– Не такой уж он мне друг, но да, ты куда надёжнее. Опыта у тебя очень мало, да что уж там, его вообще нет, но душа светлая, и ум развивается быстро. К тому же другого варианта всё равно нет. Мне нужны реактивы, которых здесь не найти, так что скоро пришлось бы довериться Захару. У того парня, которого я просила о помощи в своём видении, точно всё получится.

– Ну, мне до него ещё далеко, – с непритворным сожалением вздохнул я, действительно не понимая, как смогу стать тем, на кого надеется ведунья.

На это она ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась, одновременно кивая людям, мимо которых мы проходили. В ответ они отвешивали практически земные поклоны. Ведунью здесь явно уважали. А ведь в историях, ходивших среди детворы и посетителей тётушкиного трактира, ведьм в деревнях не любили и жили они всегда на отшибе, да ещё и, так сказать, в чёрном теле. То ли разница между ведуньями и ведьмами действительно огромна, то ли все те россказни очень далеки от реальности.

Мы наконец-то дошли до пристани, где уже вовсю шёл торг. Местные по-прежнему не приближались к берегу, а наши старались не высовываться из ушкуя. Лишь дядька Захар и какой-то бородатый мужик в костюме городского кроя, правда, с домотканой рубахой под пиджаком, вели переговоры на нейтральной территории, которой стал бревенчатый причал.

А нет, вон ещё два крупных парня взбежали на пристань и, подхватив по ящику, умчались обратно к росшей на берегу горке товара. Рядом крутилась какая-то то ли слишком смелая, то ли чересчур наглая девчонка. Нашим было чуть проще. Всё необходимое из трюма поднималось и переносилось на пристань с помощью крана, которым управлял Данилка, хотя это работа Чухони, а он сейчас наверняка впахивал в трюме, загружая подъёмные поддоны.

Тут же заскакавшие от одного факта к другому мысли принесли понимание, что если задержусь возле ведуньи и буду наблюдать за разгрузкой со стороны, то работавший буквально за троих Чухоня возненавидит меня навсегда. Поэтому я повернулся к Виринее и сказал:

– Мне нужно идти. Не стоит злить ушкуйников.

– Хорошо, беги. Всё, что тебе нужно знать, я вроде сказала. Остальное обсужу с Захаром. Ты с ним не особо откровенничай и уж точно не доверяй ему. Старайся жить своим умом, теперь его у тебя хватает, но будет очень непросто.

Поняв, что на этом напутственная речь ведуньи закончилась, я почтительно поклонился, пусть и не так глубоко, как делали это деревенские, и помчался к пристани. На бегу мельком глянул на наглую девчонку, которая с любопытством уставилась на меня, но, похоже, не увидела ничего интересного и снова вернулась к копанию в куче товара. Одета она была намного лучше других деревенских детей и подростков, но кем является, мне узнать вряд ли удастся. По крайней мере, до следующего визита в это селение.

Миновав недовольно зыркнувшего на меня капитана, я запрыгнул на борт. Быстро снял пиджак и замер, не решаясь оставлять его, а точнее то, что находится в кармане, в ненадёжном месте. Так что в трюм сиганул вместе с пиджаком, сунув ценную ношу в канатный ящик.

Обстановка в трюме была даже хуже предполагаемой, потому что капитан привлёк к работе Гордея. Вот уж с кем мне не хотелось бы ссориться.

– Где тебя носит?! – тут же вызверился на меня Чухоня.

Очень хотелось в ответ сказать, чтобы спросил у капитана, но предпочёл промолчать. Да и вообще, за последние пару минут сумел переосмыслить поговорку о том, что молчание – золото. За работу взялся с небывалым энтузиазмом, причём старался оттереть от дел именно Гордея. Чухоне это не понравилось, но вот уж на чьё мнение мне наплевать с самой высокой колокольни Пинска. Немой механик, оставшись не у дел, довольно оскалился и покинул трюм.

