Постепенно стройные фигуры девушек на остановке уменьшаются и исчезают, следом утихает и сердитый крик. Я выдыхаю – фу-у-ух, оторвался. Улыбка долго не сходит с моего лица, так что мимические мышцы начинают болеть. Лене, конечно, со стороны Оли ничего не угрожает. Та и так чувствовала себя неловко из-за наезда перед сестренкой. Правда, поцелуй ей крышу снес напрочь – орала на всю улицу, уже никого не стесняясь. Хе-хе, Кали такая Кали. Когда мы рвали в клочья орды кротосов, она была такой же безудержной.

Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.

* * *

– Вот урод! – Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку. – Своло… – Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется: – Негодяй, короче.

– Странно он был как-то одет, – задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. – Как будто в домашние футболку со штанами.

– Братик в них по больнице ходит, – кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова не посмела бы ее трогать.

– В больнице? – вскидывает голову Оля. – Он лежит в больнице? Что-то серьезное?

– Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.

Рита переглядывается с Олей.

– Так значит, швы на его лице – это не после игр? – спрашивает Рита. – Это из-за аварии?

– Ага.

Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ – нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?

– Вы только сильно не бейте братика, – просит вдруг Лена. – После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.

Есть – избить инвалида.

Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.

– Я не буду его бить. Обещаю, – успокоить девочку – все, что она теперь может. – Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?

– Зачем тебе? – прищуривает глаза Кира.

– Хочу извиниться, – Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.

* * *

Вечером ко мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые – выбирайте, что больше нравится.

– Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? – скучающе бросает кадр в белом пиджаке.

– Блондинка с надменным лицом? – уточняю. – Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.

– Ты гон не гони! – пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. – Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.

С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов – разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет – молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.

– У меня доказательства есть, – тянусь за отнятой камерой – в тумбочку ее убрал.

Третий гость – жирдяй в обтягивающей водолазке – шагает прямо ко мне. Хрустит жирными кулаками. М-м-м, странно – казалось бы, его пальцы так заплыли прослойкой, что звукоизоляция вокруг костяшек стопроцентная, ан нет.

– Борь, походу, паря не поймет никак, – мычит жирдяй. – Давай поучим?

– Поучим-поучим, – кивает «белый пиджак». – Но не здесь, а то больница, место социально значимое. Сбегутся еще на шум доктора, зачем их отвлекать? Выйдем-ка для начала. Крысеныш, сам пойдешь?

– Сам, – пока что махнул я рукой на милое обращение к себе. В соседней палате тяжелобольные спят – не хочу никого растревожить.

Выходим дружной компанией в коридор, спускаемся на первый этаж. Со стороны регистрационной стойки раздается знакомый голос. Хе, не чаял так скоро ее услышать.

– Артем Бесонов в какой палате? – скидывает челку с глаз Оля и вдруг замечает меня. – Бесонов! А мы к тебе!

Вместе с ней пришли и подруги – розоволосая и с коротким каре.

– Снова драться? – улыбаюсь. – Извини, сегодня у меня очередь.

Киваю на гостей рядом. А те стоят, разглядывая девушек с открытыми ртами. Я и сам немного прифигеваю. Девушки сменили школьную форму на прогулочную одежду – блузки, приталенные кофточки, джинсовые юбки и гольфы, на бережно распущенных волосах блестят розовые заколки. Еще с утра боевая и дерзкая Оля сейчас милая и смущенная.

– Нет, я не драться, – краснеет она.

– Тогда снова целоваться? – подмигиваю.

– Ах ты! – Боевой задор возвращается к ней мигом, а вот краснота сходить с лица не желает.

– Артем, – серьезным тоном говорит розоволосая. – Ты сейчас сказал, что идешь с этими людьми драться?

– Ага, цыпа, – заявляет «пиджак»-Боря. – Колотить мы его идем, но вы можете с нами. Вас как раз трое, потом повеселимся шестером. Покатаемся, малышки, на моей «Волге».

– Что?! Малышки? – тут же вскипает Оля, но спокойная розоволосая опережает ее:

– Тогда мы с вами.

Я закатываю глаза, но молчу, иначе с места не сдвинемся.

Всей гурьбой вываливаемся на улицу, оставляем ворота больницы позади. Подходящий безлюдный проулок находится через двести метров. Жирдяй подталкивает меня к самому тупику – видимо, чтоб не сбежал, хе.

Но самое удивительное – три девушки подходят и заслоняют меня от поддатых мажоров.

– Какого? – бурчит Боря. – Не, малышки, резвиться с вами потом будем, сначала отшлепаем этого…

– Вместо Бесонова мы будем драться, – заявляет Оля, уперев руки в бока.

– Мы будем защищать его, – кивают ее подруги.

– Глупые девушки, – вздыхаю. – Валите домой. Вы кого прикрывать вздумали? Я тебя на играх уделал, Менская.

