– Знаю и все! – убежденно, не терпящим возражения голосом, отрезал мальчик. – Чутье! Я ведь раньше тебе этого не говорил?

– Да нет вроде, – промолвила Лиза, пытаясь припомнить прошлые разговоры.

– Вот! – удовлетворенно подвел он итог. – А теперь говорю. У меня всегда так: в «Чику» играем, … кидаем, кидаем, и иногда я заранее чувствую, что сейчас обязательно попаду в котел и, правда, попадаю! Вот как так? Это необъяснимо, еще не кидал, а чувствую! Знаю!

Ваня любил эту игру, требующую очень верного глаза. И «свинчатка» у него была лучшая во дворе, – вылитая из пластин старых автомобильных аккумуляторов, в баночке из-под импортного сапожного крема. В ладони она помещалась как влитая. Когда ребята расходились, он зачастую оставался и тренировался.

– Да мама! – добавил он убежденно после паузы. – В этот раз не так как в те! Точно повезет!

– Не знаю, – недоверчиво улыбнулась Лиза и ласково запустила ему ладонь в волосы.

– А я знаю, уже сколько раз замечал. Все верно. У меня чутье верное. Я тебе говорю – все получится!!

– Игрушки?! Битки?! Чики?! … – она тяжело вздохнула. – Сравнил! Тут и от руки твоей зависит, и глазомера…

– Да не только… вот и в школе замечал, учительница по журналу ручкой водит, а я уже тетради складываю, парту освобождаю, знаю, что она мою фамилию назовет.

– И ни разу не ошибся? – с сомнением взглянула она ему в лицо.

– Ну-у, не то чтоб ни разу! – смущенно закатил глаза Ваня, пряча улыбку. – Он итчоп адгесв юавыдагу.

– Что? – нетерпеливо бросила Лиза.

– Не сто процентов, но почти-и-и всегда угадываю.

– Наверно самовнушение, хотя ты у меня мальчик умненький!

– Хорошо! Не веришь! – запальчиво заявил он. – А давай поспорим, что в этот раз у тебя получится?!

– Ваня! Ты же знаешь, что я не люблю спорщиков! – с осуждением произнесла Лиза.

– А все равно давай?! – с азартом в голосе продолжил он.

– Ну, ты же мальчик! На что можно спорить с собственным сыном? – с укоризненной усмешкой промолвила Лиза.

– Ты не права! У меня конечно денег мало, но вот скажем, если я продую, разобьюсь в доску, но кончу год на все пятерки!

– Да не смеши!! Ты бы хорошистом закончил, а то троечки стал таскать! Уж скоро и до двоечек дойдешь – меня в школу потянут.

– Так это я без напряга! – задорно щелкнув пальцами, непринужденно бросил он. – Ты меня не знаешь! Спорим?!

– Ну ладно, а с меня что?

Лицо мальчика смешно вытянулось, глаза округлились, но сказал он очень беззаботно, как будто о какой-то мелочи:

– А ничего! Просто поступи и все!

– Ну, это же не спор? Ерунда какая-то, – возмутилась мать. – Я и так стараюсь!

– Совсем не ерунда. Ты не стара-а-айся, – с нажимом сказал он, – а возьми и поступи. Вот как я знаю, что попаду заранее и попадаю – так и ты!! Уверенности, убежденности в тебе не хватает!

– Однако! – засмеялась Лиза, поймав себя на мысли, что этот неожиданный поворот в рассуждениях сына ей понравился.

– Если точно знаешь, – продолжил Ваня, – голова, руки сами все делают.

– Ну не знаю, не знаю… – все еще сомневаясь, произнесла Лиза, но лицо ее стало очень серьезное и даже озабоченное.

– И я не знаю, как на это настроиться. Бывает тоже сильно хочу, а промахиваюсь! Небрежно, шалтай-болтай, тоже мимо! А иногда верю и знаю, что кон мой – и действительно, в самый центр летит!!

– Да! С битками, свинчатками своими, ты меня озадачил сынок, – Лиза в задумчивости сжала себе голову и встряхнула ей, – и сильно хотеть нельзя, и слабо не получится. Легко сказать – просто поверить!

– Мне это тоже трудно объяснить.