Разгрузку закончили где-то через полчаса, но не успели толком передохнуть, как сверху опустился поддон уже с деревенскими товарами. Тут были и кипы шкур, и мешки с орехами, наверняка вполне себе обычными, а не голубыми. Особенно тяжко было с бочонками, в которых плескалась медовуха.

Наконец-то и загрузка осталась позади. Едва вниз спустился последний поддон, как загудели механизмы машины и захлопали по воде лопасти колёс. Похоже, дядька Захар действительно не имел ни малейшего желания задерживаться в деревне. Понять бы ещё, по какой причине, но почему-то была уверенность, что пояснять что-либо, да и вообще разговаривать со мной, капитан захочет нескоро.

Как только раскидали последний поддон, я вытащил из ящика пиджак и по лесенке выбрался на палубу. Мы уже отошли от пристани, на которой, кроме старосты, стояла ведунья и прижимавшаяся к ней нахальная девчонка. Казалось, что сейчас Виринея помашет мне рукой, но я тут же понял, что это было бы с её стороны крайне неразумно. А разумения у ведуньи хватит на десяток таких, как я.

Кстати, насчёт предположений о настроении капитана я ошибся. Заметив моё появление на палубе, он вышел из рубки и уставился на меня тяжёлым взглядом:

– Чего от тебя хотела ведьма?

Было желание поправить его насчёт неправильного термина, но я опять сдержался, радуюсь, что это получается у меня всё лучше и лучше. Ответил, старательно выбирая слова попроще:

– Не знаю. Спрашивала, кто такой, откуда.

Капитан явно не поверил и, зло прищурив глаза, уточнил:

– А не врёшь ли ты мне, Стёпка?

– Я? – для достоверности сделал большие глаза и, мотнув головой, добавил: – Не.

– Что «не»?

– Не вру, дядька Захар.

Опять не поверил. В голове возникла идея, но не факт, что разумная, хотя скормить ему хоть что-то всё же нужно, иначе своими сомнениями он действительно может дойти до крайностей. Изобразив мучительный мыслительный процесс, я вдруг весь просиял и сказал:

– Она сказала, что видела меня в этом, как его…

– В видении? – проявил прозорливость капитан, и я тут же всем своим видом выразил восторг:

– Да, точно! В увидении.

– Ага, вот оно как, – задумчиво произнёс капитан.

Кажется, получилось. Я дал ему пищу для размышлений, которые меня касаются лишь опосредованно.

О, ещё одно красивое слово! После пояснений ведуньи новые знания не настораживали, а поднимали настроение, которое особо-то можно и не скрывать – что с дурачка возьмёшь, радуется каждой мелочи.

Да, ведунья права, и мне придётся старательно изображать из себя недоумка. Тяжко придётся, зато на ушкуе есть отдушина в виде общения с Гордеем. Будь он менее нелюдим, то даже с помощью дощечки мог бы поделиться сомнениями с капитаном, но будем надеяться, что мизантропия механика окажется сильнее подозрительности. Улыбнувшись ещё одному диковинному слову, я побежал на корму, умылся под рукомойником, а затем нырнул в машинный отсек, чтобы продолжить обучение языку жестов.

Одним из недостатков моего нового состояния было то, что всегда хочется свежих впечатлений. Красоты озера уже немного приелись, и бездумно пялиться за борт больше не хотелось, разве что решая какую-то задачку. Зато пока ещё не освоенный язык манил, а его сложность лишь раззадоривала.

Похоже, Гордей не сильно обиделся за то, что пришлось на время покинуть свою уютную норку, да и моё желание научиться общаться с ним напрямую тоже смягчало механика. Обучение шло почти до самого вечера. Временами я отвлекался, чтобы подкинуть дров в топку, это и было моей платой за науку.

Нас снова прервал Чухоня, который сунул голову в люк и недовольно заявил:

– Пошли готовить катапульту. Опять Данилка у штурвала. Как пить дать сядем на мель.

