Кадм и основание Фив

Кадм, сын финикийского царя Агенора, был брат молодой девушки Европы, прославившейся своей красотой. Когда хитрый Зевс, превратившись в быка, похитил молодую царевну, Агенор послал Кадма и его братьев отыскивать ее и приказал им не возвращаться домой без сестры.

Напрасно исходил Кадм все земли, отыскивая Европу; поиски его повсюду оказывались безуспешными. Наконец, боясь гнева отца, он явился к оракулу Аполлона, чтобы получить у него совет, что предпринять ему дальше.

«Ты встретишь на лугу быка, – послышался божественный голос оракула, – который еще ни разу не был под ярмом; подойди к нему, и на том месте, где он ляжет, построй город и назови его Фивы».

Выйдя из пещеры, где находился оракул, Кадм действительно увидел на зеленом лугу быка, на котором не было видно следов ярма.

Он тотчас тихо пошел за ним через брод Кефиса, и какова же была его радость, когда бык скоро улегся на сочную траву!

В глубокой благодарности богам, покровительствующим ему, поцеловал он незнакомую землю и послал своих слуг к близлежащему источнику, чтобы они принесли воды для жертвенного возлияния Зевсу.

В ущелье же, по которому протекал ручей, скрывался ужасный дракон. Он лежал там, вытянув свое змеиное, все пропитанное ядом, тело, с кроваво-красным гребнем на голове, разинув свою страшную пасть, усеянную тремя рядами зубов. Когда финикийцы начали черпать воду, дракон высунул свою голову из пещеры и начал ужасно шипеть. Потом он кинулся на несчастных, совсем онемевших от ужаса, и с быстротой молнии умертвил их всех: одних он убил ядовитым дыханием своей пасти, других задушил, обвив своим змеиным телом.

Тем временем Кадм, не понимавший, почему так долго не возвращаются его слуги, вооружился мечом и копьем и пошел их отыскивать. Подойдя к источнику, он с ужасом увидел их трупы, разбросанные перед пещерой отвратительного чудовища. Пылая мщением, схватил он осколок скалы и бросил его в дракона, но тот остался невредим, так как чешуйчатая кожа защищала его, как железный панцирь. С копьем дело вышло удачнее: острый конец его глубоко вонзился в тело чудовища и остался торчать в нем, причиняя нестерпимую боль дракону. Извиваясь от боли, он начал грызть своей пастью древко копья, стараясь вытащить его из раны, но в это время Кадм, воспользовавшись удобной минутой, нанес ему тяжелый удар мечом прямо в глотку. Выпрямившись, как древесный ствол, разъяренное чудовище грянуло на врага, но Кадм успел ускользнуть от него и, спрятавшись за густыми деревьями, смотрел, как животное корчилось от боли. Выбрав минуту, когда оно зализывало свои раны, он воткнул ему в шею свое второе копье с такой силой, что оно, пройдя насквозь, вонзилось в стоящее около молодое деревцо, пригвоздив таким образом дракона к нему. От отчаянных извиваний громадного змеиного тела дерево вырвалось из земли и упало на издыхающее чудовище, которое с диким ревом испустило дух.

В то время как Кадм разглядывал убитого дракона, спустилась с Олимпа Афина Паллада и приказала герою взять зубы дракона и посеять их на разрыхленную землю.

Лишь только он исполнил ее приказание, как засеянное им поле внезапно зашевелилось, и из земли начали показываться сначала верхушки копий, затем шлемы, плечи, закованные в броню руки, и, наконец, отовсюду появились живые, вооруженные люди. Из каждого места, где был посеян зуб, выходил такой человек, и скоро целая толпа воинственных, угрожающе потрясавших копьями мужей предстала перед глазами изумленного героя.

Готовый на новую битву, Кадм вынул свой меч, чтобы броситься на врагов, но в эту минуту один из них крикнул ему: «Не тронь своего меча! Не вмешивайся в наши дела!» – и с этим криком он кинулся на одного из своих товарищей, но в ту же секунду сам был сражен ударом копья своего соседа.

Так избивали друг друга в этой ужасной схватке странные земляные воины. Скоро почти все они лежали на земле с оторванными членами и пронзенными телами, и только пять из всех остались в живых.

Один из этих пяти, называвшийся Эхионом, по приказанию Афины Паллады сложил оружие и просил мира. Четверо других последовали за ним.

С этими пятью рыцарями Кадм, согласно предсказанию оракула, построил город, который и теперь еще носит название Фив.

