Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Хадлстон Ноэль Хедворт Уильямсон родился 27 декабря 1886 г. Он был сыном капитана Сесила Хедворта Уильямсона из Касл-Дугласа в Керкубришире. Учился в Итоне и Королевской Военной академии в Вулидже. В 1907 г. поступил на службу в Королевскую артиллерию и служил в Индии и во Франции всю Первую мировую войну с 1914 по 1918 г. Награжден Военным крестом и Бельгийским Военным крестом, был ранен и трижды упоминался в официальных донесениях. Он отправился в Россию, когда там все еще шла Гражданская война, последовавшая за революцией.

Британское вмешательство в дело, являвшееся чисто национальной ссорой, требует некоторого разъяснения. Она началась с большевистского революционного переворота 1917 г., свергнувшего царя и практически прекратившего участие России в Первой мировой войне, а завершилась поражением антикоммунистических лидеров – адмирала Колчака в Сибири в 1919 г. и генерала Врангеля в Крыму в конце 1920 г., и причины ее были в большой степени случайными.

Когда русская армия устранилась от войны, жившие в России чехи, которые еще в 1914 г. высказали пожелание вместе с Россией освободить собственную страну от господства союзника Германии – Австрии, решили отправиться в путь через Сибирь до Владивостока по железной дороге, а затем по морю, чтобы соединиться с союзниками во Франции. К тому времени полки 1914 г. превратились в армейские корпуса, и, хотя им и полагалось сдать оружие, многие из них фактически сохранили его в целях собственной безопасности, и разгорелись бои между ними и большевиками. Активно действуя, чехи захватили все важные города на Транссибирской магистрали до самого Иркутска, а затем оккупировали Владивосток и города на Амуре.

Тут же, видя их успех, амбициозные или заблуждающиеся люди в различных районах России стали создавать правительства в знак сопротивления большевикам и некоторое время смогли управлять крупными регионами страны, а также предпринимать нерешительные попытки победить Красную армию, которая к тому времени была по-новому организована блестящим и кровожадным юристом Львом Троцким. Спорадические стычки перешли в тотальную Гражданскую войну, и до того, как она закончилась, высадились британские, французские, американские и японские войска; в Одессе произошло чуть ли не восстание французских частей; русские солдаты убивали британских офицеров в их постелях, и тысячи бездомных беженцев устремились на юг или в пустыню Центральной Азии, чтобы спастись от наступающих красных армий или умереть на обочинах дорог и в глиняных лачугах среди киргизских степей либо на бесплодных равнинах у китайской границы.

В Сибири и Южной России неуклюжие молодые крестьяне в британских хаки неумело сражались против своих соотечественников, при первой возможности толпами дезертировали к большевикам, а тысячи беженцев месяцами жили в поездах в неописуемой грязи и нищете. Это был рассказ о трагедии, страданиях и тщетности, когда рука об руку шли неумение, предательство и трусость.

И все-таки в июне 1919 г., казалось, все предсказывало победу. На юге генерал Деникин оккупировал треть России и почти дошел до Москвы, на северо-западе генерал Юденич был уже на подступах к Санкт-Петербургу, а на востоке адмирал Колчак почти достиг Волги. И все же антибольшевистские силы довели ситуацию до того, что все победы утекли сквозь пальцы.

Интервенцию союзников сурово осуждали с обоих полюсов общественного мнения. С милитаристской точки зрения было послано слишком мало войск, чтобы они смогли принести хоть какую-то пользу, а также ни одно из антибольшевистских правительств не предприняло каких-либо согласованных действий, чтобы отобрать власть у советских лидеров. Противоположное мнение осуждало этот эпизод как неоправданную авантюру, которая лишь увеличила трудности российского населения и не имела иной цели, кроме как сменить у власти ненавистных Романовых.