– Я все поняла! В смысле задачу поняла! Что от меня требуется! Ох, и заболтались мы с тобой. Уже совсем ночь на дворе! Наверно с этим надо лечь, переспать, утро вечера мудреней.

– Ты мам не думай! Просто поверь. Я уже все знаю наперед! – залихватски подтвердил он.

– Ох! Герой мой! Провидец! … Иди уж отдыхать, – махнув рукой, ласково пробормотала она.

– Фигня! Посмотришь, посмотришь!!! И мои слова тогда вспомнишь!

Лиза расправляла постель, и ласковая, добрая улыбка не сходила с ее губ. Почему-то слова сына не казались ей ерундой. В какой-то момент она почти уверилась, что в этот раз будет по-другому. «Вот бы сохранить этот настрой и в столице? Да где там! До Москвы и экзаменов еще уйма времени, все испарится, останется только страх, мандраж и ни грамма уверенности в успехе. А если ты не веришь в себя… экзаменаторы чувствуют, это. Ты изначально жертва, неудачница! Голос, выражение, мимика и какая-то подавленность в глазах – разве это скрыть?! Тем более от людей, для которых это основная профессия. Такой настрой, конечно, предопределял, порождал поражение даже при отличном знании предмета.

Любопытные соображения. Интересные битки! Надо будет перед экзаменами попытаться не мандражировать почем зря, не исходить холодным потом, а крутить это в голове. Где-то Ваня прав! И почему где-то?! … А вдруг он и правда может предсказывать будущее? – мелькнула шальная мысль у Лизы. – А что если поверить и сдать всем назло! Все поставили на мне крест, подсмеиваются почти в открытую, а я возьму и поступлю. Просто поступлю! И точка! Конечно! Как иначе. Только бы мне не стушеваться перед строгими столичными экзаменаторами! Двадцать восемь – возраст близкий к критическому, неохотно принимают таких. Что еще можно сделать? Прическу необходимо продумать. Накрашусь. У Натахи костюмчик выпрошу, австрийский велюровый, в поездку. Бедной Лизы больше не будет! Достаточно! … Будет эффектная уверенная в себе и своих силах женщина. Молодая неотразимая в своей уверенности. Без дрожи в голосе и этого противного блеяния: «Подайте если сможете!» Мне подачек не надо. Все нужно предусмотреть: стиль в одежде, чтобы не вычурно, но неотразимо, макияж, выражение лица, походку, уверенную от бедра, без подобострастного семенения и тем более без пошаркивания. Она приехала завоевать столицу, а не ждать благосклонности и манны небесной. Сынок не может ошибаться. В этот раз я обязательно поступлю! С другой стороны если он не ошибается, то внешний вид и другие атрибуты не имеют значения. Она поступит при любом раскладе. Не зря же она зимой каждый вечер занималась. Э нет! Тут все должно быть в комплексе. На пророчество надейся, а сам не плошай! Ведь это только инструмент, возможность. Соберись, режь, рви зубами, прыгай через голову, наступай себе на горло, делай невозможное! Только так! Только так! Осуществить мечту нельзя спустя рукава».

Мысли… думы… мечты! Глаза у Лизы источали уверенность, спать расхотелось. Даже их жилище не казалось сейчас маленькой конурой. Нормальное! Жить трудно, но можно. Живут же как-то! Колясочная была расположена в непосредственной близости от лифта и подъездной входной двери. Чтобы отгородиться на ночь от шума, мама с сыном взяли за правило, закладывать дверной проем наполовину тряпками и одеждой и занавешивать старым одеялом, железное полотно совершенно не сдерживало звуки. Так было всегда, но сегодня они забыли это сделать.

Тем не менее ночь окутала ее мягким одеялом. Что-то переключилось у нее в сознании. Ей спалось так сладко и безмятежно, как в детстве. Лиза чувствовала во сне: большая, большая черная тень убегала от нее. Девушка стояла над обрывом, на Красном Яру, залитая лучами утреннего солнца. Свежий ветер развевал ее платье, а за спиной шумели величественные сосны. Далеко, далеко у уреза воды бился кипенно-белый прибой, и коршуны, поворачивая головами, кружили внизу. Даже буксиры, натужно толкавшие, из последних сил, баржи отсюда казались игрушечными. Она была на недосягаемой высоте. Выше было только голубое бездонное небо. Если раскинуть руки, то можно было представить, что она парит над миром. Наверно она, и правда, летала, а ангелы нежно пели и играли на дудочках скрываясь в невидимых облаках.

