А мюнхенская полиция, наоборот, даже хвалила в 1929 году «дисциплину, которую соблюдают члены СС. Малейшие нарушения предписаний, которые излагаются в текущих приказах СС, наказываются денежными штрафами, лишением права носить нарукавную повязку в течение определенного времени и отстранением от службы. Особый упор делается на поведение отдельно взятого члена СС, а также на соблюдение им установленной формы одежды».

При проверках эсэсовцы должны были предъявлять свой партбилет, удостоверение члена СС и песенник.

В 1929 году ни один видный страж Веймарской демократии не усматривал в эсэсовской песенке чего-либо предосудительного:

Если все предают друзей, то мы остаемся верны. Чтоб всегда на этой земле трепетал наш флажок для вас.

Гитлер рано начал культивировать миф о своих «отрядах» охраны. На съезде партии в Веймаре (1926 г.) он передал в «верные руки» СС возвращённое к тому времени «Знамя крови». И с той поры в жестких ритуалах посвящения военачальник СС Якоб Гримингер носил его вслед за Гитлером. Части СС стали теперь считаться совершенно официально элитарной гвардией коричневого движения.

А отряды СА, наоборот, переживали после ухода Рема свой первый глубокий кризис. Мелкие местные организации СА действовали автономно. И только к середине 1926 года, когда партия вновь набрала силу, Гитлер решил, что наступило время покрепче привязать к себе этот людской резерв. Если с помощью Черной гвардии намечалось создание нового государства, то для обеспечения условий для этого Гитлеру нужна была масса коричневых батальонов. Они оказались незаменимы в крупных пропагандистских кампаниях.

27 июля 1926 года Гитлер предпринял попытку централизовать и взять под контроль СА. Для решения этой задачи он привлек популярного ветерана добровольческого корпуса. Геббельс кратко записал в свой дневник: «В 12 часов у шефа. Первое обсуждение. Пфефер будет рейхсфюрером СА».

Францу Пфеферу фон Саломону был хорошо известен потенциал этого войска, и хотя он отказался от создания военизированного соединения по типу Рема, но и не хотел передать СА в лакейское подчинение партии НСДАП. Хотя части СА были ограничены в своих действиях авторитетом Гитлера, Пфефер начал проявлять такое самоуправство, которое совсем не отвечало замыслам фюрера. Партия и СА не были единым целым. Угли конфликта продолжали тлеть, но общая борьба за власть на время отодвигала грозящую катастрофу. Между тем у СА появилось много важных дел. Несмотря на подспудно назревающий кризис в руководстве, в СА толпами повалили молодые люди, особенно в период экономической катастрофы 1929 года. Партийная армия заполонила страну множеством различных парадов и зрелищных мероприятий. Повсюду маршировали «коричневые батальоны». Их военная выправка, их постоянное пребывание на глазах людей производили большое впечатление на население, особенно в тех краях, куда политики до сих пор почти не заглядывали.

Политика делалась в больших городах, где одно мероприятие давало больше сторонников, нежели долгая поездка по селам. Именно там развернули свою кампанию СА, и успех был налицо.

Геббельс записал в свой дневник: «О нас начали говорить. Больше не могут замалчивать нас или проходить мимо с холодным. презрением. Пусть с неохотой и разъяренной злобой, но вынуждены называть нас по именам».

С особо «разъяренной злобой» произносились имена политических противников в больших городах. Там царил неприкрытый террор. Как и до 1923 года, отряды СА срывали проведение массовых мероприятий противников, избивали коммунистов и социал-демократов, освобождая путь для партии НСДАП. При этом заклинались возвышенные цели. «СА на марше… за Гете, за Шиллера, за Канта, за Баха, за Кельнский собор, за скульптуру Бамбергского всадника… Теперь ради Гете мы должны работать пивными кружками и ножками от стульев. А когда мы победим, то снова широко распахнем руки, чтобы прижать к сердцу наши духовные ценности», – вот такие слова вложил в уста своему «герою» Хорсту Весселю поэт-певец движения Вильфрид Баде.

Донесения полиции о бесчинствах СА множились. Например, Нюрнберг, партийный съезд 1929 г. «Мы спали на соломе. У нас не было денег даже на кружку пива. Но все это – мелочи, потому что все мы были в восторге», – до сих пор тоскует о прошлом штурмовик Крец. В действительности они избивали людей и буянили. Один из отрядов СА прошел строем к зданию, где проходил съезд, остановил трамвай и преградил ему путь. Когда водитель трамвая попросил штурмовиков освободить рельсы для дальнейшего движения, они ворвались в трамвай, избили водителя и многих пассажиров. К окончанию работы съезда отряды СА умудрились совершить в Нюрнберге целый ряд актов насилия.