Договор в Брест-Литовске, в результате которого русские вышли из войны весной 1918 г., позволил германским войскам вторгнуться в Финляндию, Литву, на Дон и Украину. Внешне дело выглядело так, будто они пришли, чтобы помочь слабому советскому правительству поддерживать порядок, но фактически они находились там, чтобы добыть как можно больше продовольствия для того, чтобы преодолеть союзную блокаду, которая ставила своей целью посредством голода заставить Германию покориться. Кроме того, немцы хотели завладеть огромными запасами военных материалов, посланных Антантой России во время войны, а теперь лежащих в железнодорожных вагонах в Архангельске, Мурманске и Владивостоке. Конечно, для союзников было жизненно важно не дать немцам обрести какую-либо выгоду от крушения России, и в марте 1918 г. британские военно-морские силы произвели высадку десанта в Мурманске для охраны этих складов, хотя в тот момент не было и мысли об участии в российских делах. Однако, воодушевляемые успехами чехов и встревоженные растущей дружбой между немцами и большевиками, союзники, которых в значительной степени убедил Уинстон Черчилль, в то время военный министр, высадили войска; а растущий хаос, наглость все еще непобежденных немцев вместе с жестокостью и конфискациями, осуществляемыми большевиками, начали производить ободряющее действие на быстро появлявшиеся контрреволюционные правительства. Еще более их подбодрило то, что стали приезжать союзные военные миссии – они имели целью помочь обучить войска и восстановить стабильное правительство в стране, которая стремительно сползала к анархии.

Британские офицеры вроде Уильямсона вскоре оказались заняты распределением оружия, упряжи, военной формы и т. п., а также обучением русских добровольцев. Все эти колесики организации были приведены в действие до перемирия, которым завершилась война с Германией, а когда оно наступило, уже было невозможно, да и не благоразумно остановить машину одним махом. И после долгих колебаний и лицемерной болтовни на конференции по перемирию было решено сохранить эти миссии для облегчения страданий русского народа. Конечно, настоящая правда была в том, что все боялись коммунистической угрозы и надеялись свергнуть Советы, и французский государственный деятель Клемансо фактически выразил свое убеждение в идее создания «санитарного кордона», как это видел Уинстон Черчилль, между Россией и остальным миром. Однако поддержка в любых размерах в чисто внутреннем конфликте не подлежала обсуждению, и все, что было сделано, делалось лишь наполовину, и с монотонной регулярностью оказывалась поддержка не тем людям. И в результате осенью 1919 г. белые, или антикоммунистические, армии начали рушиться в этом переплетении разрухи, железные дороги, по которым они отступали, для поредевших полков и тысяч и тысяч беженцев, их сопровождавших, становились via dolorosa (дорогой страданий и скорби. – Примеч. пер.).

Тем не менее весной 1919 г., когда Уильямсон впервые оказался причастен к этой истории, шансы на падение правительства Советов и уничтожение навсегда угрозы коммунизма, который уже начал распространяться на запад в сокрушенную Германию и даже во Францию, государственным деятелям Антанты казались многообещающими, и молодые люди вроде Уильямсона отправлялись в Россию, полагая, что занимаются мудрым и почетным делом. Им было суждено пережить прискорбное заблуждение. Они взялись за почти невозможное предприятие. Царская империя столь долго гнила от коррупции, и слишком много людей, с которыми им пришлось работать, стали продуктом этой системы. В то время как, несомненно, было много храбрых и достойных уважения людей, гораздо больше было ленивых, безразличных, фанатичных, корыстолюбивых и даже трусливых. Дневник Уильямсона описывает, как возвышенные надежды, с которыми он отправился в Россию в 1919 г., закончились в 1920-м разочарованием и катастрофой.

Пролог

Осенью 1915 г., когда я был капитаном и командовал полевой батареей в Круа-Барб во Франции, меня по телефону предупредили о том, что ко мне должны прибыть два высокопоставленных русских артиллерийских офицера, которых вместе с переводчиком скоро доставят на автомашине на мою боевую позицию. Мне надлежало сопровождать их при осмотре моих орудий, ознакомить с моим наблюдательным пунктом и устроить демонстрацию огневой мощи гаубиц калибра 4,5 дюйма, которыми в то время британское правительство в значительных количествах снабжало Российскую армию.

«Постарайтесь, чтобы им понравилось пребывание, – было сказано мне. – Но никоим образом нельзя допустить, чтобы их там убило или ранило!»

У меня было достаточно времени, чтобы предупредить своих младших офицеров и орудийные расчеты, перед тем как подъехала машина и из нее вышли полковники российской императорской артиллерии Виноградов и Геркович вместе с переводчиком Борисом Анрепом – хорошо известным лондонским художником.

После соответствующего количества поклонов, улыбок и рукопожатий я обнаружил, что оба полковника говорят по-французски, так что я смог подключиться к разговору и обмену личными комплиментами и фотографированию.