Серое утро робко просветлило оконные рамы. Самая отвратительная и ненавистная вещь в доме – будильник. Но куда без него. Но не в этот раз. Она не проснулась. Откуда-то издалека, из потустороннего мира, вдруг послышался взволнованный шепот сына:

– Мам! Просыпайся! Быстрей! Ты же никогда не опаздываешь, уже без пятнадцати.

– Господи – опешила Лиза – Неужели не услышала будильник?! Ну точно! Солоха!

– Да! А я вижу ты не встаешь! – назидательно заявил сын собирая морщинки на лбу. – На работу пора.

Лиза все равно сладко и неторопливо потянулась. Она была еще там, в сказочном мире грез. На работу совсем не хотелось.

– А как же кофе? Подсуетись, пожалуйста, Ваня! Где мой любимый Жардин?

– Да он же кончился еще вчера, остатки собирали! – хмуро напомнил сын.

– Точно! Забыла. Теперь уж долго не попьем, – расстроилась Лиза. – Тогда чай.

– Только Ашановский, – констатировал Ваня. – «Каждый день»? Что вениками пахнет?!

– Блин! Я же его не пью! Ну, все равно. Давай. А ты булку вчера доел? – оживилась она.

Мальчик вздохнул и потупил глаза.

– Не знаю, как вышло. Я книжку читал, смотрю, а уже ничего не осталось.

– Ну и ладно, – миролюбиво и ласково вздохнула мать, – там гренки в столе доставай, размочим и с малиновым вареньем. Сегодня, решила, опоздаю.

– Не будут ругать? – обеспокоенно обронил он, отыскивая пакет с гренками в глубине стола.

– Если меня ругать Вань – то кого хвалить. У меня веская причина.

– Какая? – удивился он, непонимающе оглянувшись на нее.

– Я летала во сне!

– Ха! Летала. Тоже причину нашла! – искренне удивился он. – Скажи это нашей классной! Точно вылетишь обратно в дверь.

– Ваня! Ваня. Я знаю что говорю. Я уже лет десять, точно, от земли не отрывалась!

Сын, улыбаясь, разливал чай и с любовью, и недоумением поглядывал на такую непонятную сегодня маму. Ему нравилось ее приподнятое, веселое настроение. Конечно, через неделю в Москву. Тут у любого в голове тараканы запрыгают, а ему полмесяца перебиваться на макаронах. Но он выдержит. Лишь бы у нее получилось!

Ваня только начинал жить, и отсутствие опыта позволяло ему надеяться на чудо. Если бы он немного лучше знал этот мир, людей, он конечно бы не был так оптимистичен. Иногда отсутствие отрицательного опыта – плюс! Маленький плюс, который переходит в драйв. Но это редко и обычно быстро кончается.

Последние дни у Лизы были суматошные. Хотелось уйти в отпуск без «хвостов». По участку, этажам приходилось наматывать за день километров по десять. Утром в диспетчерскую, потом проверка, как дворники убирают. Заявки от квартиросъемщиков, ходьба по адресам. В обед осмотр крыш с рабочими: в двух домах протечки и жалобы от жильцов, что потолок отсырел. Заглянуть в подвал, вызов бригады с эпидемслужбы – набежавших крыс надо уничтожить пока они не расплодились. Ликвидация засора и организация откачки воды. «Вот кажется и все! Ее 38 подъездов в удовлетворительном состоянии». Без рук, без ног она вернулась в комнату и тут опять звонок:

– Лиза, ты еще ключи от подвалов не сдала?!

– Совесть имейте. Я в отпуске уже три часа как и уже одной ногой в Москве!

– Солнышко! Выручай! Тут две девочки звонят, Курчатова 156. Котенок у них в подвал забрался, выходить не хочет и мяукает. Сходишь?

– Хорошо, сейчас Ваню пошлю, – тяжело вздохнула она, в изнеможении, опускаясь на стул.

– Ваня!

Это была ее палочка-выручалочка. Сынок это ее все! Главное приобретение в жизни, ради чего стоило жить.