Один трактир был разрушен, поскольку у входа висел черно-красно-золотой флаг ненавистной Республики. Другой трактир штурмовики закидали бутылками из-под пива, потому что там укрывались от них члены профсоюза. Один штурмовик из орды ему подобных вырвал саблю у полицейского и нанес ему три укола в спину только за то, что последний пытался защитить прохожего, за которым гнались молодчики СА. Все упреки в адрес распоясавшихся погромщиков Гитлер отмел одной фразой: «Отряды СА – это не благопристойное заведение для благородных девиц, а союз жестких и решительных борцов».

Вскоре и в Берлине обычным явлением стали жестокие побоища между левыми и правыми.

Коричневые орды намеренно проникали с провокационными целями в кварталы, заселенные преимущественно рабочими и коммунистами. В районе Красного Шарлоттенбурга они часто устраивали стычки с рабочими. Другой горячей точкой для них был так называемый «Красный остров» в районе Шенеберг. Ритуально, как по сценарию, проходили стычки одна за другой. Отряды СА разъезжали по улицам на грузовиках, выкрикивали свои пароли и забрасывали камнями социально-культурные учреждения коммунистов. Коммунист Пауль Тольман так описывает противодействия своих товарищей: «У нас была определенная тактика. Сначала мы пропускали национал-социалистов, затем перекрывали улицу. А после старались по возможности их не выпускать. Если бы мы расправлялись с ними только на словах, они приезжали бы снова и снова». После прихода Гитлера к власти в стране Тольман оказался в числе первых жертв, подвергшихся пыткам СА.

Большое пополнение в ряды СА пришло после мирового экономического кризиса 1929 года, прежде всего за счет молодого пролетариата больших городов Германии. Многие искали спасения в коричневых мундирах от нужды и семейных неурядиц. В трактирах для членов СА упорно ходил миф о том, что только «коричневые батальоны» в состоянии дать обездоленным родину.

21-летний штурмовик СА писал из заключения своему товарищу: «Я прошу тебя, не пускай так часто сюда мою мать. А то она все время плачет, а у меня портится настроение. Скажи ей, если спросит, что теперь свидания с родными разрешаются только один раз в четыре недели, или придумай еще что-нибудь такое. А я здесь больше всего скучаю по всем вам, моим товарищам».

Общежития и трактиры СА стали настоящими центрами коричневой субкультуры в больших городах. Подобно многим пивным заведениям, в трактире «Борнхольмская хижина», в мрачном зале для посетителей висело знамя со свастикой. Вблизи часто разъезжали патрули СА на велосипедах, а сама пивная при первом сигнале могла быть быстро забаррикадирована изнутри при помощи щитов и досок. Посторонних здесь встречали как врагов, а в смежных комнатах, включая кегельбан, имелись тайники, где можно было мгновенно спрятать оружие, «если неожиданно нагрянет полиция», как говорилось в одном донесении того времени.

Мужское панибратство не в последнюю очередь крепилось с помощью алкогольных напитков. Широкую огласку получил иск на возмещение убытков, которые понес берлинский трактирщик Роберт Рейсиг после того, как прусское правительство внутренних дел запретило законом в 1932 году отряды СА. Так как его основными посетителями были члены СА, он потребовал выплатить ему сумму стоимости 152,5 тонны пива, которые не были проданы за три месяца из-за потери клиентуры.

Эсэсовцы презрительно отзывались о своих мнимых соратниках из СА, а за приверженность к алкоголю называли их между собой «люмпен-пролетариатом» в партии НСДАП. «Там не было дисциплины», – свидетельствует ныне житель Гамбурга Отто Кум, который вступил в ряды СС в 1931 году.

