Глава непронумерованная

В которой ничего и не происходит, кроме самого главного

Гюльчихра вечером не смогла забрать Анфису из "Склифа", как обещала. Она отправила за ней свою бывшую напарницу, Асю, хотя и знала, что та потащит слепую в храм. Так оно и вышло. Идя с Анфисой к метро, эмоциональная и активная Ася после расспросов о самочувствии поинтересовалась, верит ли она в Бога. Был уже восьмой час. Машины, поток которых будто увяз в реагентной грязи, напоминали стадо коров, пришедших на водопой. Пешеходы также двигались медленно, обходя огромные лужи. Анфиса шла по бордюру, обстукивая его своей белой тростью. В ботинках Аси, которая была вынуждена идти прямо по химическому болоту, чавкали реагенты. Она придерживала незрячую за рукав.

– Я в Бога не верю, – дала Анфиса резкий ответ, – но я ему благодарна.

Ася от удивления зачерпнула ботиночком столько химии, что та вылилась через край. Даже не поморщившись, двадцатитрёхлетняя врач вскричала:

– Анфиса! Как можно быть благодарной тому, в кого ты не веришь? Это нелепое утверждение!

– Ты сперва пойми, о чём речь, а потом ори! – вспылила Анфиса, – я благодарна Богу за то, что он не даёт мне повода в него верить. На хрен мне нужен ещё один воспитатель?

Однако, Ася на этом не успокоилась. Сняв ботинок возле метро и выплеснув реагенты, она сказала, что у неё на Бауманской есть срочное дело, которое отложить никак невозможно, так что придется туда поехать вдвоём. Анфиса не возражала.

– Что у тебя за дело на Бауманской? – спросила она, когда медработница аккуратно свела её с эскалатора.

– Да мне к другу надо зайти.

– А он – тоже врач?

– Да, ещё какой!

Доехали почти молча. Ася открыла рот один-единственный раз – когда её подопечной не уступили место в вагоне. От крика щупленькой медработницы поднялись сорок человек. Анфиса смутилась, но промолчала. По выходе из метро она поинтересовалась у Аси, на какой улице проживает её приятель. Был дан пространный ответ, что каждый, мол, может найти этого приятеля где угодно. Тут у Анфисы возникло смутное подозрение, что заезд на Бауманскую добром для неё не кончится. Но она пошла с медработницей, решив больше вопросов не задавать, а только прислушиваться.

В Елоховском кафедральном соборе, где подошла к концу вечерняя служба, Анфиса предприняла попытку выдрать Асе глаза. Ася призвала на помощь служительниц и старушек. Те потащили слепую отроковицу к мощам святителя Алексия, который, помимо прочего, исцелял глазные болезни. Анфиса яростно вырывалась и проклинала подлую тварь, обманом завлёкшую её в логово идолопоклонства и мракобесия. Подоспел священник. Он хорошенько обрызгал беснующуюся девку святой водой. Анфиса притихла и приложилась к кресту, поскольку вода была ледяная, и Ася предупредила, что её много, целая бочка.

– Могут и утопить, – шепнула на ушко. Анфиса незамедлительно изъявила готовность припасть не только к мощам, но и к паре-тройке икон, лишь бы не топили. Ей предоставили семь икон. Она их усердно облобызала.

В первом ряду толпы, которая с умилением созерцала чудо духовного исцеления слепой девы, стояла Маша Арёхина. У неё в руке была Библия. Когда Ася вела Анфису на свежий воздух, бунтующая малышка её окликнула. Услыхав своё имя, Ася испуганно повернула голову, и – немедленно зашипела, как потревоженная змея. Маша подошла. В платочке и юбке почти до щиколоток она была презабавна.

– Что ты здесь делаешь, тварь? – прошептала Ася, схватив её за запястье, – решила среди икон догола раздеться? Только посмей! Учти, я тебе башку назад пришивать не стану, когда её оторвут! А здесь оторвут мгновенно, здесь – Божий храм!

– Да я в Божьем храме читаю Библию, – объяснила Маша, – так интереснее. Это что за девка? Она совсем ничего не видит? Пипец!

– Анфиса её зовут, – проворчала Ася, мало смягчённая предъявлением Библии. Вытащив из кармана платок, она стала протирать короткие волосы и лицо Анфисы, обильно политые водой. Маше почему-то было смешно. Убрав книгу в сумку, она заметила:

– Асенька, это было круто! Круче «Энигмы»!