***

Фирменный «Сибиряк» отошел точно по расписанию. Раннее утро, свежими потоками воздуха, колыхало шторки на окнах. Побежали станции Чулым, Барабинск, Татарск. Встречные составы натужно отзывались гудками. Плацкарт, боковушка у туалета! Но кто будет всерьез обращать внимание на такие мелочи, когда впереди Москва.

В изголовье рюкзак, в котором самое главное: конспекты, тетрадки, затертые чуть не до дыр методички, несколько пакетов китайской лапши, кипятильник, зарядка для телефона и духи Nina Ricci. А в кошельке чуть больше 30 тыс. рублей, и это с отпускными. Маловато платили в управляющей компании. Жизнь у нее в столице предполагалась скромная…, чтобы еще на обратную дорогу хватило и подарки, сына. «В принципе, если ничего не покупать, то цены приемлемые!» вспомнила она их любимую шутку в ЖЭКе. Лиза впервые была спокойна, ну если только слегка подкрадывалось волнение, но девушка гнала эти мысли прочь.

Она взяла с собой тетради, но не доставала их из рюкзачка. Она знала, почти наизусть, что там написано. «Голове надо отдыхать. Перед ответственными экзаменами нельзя напрягаться. Пусть там все раскладывается по полочкам, чтобы в нужный момент она могла это извлечь без задержки. Память-то у нее отменная. Дай бог каждому. Сынок на прощание, в качестве напутствия, крупно написал на тетрадных обложках фразы перевертыши, которые можно было прочесть и наоборот: «Нажал кабан на баклажан». «Аргентина манит негра». «Леша на полке клопа нашел». «Ешь немытого, ты меньше». Лиза расправила смятые уголки и с большой благодарностью, поцеловала послания сына. «Какой он все же умненький и разумненький, и как я его люблю!».

В вагоне были свободные места. Среднего возраста мужчины играли в дурака и беседовали, изредка бросая взгляды в ее сторону. Один был из тех что, за словом в карман не полезет:

– Если вы не закладываете за воротник и не ругаетесь как грузчик, значит, вы не следите за обстановкой в стране.

– Д-да-а, – неопределенно мычал собеседник, видимо, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

– На работе я душа компании, – несся его баритон. – Говорят, что красота спасет мир. Вот еду в поезде, смотрю на лица… Похоже, скоро будет война.

«Это он обо мне? Веселый дядечка! Но все-таки реагирует!» Лиза не стала обращать, внимание и отвернулась. Не до них. Надо было настраиваться на предстоящие экзамены.

Двое суток в пути тянулись медленно, а как миновали Владимир, народ засуетился. Тесно стало в проходах. Любят наши люди за час, два загромоздить все поклажей, чемоданами. Как же! Не успеют, в поезде останутся! Столица как большой магнит притягивала людей.

Поезд прибыл на знакомый Ярославский вокзал. Было раннее утро. Она шла с рюкзачком за спиной, легко и свободно. Ноги сами несли ее. Ощущение столицы! Ветер надежды, ветер перемен дул ей в лицо. Солнце казалось, подмигивало ей и говорило: «Не робей Лиза! Ты упорная, у тебя все получится!» «А я знаю!» – хотелось ответить ему. Муравейник. Все куда-то спешили. Метро обдавало запахами креозота и гулом вагонов. «Вот и Кисловский переулок, целый год пролетел. А это я, снова я! Привет!» Улыбка коснулась ее губ. «Не забыли тут меня?!»

Да! Государственный институт театрального искусства, ГИТИС, стал почти как дом родной. Лиза привычно вошла в знакомые двери. Массивные стены были возведены еще перед Первой мировой. Кто только не квартировал в этом здании: и театр-кабаре «Летучая мышь», и кабаре «Кривой Джими», и Московский театр сатиры, и даже одно время прописался цыганский театр «Ромэн» под руководством Мойше Гольдблата. Но это в прошлом. Даже седовласые преподаватели с трудом помнили прежних хозяев, что уж говорить про молодежь. У них дела были поважнее.