Пенфей и Вакх

Дионис (Вакх), сын Зевса и Семелы и внук Кадма, родился в Фивах, но был воспитан в Индии у нимф. Он первый открыл свойства виноградного сока и обошел с ним все земли, обучая людей возделыванию винограда и повсюду устанавливая религиозный культ Вакху. Милостивый к своим последователям, он неумолимо карал всех, осмеливавшихся хулить его и оспаривать его божественное происхождение. Слава о нем быстро распространилась по всей Греции и достигла также и Фив, где в то время царствовал Пенфей, сын Эхиона и Агавы, приходившийся по матери родственником Вакху.

Это был гордый и высокомерный человек, с насмешкой относившийся ко всяким богослужениям и в особенности презиравший служение Вакху. Узнавши, что бог с толпой своих последователей приближается к Фивам и что толпы мужчин и женщин устремляются навстречу ему, он разразился яростно бранью. «Что за безумие овладело вами, фиванцы? – воскликнул он. – Что за охота вам глазеть на эту толпу обезумевших женщин и глупцов? Неужели потерпите вы, чтобы мальчишка, неженка, разодетый в пурпур и не умеющий править конем, вскружил головы всем в Фивах и, чего доброго, овладел ими? Нет, я сумею обойтись с этим наглецом, я заставлю его сознаться, что он вовсе не бог, а самый простой смертный!»

И он отдал приказ своим слугам во что бы то ни стало схватить Дионисия и скованным доставить его в город.

Но посланные через некоторое время возвратились и заявили, что они нигде не могли найти Дионисия и что им удалось только поймать какого-то человека из его свиты. И действительно, они привели высокого роста чужеземца, который без всякого страха смотрел прямо в глаза царю.

«Прежде чем ты отправишься в преисподнюю, любезный, – сказал Пенфей, – сообщи нам свое имя, откуда ты и что побудило тебя пристать к этой безумной толпе?»

«Мое имя Акет, а родом я из Меонии! – ответил, нимало не испугавшись, чужеземец. – Мой отец не оставил мне ни полей, ни стад, а только научил меня искусству управлять кораблем и ловить рыбу. И вот однажды буря прибила наш корабль к какому-то неизвестному берегу. Мы высадились на землю, и я, оставив своих спутников около корабля, отправился осматривать местность. Но пока я отсутствовал, мои товарищи нашли на берегу какого-то мальчика и, связавши его, перенесли на корабль. Мальчик был охвачен сонливостью и продолжал спать и на корабельной палубе. Но через несколько времени, когда мы уже успели отъехать от берега и были в открытом море, он пробудился и, глядя на нас, сказал: «Не можете ли вы отвести меня на остров Наксос? Там моя родина».

Я обещал ему это и сейчас же повернул свой корабль направо, так как Наксос лежал в этом направлении от нас. Но мои спутники накинулись на меня: «Что за глупости делаешь ты еще тут? Поворачивай налево! Мы продадим этого красивого мальчишку в рабство и получим за него хорошие деньги». И, несмотря на мое сопротивление, они настояли на своем, отняли у меня руль и стали править в противоположном направлении.

Но мальчик скоро заметил это. Со слезами на глазах он стал просить нас не обманывать его и сдержать обещание, которое я дал ему. Слезы его, разумеется, нимало не действовали на злодеев, и они продолжали плыть совсем в другую сторону. Тогда мальчик перестал просить и плакать, и вдруг корабль неподвижно остановился на одном месте. Напрасно гребцы напрягали все свои силы – корабль не двигался ни на пядь. Затем откуда-то появился плющ и с быстротой молнии начал обвивать весла, мачту и паруса.

Тем временем юноша совершенно преобразился: отблеск божественной красоты и достоинства сиял на его челе, в руке он держал жезл, вокруг которого вилась зеленеющая виноградная лоза. Тигр и пантера лежали у его ног, и внезапно благоухающий поток вина залил весь наш корабль.

Я уже давно смекнул, что среди нас находится божество, и теперь смиренно преклонил свои колени; спутники же мои совершенно обезумели от страха и, не зная что делать, без толку метались по палубе. И вдруг что-то диковинное стало происходить с ними: рты и носы их начали срастаться вместе, образуя пасть рыбы, руки превратились в плавники, а туловище и ноги соединились вместе и сделались похожими на туловище и хвост большой рыбы. Чешуя повсюду заменила их кожу, и в таком преображенном виде они все попрыгали в море. Остался нетронутым только я один; с ужасом глядя на все происходящее, я ждал и для себя такой же печальной участи, но юноша успокоил меня и ласково сказал мне: «Я – Вакх! Не бойся меня и направь корабль прямо на Наксос. Там ты получишь от меня заслуженную тобой награду!»