– Что? – с вызовом поинтересовалась Ася, притом так громко, что три старушки ей сделали замечание.

– Да конечно, не то, что ты здесь устроила! Это было хуже Киркорова. Я имела в виду церковную службу. Она всегда проходит только в одном музыкальном стиле? Звучит прикольно, но через три минуты надоедает. Никак нельзя всё это разнообразить?

Ася оставила без ответа глупый и оскорбительный для неё вопрос. Потерянное лицо Анфисы на один миг оживилось слабой улыбкой. Потом она опять опустила взгляд.

– Вы сейчас пойдёте к трамваю? – спросила Маша.

– К метро, – ответила Ася.

– А я – к трамваю. Нам сто шагов – по пути! Идём.

У церкви стояло много старушек, просивших милостыню. На паперти задержавшись, чтоб сунуть некоторым из них монетки, снять с головы платочек и закурить, Маша догнала двух попутчиц.

– Слушайте, девки! Сейчас прикол расскажу. Там, в храме, книга лежит, которая называется "Кому за что следует молиться". Я её пролистала. Ну, за успех в рыбной ловле надо молиться Апостолам Петру и Андрею – это понятно, они были рыболовами. За успех в налоговых сборах надо молиться Матфею – тоже вполне логично, ведь он был мытарем! А теперь угадайте, кому следует молиться за избавление от головной боли?

– Ну, и кому? – без всякого интереса спросила Ася.

– Иоанну Крестителю!

Ася, что называется, фишку не усекла – она не читала Новый Завет. Анфиса же зашлась хохотом, безусловно доказывавшим, что мало всё-таки на неё излили святой воды – бес не захлебнулся, а притаился. Старушки около церкви панически закрестились. Ася, также панически оглядевшись по сторонам, стремительно потащила развеселившуюся Анфису к метро. Крикнув им вдогонку: "До встречи!", Маша направилась к остановке.

– В храме была нечистая сила, – произнесла Анфиса на эскалаторе.

– Это точно, – вздохнула Ася, – была. Надеюсь, что больше она в него не войдёт. Ох, только вот как бы ей что-нибудь не вступило опять в башку!

– Она там осталась.

Эти слова Анфиса промолвила очень тихо. Они никем не были услышаны.

– Что, понравилось тебе в храме? – спросила Ася, когда входили в вагон.

– Да, очень понравилось. Ничего там менять не надо. Всё и так здорово.

Проводив свою подопечную до подъезда, Ася решила взглянуть на её условия проживания и соседей. С большим трудом от неё отбившись, Анфиса оставила ей вместо своего номера телефона выдуманный. Но у Гюльчихры её номер был.

Глава седьмая

В которой Верка слушает комплименты

В воскресенье Верка дала концерт в детском доме на Вешняковской. Такого рода мероприятия она часто организовывала сама, притом безвозмездно – лишь от обедов с восторженной малышнёй, которая осыпала её вопросами, не отказывалась. Порой брала и подарки в виде воздушных шариков и рисунков. Она играла ребятам всё – от серьёзной классики до мелодий из детских фильмов. Слушатели одаривали её таким восхищением, что она смущалась. Но на сей раз дети за столом вели себя необычно. Они смотрели на Верку, которая ела суп, с прежним обожанием, но к нему примешивалась загадочность. Можно было подумать – скрипачка им приоткрыла некую тайну, и они дали слово её хранить. Вопросов звучало гораздо меньше, чем в прошлый раз. Все они казались очень обдуманными. И Верка, давая на них ответы, также была серьёзна, как никогда. Директор детского дома, слегка неряшливый и всклокоченный балагур по имени Анатолий, вызвался подвести её до метро. Он всегда так делал.

– Верочка, вы сегодня были божественны, – сказал он, заняв левый ряд и подбросив стрелку до сотни. Он так всегда говорил. И Верка ответила, как обычно:

– Благодарю. Я старалась.

– Вы не старались, – последовало внезапное продолжение, – я внимательно наблюдал за вами и понял, что по-другому играть Вы бы не смогли. И дети поняли это. Поэтому они были потрясены. Что с вами случилось?

Верка не знала, что отвечать. Она поглядела на Анатолия с удивлением.

