленных посетителей фуд-корта он нашел столик, за которым сидела его дочка с одноклассницами, поедая фастфуд.

– Папа? А что ты здесь делаешь?

– Я? Да так, встреча одна. Я посижу здесь, неподалеку от вас.

– А, ну ладно.

Старшая дочка, которая пыталась вести себя, как уже современная сформировавшаяся девушка, в глазах папы все еще пока оставалась хрупким и угловатым робким подростком. Все говорили, что старшая дочь, Динара, сильно похожа на папу, в отличии от младших, которые больше походили на Ботагоз. Наблюдая, как дочь общается с подружками, как неторопливо ест, сердце отца наполнилось такой нежностью к своему ребенку, таким беспокойством о ее будущем, что непроизвольно глаза снова затеплились влагой.

Вечером за ужином Ботагоз всем объявила: «Ладно, летите дети с папой в Алматы, а я через пару дней, как раз тридцать первого прилечу к вам».

***

Прочитав молитву за столом и передав разломленную лепешку всем, мама довольная оглядела свое семейство. Вот старший сын, высокий и сохранивший подтянутую фигуру, но солидный, уже с повадками состоявшегося чиновника, привыкший повелевать, бережно накладывал своим маленьким детям дымящий бешбармак в тарелки. Ее внуки, красивые, большеглазые и еще пахнущие запахом теплого молока, притихшие во время молитвы, снова продолжили шумно спорить и обсуждать свои незамысловатые заботы. Младший ее сынок, неженатый до сих пор, отвыкший от домашней еды, жадно придвинул к себе большую тарелку с мясом, не забывая про мамины соленья и салаты. Только невестки, жены старшего сына, не хватало за столом.

– Мои дорогие, айналайын, через несколько дней наступит новый год, хочу пожелать всем добра и счастья, – торжественно объявила мама.

Глава 2 – ГГ

– Гульзима Габитовна, еще раз напоминаю о служебной дисциплине. Приказ будет готов. Не пытайтесь оспорить. Передавайте дела. Срок месяц, – баритоном и с некоторой ленцой звучал голос в роскошном кабинете.

Хозяин помещения, новый начальник управления здравоохранения города, представительный мужчина, был вхож в любые двери. Мог и на охоту, и на рыбалку, и в баньку сходить с кем нужно. Этим он выгодно отличался от своих коллег-медиков, женщин, в своем большинстве.

Сегодня он решал кадровый вопрос. Нужно было посадить на место первого руководителя крупного медицинского центра человека «из своих». Ему отдали разъяснение «большие люди с самих верхов», с которыми он никогда не спорил.

И вот теперь, глядя на главврача центра, он просто информировал ее, что нужно освободить место начальника, а самой перейти в замы.

Гульзима Габитовна, как говорится, «не первый год была замужем» и понимала правила игры. В профессиональной среде у нее уже было собственное почтительное прозвище: «ГГ», а это большое достижение. Сама она при своей привлекательной внешности, к своим цветущим годам, не была замужем. Одиночество есть в каждом из нас. Быть одному – это другое, иногда тут бывает выбор. Высокие требования у нее были к мужчинам, и в первую очередь, к уму.

«Ой дурак, какой же ты дурак», – думала она про себя, глядя прямо в подбородок начальника. Она владела психологическими приемами и знала, как ввести в ступор вышестоящих руководителей. Нужно смотреть не прямо в глаза, а постараться сместить направление взгляда в подбородок, не теряя при этом общего обзора лица, можно даже мысленно про себя как бы прицеливаться именно туда для удара. Тогда собеседник будет теряться, чувствовать неуверенность. А если выбрать для прицела еще и левое ухо, то эффект будет сокрушительный, оппонент будет непроизвольно вращать головой.

Она знала, кто метит на ее место. Это был стильный молодой мужчина, но специалист слабый. «Он же все развалит. Жалобы от населения пойдут. Не дай Бог смертность среди пациентов начнется», – думала главврач.

Проверок она не боялась, как ей намекал чиновник. Но нервы попортят, это точно. Вместо бережного участия в судьбе каждого пациента, исполнения медицинского долга, ей придется объясняться. Будет вынуждена заниматься писаниной в высоких кабинетах, бессильно наблюдать, как присланные комиссии нарушают слаженную работу коллектива.

У Гульзимы было много сильных учителей, один из них наставлял: «Чиновники только тогда смелые, когда видят, что их боятся. Но когда перед ними стоят без страха, они сами пугаются: “Не боится, значит, за ним есть кто-то посильнее меня”. Да и сама она была не робкого десятка, поэтому не удостоив ответом высокого госслужащего, спокойно, держа осанку, вышла из кабинета.

Весь день на ногах, на обходах, осмотрах пациентов, на консультациях она думала только о текущей работе. Только к позднему вечеру она возвратилась к утреннему разговору.

Городской медицинский центр стал известен во многом благодаря ей. За несколько лет она собрала хороших специалистов по хирургии, терапии, и медсестры были самые доброжелательные по всему городу. Больные, узнававшие по сарафанному радио о качестве лечения, стремились попасть именно в ее центр.

И теперь ей придется расстаться со своим детищем. Становится вторым человеком в учреждении, который она создала, тем более под руководством человека, который ей был неприятен, она не могла.

Сидя в кресле, она тихо пила чай, изредка бросая взгляды за окно, да на пустые стены. В темное время суток немногочисленные машины спешили домой, только незамужняя женщина никуда не торопилась.

Одиночество легко становится любовником, когда только ему доверяешь.

Безмолвие господствовало в затемненном помещении и грусть сопутствовала ему. Неяркий свет от настольной лампы в кабинете выхватывал скромные предметы интерьера.