«Сейчас же повернул я, куда нужно, барку, и скоро мы благополучно прибыли в Наксос. Там Вакх посвятил меня в жрецы, и с тех пор я несу…»

«Довольно с нас этой нелепой болтовни! – с гневом прервал рассказчика царь. – Эй, рабы! Заприте-ка пока его!» Приказание его было сейчас же исполнено, а он, еще более раздраженный, чем прежде, снова отдал приказ во что бы то ни стало изловить самого Вакха и вместе со всей его свитой привести к нему. Целое большое войско снарядил он для этой цели, но в нем не встретилось никакой надобности, ибо Вакх сам, без всякого сопротивления, позволил посланным связать себя и отвести к королю.

Тот, увидав его, был невольно поражен его красотой и величием, но гордость и упрямство пересилили это чувство невольного удивления, и он дал приказ запереть бога и его последователей в тюрьму.

Улыбаясь, вступил Вакх в место своего заточения и позволил запереть себя. Но в следующую же минуту раздался глухой подземный удар. Стены темницы распались, оковы спали с рук заключенных, и Вакх, свободный и торжествующий, уже шествовал по улицам города в сопровождении своей ликующей свиты.

А впереди его, в зеленеющем поле, уже собирались целые толпы женщин, объятых каким-то непонятным воодушевлением. Собственная мать и сестры короля предводительствовали этими толпами, и целый ряд чудес сопровождал их ликующее безумное шествие. Скалы изливали поток огненного вина, как только кто-нибудь прикасался к ним своей палочкой, древесные стволы начинали источать мед, и прохладные воды ручья по одному мановению превращались в молоко.

С неописуемым изумлением рассказывали об этом царю его посланные. Но тот, ослепленный своим упрямством, приходил все в большее и большее раздражение. Собравши всех своих воинов и всадников, он еще раз приказал им схватить Вакха. Но благодушный бог, желая отвратить гибель от упрямца, сам явился к нему, чтобы последний раз попытаться образумить его. Он обещал ему утихомирить всех своих приверженцев, если только Пенфей сам явится поглядеть на шествие; при этом бог предупреждал его, чтобы он надел женское платье, ибо в противном случае обезумевшие женщины разорвут его, увидав в нем мужчину и непосвященного.

Побежденный красноречием бога, Пенфей принял его условие и тотчас же последовал за ним. Но гордость помешала ему исполнить дружественный совет Вакха, и он отправился на праздник в своем мужском костюме. Лишь только он вышел за городские ворота, вакхическое безумие овладело и им. Все вещи стали двоиться и меняться в его глазах, Вакх превратился вдруг в громадного быка, и вот он, схватив тирсовую ветвь, устремился в ряды беснующихся женщин.

Так пришел он вместе с ними в глубокую долину, скрывавшуюся в тени высоких, обвитых плющом сосен. Вакханки с громкими криками рассеялись по зеленеющей долине и, обвив свежими листьями плюща свои тирсовые жезлы, стали петь торжественные гимны в честь Вакха.

Глаза Пенфея все время были поражены какой-то слепотой, и, увлекаемый толпой вакханок, он совершенно не замечал их. Придя в долину, он также стал срывать листья плюща, обвившегося вокруг громадной сосны. Вдруг Вакх подошел к нему и мановением своего жезла пригнул к земле вершину сосны, около которой стоял Пенфей. Тот, не сознавая, что он делает, влез на нее; бог снова взмахнул своим жезлом, и сосна выпрямилась, унося в вышину несчастного царя.

Как привязанный, сидел он там у всех на виду, не слыша и не видя, что делается вокруг него. Вдруг громкий крик раздался внизу: «Смотрите, женщины, вон хулитель, оскорбляющий и насмехающийся над нашим священным праздником!» На минуту все стихло, взоры всех устремились на вершину сосны, но уже в следующую минуту поднялся невообразимый шум и крик. Все вакханки бурно устремились к дереву, стараясь сбить Пенфея камнями и сучьями.

Видя, что старания их попасть в несчастного не удаются им, они придумали новое средство. Вооружившись еловыми сучьями, они бросились к корням дерева и стали со всех сторон обкапывать их. Работа быстро подвигалась вперед, и, наконец, сосна, покачнувшись набок, с треском упала на землю. Сучья предохранили Пенфея от ушибов, но падение вернуло ему сознание. С ужасом оглянулся он кругом, горько раскаиваясь, что не последовал совету бога и не надел женского платья. Толпа неистовых женщин моментально окружила его, и его мать, Агава, первая набросилась на него; напрасно молил он ее о пощаде, напрасно называл матерью и просил ее узнать его, – Агава ничего не слыхала. Ей казалось, что перед ней находится горный лев, и она, с яростью схватив его правую руку, оторвала ее от тела. В ту же самую минуту с другой стороны к нему подскочила его сестра и вырвала ему левую.

Обессилев от боли и ужаса, Пенфей повалился на землю, и вся безумствующая толпа накинулась на него и по кускам растерзала его тело.

Так погиб хулитель Вакха, растерзанный своими собственными близкими.