– К нам на днях наведывался один проповедник, – продолжал тот, выполнив обгон, – не помню, какой конфессии. Он высказывался в том духе, что, мол, у каждого из нас есть много вопросов к Богу, но не на все из них надо добиваться ответа. Один из этих вопросов – почему некоторые дети рождаются тяжело и неизлечимо больными? Да, можно, конечно, порассуждать о грехах родителей, но… Ведь вы понимаете?

– Не совсем, – тряхнула головой Верка, – к чему Вы это всё говорите?

– К тому, что, слушая вашу игру сегодня, я полностью согласился с идеей проповеди, – сказал Анатолий, проскакивая на жёлтый свет. Верка продолжала не понимать.

– Вам, Верочка, сколько лет?

– Двадцать девять.

– Вы в школе были отличницей?

– Нет! Скорее, наоборот.

– Из-за двоек плакали?

– Ещё как! Я маму очень боялась.

Возле автобусной остановки женщина продавала цветы. Внезапно затормозив напротив неё, директор опять обратился к Верке:

– А что Вы думаете об этом теперь, спустя двадцать лет?

– Ничего не думаю.

– Почему?

– Да как – почему? Двадцать лет прошло!

Директор кивнул, открывая дверь.

– Верочка! Повзрослев всего лишь на двадцать лет, Вы пересмотрели свой взгляд на многое. А все те, кто слушал сегодня вашу игру, сразу повзрослели на вечность. Спасибо вам.

Верка замахала ресничками. Анатолий, тем временем, на минуту оставил её в машине одну, чтоб купить букет белых роз и преподнести его ей. Он сделал это безмолвно, но с таким взглядом, что Верка вспыхнула. Весь остаток пути она упивалась запахом роз и своей растерянностью. Высаживая её у метро, директор детского дома поцеловал ей руки.

Ехать домой, на Фрунзенскую, скрипачка пока что не собиралась. У Тани ей жилось замечательно. Вечер был у неё свободным. Она решила смотаться в ЦУМ, чтоб приобрести туфли от «Кристиан Диор», на которые уже очень давно положила глаз. Накануне в театре дали зарплату, так что препятствия к мечте рухнули.

Розы благоухали на весь вагон. Можно было сесть, но Верка стояла, зная, что во весь рост со скрипкой и розами она смотрится куда лучше. Действительно, молодые люди не отрывали от неё взглядов. Между тем, поезд достиг Таганской. Двери разъехались, и со станции донеслось «Прекрасное далёко», вяло сползавшее со скрипичных струн. Верка оглянулась. Играла рослая девочка лет четырнадцати, стоявшая у колонны. Она стояла очень красиво: левая нога чуть вперёд, осанка – как у Венгерова. Но игра до венгеровской не дотягивала. Скрипачке стало очень досадно, что не сыграла она сегодня детишкам это произведение, потому что просто о нём забыла. Она его не играла с самого детства. Поезд двинулся дальше. Грустная песенка привязалась к Верке, как собачонка.

Купив голубые туфли за двадцать тысяч, Верка спросила у продавщицы, есть ли в ЦУМе кафе. Девушка сказала, что есть. Объяснила, где. Оказалось, близко, на этом же этаже. Все столики были заняты. Но один клиент просил счёт, и Верка подождала, ошиваясь рядышком. Положив на два стула скрипку, коробку с туфлями и букет, она попросила официантку подать ей кофе и круассан. За соседним столиком сидел очень симпатичный молодой человек. Верка улыбнулась ему. Он сфоткал её на крутой айфон, а потом спросил, может ли она ему попозировать с инструментом. Верка решительно отказалась, но изъявила готовность сфотографироваться с цветами.

– А почему со скрипкой нельзя? – поинтересовался парень, исполнив её желание. Верка села.

– Ну её на хер! И без неё по мне слишком видно, что я – скрипачка.

– А что, есть признаки, отличающие скрипачку?

– Конечно, есть. Геморрой, к примеру. Стоять приходится очень много. Это способствует разбуханию вен во всех частях тела.

Верка дурачилась, никаких подобных болезней у неё не было. Но её собеседник даже не улыбнулся. Поняв, над чем он ломает голову, Верка очень строго спросила:

– Моё лицо тебе нравится?

– Да, конечно. Оно – красивое, даже очень. Я бы сказал, потрясающее.

– А нос?

– Обалденный нос! Я всю жизнь мечтаю о девушке с таким носом.

– Значит, если бы у меня не было геморроя, ты бы передо мной ставил зеркало, чтобы дополнительно возбуждаться моим обалденным носом?