Спорить я, конечно же, не стал и побежал на подмогу ушкуйнику. Мы замерли у катапульты, внимательно наблюдая за тем местом, где из озера вытекала река. Я так и не понял, почему капитан не хочет заночевать на просторах Погоста, где можно отойти подальше от берега. Терпеть любопытство становилось всё сложнее, поэтому рискнул задать вопрос Чухоне и сделал это почти шёпотом, чтобы не услышали в рубке:

– А почему не ночуем на озере?

– Вот ты дурачок, прости господи, – пусть и с недовольной рожей, но ушкуйник всё же ответил. – Нечисть ведь какую воду не любит?

– Какую? – поддержал я игру старика.

– Текучую. А в озере вода стоит. Там и мокриц полно, и всяких других тварей. На Бобрике тоже не сахар: берега близко и кто угодно может запрыгнуть, но вода там текучая, и капитану так спокойнее.

Пока я слушал пояснения ушкуйника, «Селезень», пыхтя и виляя задом, как дородная торговка, всё же протиснулся в реку Бобрик. Даже не сели на мель, что вызвало уважительное хмыканье старого ушкуйника. Впрочем, пока не доберёмся до Припяти, нам ещё не раз придётся поработать с катапультой, потому что некоторые мели не сможем преодолеть, даже если у штурвала встанет опытный дядька Захар. Впрочем, и сейчас не стоило расслабляться, ведь ещё предстоит пересечь затон, в котором на нас напал водяной.

«Селезень» прошёл между обширными зарослями камыша, и, когда выбрался на открытую воду, мы увидели посреди большого разлива одинокую лодочку и сидевшего в ней мужика. Чего от него ожидать, было непонятно, но капитан не всполошился, так что и мне не стоит нервничать. Когда подошли ближе, в потускневшем свете уже ушедшего за верхушку леса солнца стало видно, как незнакомец поднёс к губам какую-то дудку, и над водой разлилась плавная, даже какая-то тягучая мелодия.

Не скажу, что меня вот прямо начало клонить в сон, но захотелось присесть на станину катапульты, подпереть голову кулаком и, закрыв глаза, просто слушать завораживающие звуки. Пыхтение паровой машины и шлепки лопастей немножко мешали, но мелодия спокойно проходила сквозь лишние звуки, давая возможность всем желающим насладиться её красотой. Больше отвлекали неугомонные мысли, тут же подсунувшие идею, что дудочник тут старается не ради любви к искусству. Он явно пытается как-то повлиять на водяного.

И ведь у него получилось! Затон мы прошли на малом ходу и без каких-либо проблем.

Чего только капитан напрягался? Да и Чухоня весь бледный вцепился в дробовик, на который я почему-то не обратил внимания, и смотрит в сторону кормы. Дядька Захар сквозь зарешеченное стекло окна рубки тоже выглядит довольно болезненно. Что-то они сильно переполошились. Да, ещё сегодня утром на нас напали, но, если не считать гибель Осипки, вроде ничего страшного там не случилось.

И тут меня словно кто-то опять стукнул по голове. Вот оно, оказывается, как бывает. Память способна не только быстро извлекать из своих глубин то, что нужно, но и прятать там то, что может свести с ума. Моя спрятала, а вот у остальных ушкуйников воспоминания чёткие и очень свежие, что явно не добавляло им оптимизма. Через секунду поплохело и мне, потому что вспомнил, как всё было.

Словно пойманный в паутину жук, стальной ушкуй натужно застонал паровой машиной, не в силах провернуть вдруг завившиеся в водорослях колёса. Я в это время помогал Чухоне мыть посуду после завтрака, так что хорошо видел, как за кормой вздыбился водяной горб и из него прямо на палубу выпрыгнуло нечто уродливое и совсем не похожее на русалку. Сам-то я их, конечно же, никогда не видел, но много слышал от подвыпивших посетителей тётушкиного трактира. В их рассказах всё начиналось с того, что пьяный мужик, зачем-то сунувшийся ночью к реке, встречал там прекрасных купальщиц. А потом, когда было слишком поздно, всё менялось, и он видел вот это. Бывшая некогда обычной девушкой нагая утопленница, очевидно давно уже неживая, просто не могла выглядеть привлекательно. К тому же острые звериные клыки во рту, белёсые глаза и жуткие когти на руках превращали её в сущий кошмар.