– Мы всё знаем, – оборачивается Оля и смотрит мне прямо в глаза. – Ты – инвалид, Бесонов. Жива больше не поддается тебе. Оставь это нам…

Гулкий удар сердца. Один стук кровяного насоса, недолгий миг, прежде чем я осознаю сказанное и рычу:

– ЧТО… ТЫ… СЕЙЧАС… СКАЗАЛА?

Внутри моего астрального тела сотрясаются ментальные многогранники. Разрушенный фрактал Третьего Генерала Яка дрожит всеми разобранными элементами. Порождается мощная психическая волна, удар проходит насквозь через проулок, по всем, кто в нем. Девушки и мажоры – их шатает, в глазах паника. Жирдяй так вообще плачет:

– Мама забери меня отсюда, – размазывает он сопли и слезы по лицу.

– КТО… ИНВАЛИД?

Меня обуревает ярость, что дала мне сил сразить Высших демонов, будучи никем, будучи слабаком. С трудом хватаю бурлящие эмоции за вожжи.

– Отойди в сторону, Менская. Повторять не буду.

– Н-нет, – вздрагивает упертая Оля, хотя ее блузка ходит ходуном – живот под ней судорожно сжимается и разжимается.

Розоволосая кладет ей руку на плечо.

– Послушайся его, Оль.

– Но…

– Если бы он совсем не владел живой, нас бы так сейчас не трясло.

– Хорошо, – после секундного раздумья Оля дает себя отвести к боковой стене.

Умница.

Шагаю к мажорам, по пути разминая запястья.

– Ну, кто хотел меня поколотить? – оскаливаюсь плотоядно, по-волчьи. – Налетай.

Боря выглядит бодрее всех, хоть и лицом позеленел после псих-шторма. Жердь тоже вроде в порядке. А вот жирдяй пока не боец – все еще плачет и тихо скулит.

– Бейте его! – наконец кричит Боря и срывается с места.

Отбивая первый же прямой выпад, ощущаю под предплечьем гранитную твердость. Уворачиваюсь от медленного джеба и пробую на прочность физиономию «пиджака». Костяшки будто в кирпич влетают. Отскакиваю назад. Чувствую, как саднит в руке. Ущерба же для Бори никакого – вообще никакого. Значит, вот ты какой, ментальный доспех. Впечатляет.

Ухмыляясь, Боря снова налетает на меня. Больше не использую прямых блоков – чревато травмами. Невелика потеря – в чистой рукопашке мажор мне не соперник. Главное, повалить его прежде, чем подсобят остальные.

От Бори прилетает удар ногой. Ловлю подарок и одним резким движением гну в коленном суставе.

– А-а-а-а! Отпусти!

Хруст.

Выворачиваю сильнее, доламывая сустав. На Борю жалко смотреть – корчится на асфальте и машет руками.

– ОТПУСТИ! ОТПУСТИ МОЮ НОГУ!

Можно, конечно, поелозить им по земле, побить головой об стены и бордюр, заодно изучить прочность доспеха. Но мажор уже готов. Какая жалость…

Резко отскакиваю в сторону, пригибаюсь. И смотрю на напряженного «жердя». Показалось? Нет, воздух рядом всколыхнулся точно. Значит, дальнобойная атака навроде «брошенного кулака». Сгусток живы, бьющий на расстоянии. Прелесть.

Снова чувствую что-то неладное. Колыхание воздуха. Перекатом ухожу к противоположной стене и, еще не выйдя из кувырка, пинаю «жердя» в живот. Тому будто пофиг – ментальный доспех уже надет. Но это все равно для отвлечения. Чтобы успеть вскочить. Хватаю за шиворот и врезаю башкой в стену. Еще и еще. С треском осыпается кирпичная крошка. Макаю «жердя» макушкой в асфальт, катаю его легкое тело по проулку, снова и снова долбя челюстью о бордюр. Задумчиво слежу, как мой подопытный воспринимает каждое новое знакомство с твердой поверхностью. Интересно же, насколько его хватит? Ой, уже все.

Выпустив ослабленное тело, подхожу к жирдяю. Смотрю на его лоснящееся от размазанных соплей лицо.

– Пожалуйста, не бей, – просит он.

– Ты же меня поучить хотел? – приподнимаю я брови. – Так давай. Для начала вруби доспех.

– У меня его нет, – плачет бедный. – Не продвинулся дальше Новичка.

Хмуро гляжу на него. Будь он демоном – без базара, уже бы с вывернутой шеей лежал. А так… что с него взять?

– Вызывай «скорую»: друзьям твоим бо-бо.

Отворачиваюсь от мудня к растерянным девушкам.

– Собираюсь уйти отсюда, чтобы не светиться с ними. Вам тоже советую.

– Бесонов, – подает робкий голос Оля. – Мы увидимся на отборочных?

Хм, она серьезно?

– Нет, ты же все видела, – киваю на стонущего Борю и бездыханного «жердя». – У меня больше нет живы. До скорого, девушки.

Покидаю переулок, но успеваю услышать из уст Оли:

– Видела… я не знаю, что я видела.