А тем временем мои артиллеристы уставились на ряды медалей, блистающие стальные ножны для клинков и шпоры – ведь ничто из этого перечня отнюдь не способствовало передвижению ползком по траншеям, – а обладателям этих аксессуаров неизбежно предстояло именно так добираться до моего наблюдательного пункта. Но когда Виноградов попросил баночку с землей с одного из окопов, где располагались орудия, которую он обещал высыпать на русском орудийном окопе как символ доброй воли между союзниками вообще и артиллеристами в частности, энтузиазму не было границ, и специально для него была устроена демонстрация артиллерийской выучки и артиллерийской наводки.

Посещение НП началось не без серьезных опасений с моей стороны, поскольку полковники в своих зеленых шинелях до пят и в полных воинских доспехах не очень-то были настроены на то, чтобы перемещаться по деревянному тротуару, настланному вдоль залитого водой хода сообщения, который был для нас естественным путем для подхода к НП. Начав путешествие, в котором я имел честь сопровождать их, по верху траншеи, мы вскоре были вынуждены спрыгнуть в полузатопленные снарядные воронки, поскольку начался неизбежный прицельный огонь германской полевой пушки.

После визита вежливости к командиру батальона на оборонительном рубеже мы в конце концов достигли своей цели несколькими выстрелами для уточнения места германского опорного пункта, а за этим сделали еще один-два выстрела по заранее зарегистрированным целям. Конечно, это действие вызвало ответный огонь немцев по траншеям нашего прикрытия – для которого мы ни в коей мере не испытывали избытка своей пехоты, – а потом опять по моей орудийной позиции. Опять поклоны, салюты и рукопожатия – и полковники Виноградов и Геркович навсегда исчезли из моей жизни.

Несмотря на удовлетворение, которое они продемонстрировали, я не был уверен в том, что визит оказался успешным. Их комментарии не очень многое разъясняли, поскольку русские почти не выходили за рамки сравнения наших методов – конечно, с невероятной вежливостью, но все-таки снисходительно неблагосклонно – с теми, что сами использовали в Русско-японской войне 1905 г. и на ранних этапах 1914 г. Насколько я помню, ни в одной из этих кампаний русские не достигли сколько-нибудь значительных военных успехов. Тем не менее я был рад своим гостям, несмотря на то что в качестве рекламы восхваляемого русского парового катка они были не столь впечатляющи.

Три года спустя, в декабре 1918 г., я был очень молодым майором, засидевшимся в небольшом бельгийском городке и наблюдавшим за расчленением армейских частей и лихорадкой демобилизации. И тут новости из внешнего мира стали вновь обретать свою обычную значимость; и, что еще примечательней, новости из России, нашего давнего союзника, стали захватывающе интересны.

На Западном фронте наша война уже закончилась, но теперь, казалось, вдали, в Юго-Западной России, на северном побережье Черного моря, велась страшная борьба за выживание немногими остатками императорской Российской армии, которая, находясь под командой Ренненкампфа и Самсонова, в 1914 г. была загнана глубоко в Восточную Пруссию и ценой колоссальных жертв ослабила германское давление на Западе, когда немцы гнали британцев назад к портам на Ла-Манше. Сейчас, как рассказывали, эти разбросанные части, верные своему убиенному царю и союзникам, которые вступили в войну от их имени, и тем своим товарищам и их семьям, что могли бы избежать первоначальной резни революции, находились в бедственном положении.

Как бы там ни было, думалось мне, но в тот момент они олицетворяли собой бастион на пути быстро нараставшей волны коммунизма, которая уже обрушивалась из Восточной Европы на Запад. Страх его (коммунизма. – Примеч. пер.) уже широко распространился, потому что из-за усталости от войны, неприязни к дисциплине и искусной коммунистической пропаганды, которая вызывала отклик в каждой стране, эта угроза стала вполне реальной.

Я думал о тех двух русских полковниках, побывавших на моей орудийной позиции в 1915 г. Где они теперь? Может, их уже зверски убили революционеры? Я думал об их загубленном царе, который был внешне так похож на нашего собственного короля Георга. А поскольку вести о коммунистических зверствах шли широким потоком, я думал о великой армии и великой нации, подвергшихся процессу жуткого распада, зависящих от милости революционной толпы, которая не щадила ни женщин, ни детей в своем бешеном стремлении к воплощению так называемой свободы.

Там, в русских степях, отчаянно нуждались в помощи. И нуждались именно сейчас; я впервые услышал, что набирают офицеров-добровольцев, которые нужны для работы в британской миссии для оказания помощи антибольшевистским армиям в распоряжении военным снаряжением и использовании его и тех запасов, которые британское правительство решило отправить в Россию. И перед этим призывом я устоять не смог.