Я застыл соляным столбом, глядя на приближающуюся смерть, и пошёл бы с русалкой в гости к водяному, но тут со стороны что-то оглушительно бахнуло. Русалку отбросило к борту. Следующий выстрел добавил на теле нежити жутких, не кровоточащих, а исходящих какой-то тёмной слизью ран и выбросил тварь обратно в реку.

– Беги! – крикнул Чухоня, который и спас меня от верной смерти.

Затем старый ушкуйник развернул свой дробовик в сторону ещё одного набухающего водяного горба и выстрелил туда. Его приказ вытряхнул меня из ступора, заставив сорваться с места, как кошака, которого тётушка застала за поеданием предназначенной для посетителей рыбы. Грузовой люк в трюм был закрыт тяжёлой металлической крышкой, так что в безопасное нутро корабля можно было попасть только через рубку. Слушая, как бахает дробовик Чухони, а ему вторит откуда-то справа стрельба кого-то ещё, я протиснулся в проход между бортом и рубкой. Внезапно впереди показался вышедший в этот же проход Осипка. В руках он сжимал такой же дробовик, как и у старого ушкуйника. Двоюродный брат тут же пальнул куда-то вниз за борт, затем резко повернулся, наставив оружие прямо мне в лицо. Причём, даже когда понял, кто именно подбежал к нему, ещё пару секунд не убирал дробовик, сверля меня почему-то злобным взглядом. Затем лицо кузена перекосилось в непонятной гримасе, и он заорал:

– Сзади!

Я рефлекторно развернулся и тут же почувствовал удар по затылку.

Провалившись в воспоминания, я, оказывается, зажмурился и вцепился в борт, как клещ. Когда наконец-то открыл глаза, то посмотрел на этот мир совсем по-другому. Чухоня уже не удивлял своей пугливостью, да и вообще к нему у меня не осталось никаких отрицательных чувств, лишь искренняя благодарность.

Теперь-то я, хоть и запоздало, полностью разделял с ватажниками напряжение прохождения через опасное место, как и облегчение, которое отразилось на лицах ушкуйников, когда мы всё же прошли разлив и двинулись по тесноватому руслу реки с необычным названием Бобрик. Правда, когда немного успокоился, неугомонные мысли начали нашёптывать, что Виринея могла специально устроить это представление, чтобы набить себе цену в глазах капитана. Как я понял с её слов, водяной не очень любит покидать своё логово в глубинах озера. Тогда зачем ему задерживаться в затоне, когда там уже нет ничего интересного?

Сгустившиеся сумерки не остановили капитана, и на носу зажглись два мощных прожектора. Дядька Захар явно решил уйти подальше от места, где уснул водяной, и я это решение полностью одобрял. Но, похоже, ночные путешествия по таким узким рекам не самое безопасное занятие, поэтому, когда мы добрались до места, где деревья не очень сильно нависали над водой, капитан приказал остановить машину.

К этому времени Чухоня уже успел приготовить очень поздний ужин, правда, делал это на скорую руку, и нам пришлось хлебать гороховый суп. Я его никогда не любил, потому что как раз такой чаще всего подавали в трактире тётушки. Соответственно, его остатками мы с кузенами в основном и питались. Причём я почти всегда в холодном виде. Мясо если и попадало на кухню, то выедалось посетителями подчистую. Так что поужинал я без особого энтузиазма, за пару секунд выхлебав обжигающее содержимое миски. Затем дважды сбегал на камбуз, в итоге чай с пряником мы поедали вместе с Гордеем. Я бы и ночевать остался в машинном отделении, но места там маловато, так что перебрался в трюм, где в проходе мы с Чухоней развесили свои гамаки. Капитан с племянником спали на откидных полках в рубке.