Чаще всего в Берлине стиралась грань между криминальными элементами и членами СА. Многие уголовники имели удостоверение члена СА. В Вединге (район Берлина) объединенная группа СА, носившая прозвище «группа разбойников», вела борьбу против законов и коммунистов. Издание «Официальная история берлинских частей СА» даже заигрывало с дурной славой подонков из Нойкельна (район Берлина): «Свыше 3000 красных активистов были бессильны перед 70 штурмовиками СА опорного пункта «Штурм-25». Эта горстка людей, состоящая на 80 % из рабочих – прожженных громил, – с честью выдержала их натиск». Берлинцы называли этот опорный пункт «гнездом разврата». В Шарлоттенбурге (район Берлина) хозяйничал опорный пункт «Штурм-33», который имел пресловутую репутацию. У берлинцев он получил прозвище «логово убийц» после того, как в новогодние дни 1930–1931 годов его личный состав за несколько дней отправил на тот свет или покалечил немало мирных горожан. 22 ноября 1930 года в клубе «Эдем» проводили свой вечер танцев члены коммунистического союза пеших туристов «Сокол». Вдруг в зал ворвались два десятка штурмовиков СА. С криками «Бей собак!» они набросились на отдыхающих молодых людей, начали избивать их и стрелять куда попало. Трое рабочих погибли от пулевых ранений, лежа на полу в лужах крови. На этот раз коричневые громилы попали на скамью подсудимых. Они обвинялись в предумышленном убийстве, нарушении общественного порядка и нанесении увечий пострадавшим. Молодой адвокат доктор Ганс Литтен представлял параллельное обвинение против четырех членов СА, и ему удалась небольшая сенсация. 8 мая 1931 года он вызвал Адольфа Гитлера в суд в качестве свидетеля по уголовным, делам в районе Берлин-Моабит. По собственному признанию, Литтен намеревался сорвать маску с лица национал-социализма, разоблачить террористическую сущность национал-социалистической идеологии. Он попытался доказать на фактах, что партия НСДАП не только не обращает внимания на акты насилия, но в своей политике отводит террору решающую роль.

Допрос продолжался два часа. Гитлер держался самоуверенно. Он не уставал механически повторять: «Отряды СА строжайше подчиняются заповеди не помышлять о насилии против инакомыслящих».

Тогда Литтен зачитал Гитлеру многочисленные высказывания берлинского гаулейтера Геббельса, из которых следовало, что «противники должны быть растоптаны в кашу». Чем дальше продолжался опрос, тем беспокойнее становился Гитлер. Наконец он не выдержал. Вскочив, он с побагровевшим от злобы лицом закричал: «Какое вы, господин адвокат, имеете право утверждать, что это есть призыв к противозаконным действиям? Это ничем не доказанное заявление!»

Литтен добился осуждения обвиняемых. Но он и не предполагал тогда, что участие в этом судебном процессе обернется для него собственным смертельным приговором. Литтен был одним из первых, кто в 1933 году попал в предварительное заключение.

После ряда лет жестокого обращения и переводов в различные концлагеря мужественный адвокат покончил с собой в Дахау 5 февраля 1938 года.

Даже одной статистики страхования членов СА достаточно, чтобы убедиться: насилие было важнейшим средством пропаганды штурмовых отрядов. Шеф СА Мартин Борман отмечал резкий рост числа членов организации, получивших ранения «при исполнении служебных обязанностей»: от 110 человек в 1927 году до 2506 в 1930 году. Подобная картина отмечалась и в сообщениях полиции. Так, если в 1929 году полицейскими чиновниками было зарегистрировано в Пруссии 580 стычек, то в 1930 году их было уже 2500, а в 1932 даже 5300.

В ходе кровавой предвыборной кампании в первой половине 1932 года погибли 86 человек, а за шесть недель до выборов к ним прибавились еще 72 человеческие жизни.

Стратегия насилия имела успех. Непрерывно росла численность отрядов СА, несмотря на убитых и раненых среди штурмовиков.

Но возникал вопрос: а оправдывалось ли такое самопожертвование во имя партии для них лично? Причем теперь противник находился не только «слева». Все больше членов СА видели его и в самой национал-социалистической партии, и в ее руководстве. Они выступали против «партийных бонз» и их враждебного курса. Именно в среде штурмовиков теплилась надежда на социалистические преобразования.

«Под словом «национал-социализм» я мог себе представить нечто реальное. Тогда надо было мыслить национально и быть социально справедливым», – вспоминает берлинец Герберт Грюгер, который подростком прибился к «Фронтовому единству» – законспирированной организации СА.

Порой приходилось советоваться даже с коммунистами, обмениваться с ними информацией. Единодушно бастовали коричневые и красные колонны берлинцев против повышения цен на городском транспорте. А некоторые части СС даже сравнивались с бифштексом, коричневым снаружи и красным внутри. Расплывчатые представления о социализме порождали настроения недоверия к собственной партии. Уже в 1929 году в пивных заведениях СА начал муссироваться лозунг: «Гитлер предает нас, пролетариев!» Революционно настроенные члены СА заклеймили в своих листовках: «Предательство партийной клики во главе с Гитлером». Обращаясь к своему верховному лидеру, они в стихах с разухабистыми рифмами писали:

Решив отблагодарить своих денежных давал,

Он прекращает «борьбу» против финансового капитала.