Сдав документы, Лиза, без задержки, отправилась, на Тверскую, в МХАТ. Нужно было успеть записаться на двухнедельные подготовительные курсы. По сравнению с ГИТИСом, там готовили абитуриентов более основательно. Преподавали замечательные педагоги МХАТа – Сажин и Земцов, у которых можно было многому научиться. Только к полудню удалось закончить дела, и она, не мешкая, поехала к бабе Вере. Она жила на Никольской недалеко от «Славянского базара».

Это была обычная «трешка» в сталинской семиэтажке. На стенах в коридоре дешевые обои под досточку, открытая вешалка была закрыта ситцевой занавеской. В торце коридора в рост человека зеркало в простой тонированной рамке из дерева, внизу полочка. Над ним небольшое бра с пальчиковыми лампочками.

Баба Вера, полуслепая старушка, была очень дальней родственницей по линии матери. Не первый год, она привечала нерадивую абитуриентку, и Лиза платила ей любовью, посильным трудом, отмывая, накопившуюся за год сажу на окнах, драила, ванную, туалет, красила и белила высокие, но нескладные комнаты старушки.

– Приберет меня Бог! Куда пойдешь милая! – вздыхала престарелая хозяйка, – а пока милости просим. Я тебе на кухне постелю.

– Да конечно баба Вера. Я сама постелю. Белье в шкафу?

– А х-где ж ему быть, – скрипела старушка. – Там и покоится. Подштопать надо.

– Только не сегодня! С ног валюсь!

– Да окстись касатка! Это я так сболтнула, не подумавши.

Простыни, как и все в квартире, пахло нафталином, тленом, и чем то еще, что указывало на давно отжившее, уходящее в небытие. Только у одиноких отживших стариков и бабулек, так непреодолимо пахнет разложением и навевает о близком неизбежном конце.

– Я вам гостинцы привезла, – оживилась Лиза, ныряя в рюкзак.

– Х-господи! Да зачем, – неуверенно открещивалась старушка. – Мне государство пенсию платит, и Москва доплачивает. Мы не бедствуем.

– Это от чистого сердца! – с нотками лести, заявила Лиза, разворачивая бумагу.

– Хм! Тогда конечно! – хитро, щуря один глаз и рассматривая подарки, соглашалась старушка. – Как Мария?

– Вы про маму спрашиваете, Татьяну?! – недоуменно подняла брови Лиза.

– Батюшки! Ты же Татьянина, Чумакова дочь, а я все путаю. Вот старость, что делает! – закачала головой старушка, шамкая наполовину беззубым ртом.

– Здорова. Привет, передает, – со вздохом облегчения, сказала Лиза.

– И ей передай, как приедешь. Ты же на дохтора выучиться хотела?

– Нет! В артистки хочу, – смущенно улыбнулась Лиза, – Вы уже забыли?

– Господи, опять! Поживи с мое – свое имя забудешь! Артистка! И куда тебя леший понес?! – как первый раз услыхала, воскликнула старушка с удивлением в голосе. – Этого бесовского племени сейчас пруд пруди – и ты туда же!

– Что там бесовского! – слабо попыталась возразить Лиза. – Будто вы в театрах не бывали и кино не любили, особенно в молодости.

– Все одно! Выбрось эту дурь из головы!! Это же вертихвостки там сплошь, а в тебе еще деревню видать, – решительно заключила она.

– Н-да? – недоуменно переспросила Лиза, откровенно смутившись.

– Да конечно, – прямолинейно продолжила хозяйка. – Вот дохтор из тебя бы отменный получился. Слушай, что я тебе говорю! Я жизнь прожила. Люди почитать, уважать будут!

Лиза не стала возражать, вспомнила где-то слышанное: «Врачей можно разделить на три категории: врач от Бога, врач – ну, с Богом, и врач – не дай Бог!»

Если не к душе, то уж лучше не дай Бог!

Однако слова бабы Веры, насчет внешнего вида ее насторожили! Если ей видать, то что уж говорить про прожжённых экзаменаторов! С этим что-то надо делать!» – подумала Лиза, тревожно засыпая на жестком топчанчике, под громкое тарахтенье холодильника. – «Может не зря говорят: «Девушка может уехать из деревни, а деревня от девушки никогда?!» Но посмотрим! Мало ли что могла наболтать старуха сослепу, да ее еще наполовину в беспамятстве. Этим меня не вышибешь из седла!»