Что ему до забот народа?

Что ему до того, что будет завтра?

Тогда же появилось требование: «Берегите старые идеалы! Не терпите предательство социализма со стороны корыстных политических карьеристов, для которых партия – лишь средство для достижения своих целей!»

Градом посыпались гневные обличения, адресованные партийной верхушке, когда Гитлер приобрел для себя новый дорогостоящий «мерседес» для служебного пользования: «Мы, пролетарские элементы движения, довольны и тем, что у нас есть. Мы с удовольствием перебиваемся с хлеба на квас, лишь бы нашим дорогим руководителям хорошо жилось с их месячными окладами от двух до пяти тысяч марок. Нас необычайно обрадовала весть о том, что на Берлинской автомобильной выставке наш Адольф Гитлер купил себе новый большой «мерседес» за 40 000 рейхсмарок».

Штурмовики СА наконец-то потребовали денежных компенсаций за свои пробитые черепа и поломанные кости. Не кто иной как берлинский фюрер СА Вальтер Штеннес, заместитель Пфефера, несколько раз требовал в Мюнхене выделения парламентских мандатов для СА. А когда руководство партии при составлении списков кандидатов на выборы в рейхстаг в 1930 году снова обошло Штеннеса, разразился громкий скандал. Партийная армия объявила забастовку, направленную против партии.

В берлинском Дворце спорта у главного оратора гаулейтера Геббельса отнялся язык, когда он узнал, что служба охраны СА самовольно покинула зал, оставив публику без присмотра и защиты.

Против Геббельса. была проведена демонстрация солдат партии, которые строем прошли к площади Виттенберг-плац. Штурмовики открыто угрожали «разогнать геббельсовский балаган».

Реакция Геббельса не заставила себя ждать. Он немедленно позвал на помощь людей, которым можно было довериться. Местные отряды СС под руководством Курта Далюге приняли на себя обязанности по охране порядка во Дворце спорта.

Так впервые партия открыто выставила свою гвардию против сотоварищей из СА. Месть последовала без промедления. Через два дня, 30 августа штурмовики напали на личный состав караула СС в резиденции гаулейтера Геббельса, то есть руководителя партии НСДАП в Берлине. Гитлер срочно прибыл в Берлин, объехал все питейные заведения СА. Его предложение: требованиям Штеннеса – зеленый свет по всем основным вопросам. 1 сентября спор на какое-то время, казалось, был улажен, но в сознании Гитлера снова ожила опасность, которая угрожающе надвигалась со стороны анархически настроенных коричневорубашечников.

И вновь он предпринял попытку приструнить партийное войско и найти замену ушедшему в отставку руководителю СА полковнику Пфеферу. Так вернулся к родному делу старый соратник Гитлера, появления которого никто не ожидал. Закадычный друг Эрнст Рем вернулся домой из Боливии в конце 1930 года.

Гитлер считал, что он сделал тактически умный шахматный ход. Рем, все еще имеющий отличную репутацию в СА, казалось, навсегда избавился от иллюзий окопных боев. Но Гитлер не знал о том, что, находясь в далекой Южной Америке, Рем не прекращал строить козни против «фюрера». «Дольф – это осел», – писал он в 1928 году своим школьным почерком на почтовой открытке одному из своих друзей.

Но и Рем не мог восстановить дисциплину в СА так быстро, как этого от него ожидали. Ропщущие бунтари не желали покорно подчиниться верхам. Прошел год после первого выступления Штеинеса, а листовки продолжали ходить по рукам: «Национал-социалисты Берлина! Гаулейтер Берлина доктор Йозеф Геббельс отстранен от должности за невыполнение служебных обязанностей. И теперь задача заключается в том, чтобы не допустить предательства в отношении СА и национального социализма. Войска СА – на марше, Штеннес берет командование на себя».

Руководитель СА в Берлине Вальтер Штеннес вновь потребовал выделения парламентских мандатов для членов СА, и опять руководство партии ему отказало.

«Никто не может безнаказанно находиться у власти длительное время, проводя политику, враждебную настроениям и взглядам лучшей составной части народа, то есть войск СА», – угрожал Штеннес.

С удивлением наблюдали политические противники, как партия НСДАП, проводя гротескные стычки на второстепенных направлениях, приближается к своему вероятному развалу.