Тестирующие их при приеме на службу психологи потом передают анкеты друг другу с соответствующими комментариями. Но забраковать не могут: кто работать тогда будет?!

Есть отделы, в центре города, так там люди с должности ППСника на пенсию уходят. Под прощальные тосты, реально, с лычкам на погонах! Там эту работу есть за что любить. Здесь же это самое дно. Старт для одних, быстро поумневших по ведомственным стандартам, и финиш для других, по всем стандартам безнадежных.

ОБЭП. Их слава не просто бежит впереди, – скрылась за горизонтом, утратив всякую связь с реальностью. Считается, они дико богаты и коррумпированы. Держат за мошонку бизнес и тот, по первому требованию, осыпает их золотом-брильянтами. Еще умны, хитры и изворотливы.

Возможно, где-то так и есть, но здесь – почти все мимо.

Фронт работ отсутствует, а без него нет профита. Какой здесь бизнес? Пустота! Несколько крупных торговых сетей, но ключевое слово «крупных». Вопросы решают не здесь, не выше, а вообще в других ведомствах. Полицейских, тем более местных, на порог не пускают. Только если с витрины украли колбасу.

Поэтому, из перечисленных качеств, лишь изворотливость и хитрость реальны. Без них не разглядеть в банальной краже признаков растраты, а в тупости и безалаберности – квалифицированного мошенничества. Не убедить в их наличии осторожного следователя и дотошного прокурора.

И палки их, не столько заработаны, сколь отжаты у других подразделений с чуть переписанной фабулой. А потом навязаны и втюханы органам предварительного расследования.

Штаб. Прошу не путать с военным аналогом, поскольку общего – ничего. Они соприкасаются с драгоценной статистикой. Планируют и расписывают операции, давно спланированные и расписанные до них. Как служащие банка, ежедневно трогают и видят, но не имеют отношения и не несут ответственность. Если, только, за описки и помарки.

На любом совещании, с них первых спрос и никаких, при этом, претензий. Из-за этого их гладко выбритые лица лоснятся и излучают непривычное жизнелюбие и оптимизм.

Штабной работник, – без пяти минут гражданский служащий. Уйдя на пенсию, он не сидит охранником в супермаркете, а всплывает в самых неожиданных местах: Владельцем мясного ларька на базаре. Штатным помощником депутата заксобрания. Начальником транспортного отдела в цирке. Один вообще, нарисовался на трассе, сутенером при дорожных плечевых.

Страшно представить, о чем они думают, склонившись над штабными документами. Но, очевидно, видят они дальше и шире остальных.

Служба участковых. С момента учреждения, от них все время ждут чудес. Что ни реформа, – усиливают, мотивируют, перевооружают и доукомплектовывают.

Отцы-основатели, мечтатели и идеалисты, отводили им роль милицейского аналога семейного врача. Потекли сопли – к доктору. Буянит сосед – к нему.

С ветхих шестидесятых и поныне, они должны всех знать на участке, вести учеты и профилактические беседы, быть в курсе слухов, сплетен и готовящихся преступлений.

Возможно, так оно и есть, но спросить не у кого. Невозможно установить, где они находятся в тот или иной момент времени. Даже по понедельникам, на общих совещаниях, они появляются не все и не всегда. Видимо, заняты работой.

Можно иронизировать, но здесь дел у них хватает: самогонщики, алиментщики, семейные тираны и кухонные боксеры. Пока кого-то не убили и не изувечили, все они – их клиенты. А бесчисленные проверки и материалы – их тяжкий, бумажный крест.

Следствие. Высокомерное племя с высшим юридическим образованием, настоящие пасынки ОВД. Как ни всматриваются приемные родители, не разглядят в них родственные черты. Издалека похожи, а присмотришься: просветы, шевроны, – все другого цвета. По службе, подчиняются собственному руководству, а еще сильнее – прокурору. Местным же видятся, как филиал адвокатской конторы при райотделе: законспирированными пакостниками под погонами!

Все время брюзжат. Кривые и левые материалы заворачивают. Скандалят, как всем кажется, на ровном месте. В их придирках всегда усматривают злой умысел, вредительство и отщепенство. Поэтому в любви и уважении им здесь отказано окончательно и бесповоротно.

Дознание. С натяжкой можно назвать недоследствием: работа та же, – только статьи помягче. Те же процедуры, кодексы на столе, то же благоговение перед прокурором, но отношение к ним иное. Никакой синевы. Просветы в погонах красные, подчиненность единая и прямая.

Вроде, известный орган, а в профиль-то видится совсем по-другому! Если коротко – они здесь свои. Сделают замечание, так к нему прислушаются. О чем попросят – выполнят без критики и оскорбительных подозрений.

ЭКО. Наука на службе правопорядка, а точнее, – прямо в его штате. Со всеми атрибутами умных людей: очками, лысинами, проницательным взглядом… и, при этом, в форме. Кроме перечисленного, отличаются от остальных удивительным свойством: пьют как все, а то и больше, но при этом не пьянеют! Природу этого феномена объяснить не могу. Возможно, дело в форме. Пьют они действительно не так, как все. То к мензурке приложатся или рюмку держат как-то по особенному, двумя пальцами на ножку. Может, в этом дело, а может в науке, которой они и здесь нашли применение.

Лощеными не выглядят, но всегда-то они спокойны, рассудительны, философичны. Зачем-то, им на дежурство выдают оружие. Действительно, зачем?

Работают всегда не спеша. Под чаек, кофеек, телевизор. И вот вопрос: каковы их показатели по службе? По разумению здорового на голову человека? Наверное, срок проведения экспертиз, количество, качество исследований… Да, есть такое. Но главный их показатель другой. И зная его, начинаешь смотреть на экспертов другими глазами. Оху… округлившимися. А вот, что за показатель, – не скажу. Потому, что иногда верить в сказки лучше, чем знать правду. Особенно, если изменить эту правду не дано.

И наконец-то он, самый любимый и родной сынок. Кратчайший путь к служебному росту и такой же короткий, – к полету в тар-тарары. Задиристый и неугомонный, ненаглядный уголовный розыск.

С него многое спрашивают и еще больше прощают. А сам он, не требующий ни большого ума, ни высшего образования, требует от работников главный полицейский контент: раскрываемость. Напутствует законом об оперативно-розыскной деятельности, снабжает стволом и ксивой, а дальше… Кто на что горазд.

Одни ловят науку на лету. Становятся, со временем, сыскарями от бога. Планируют хитроумные оперативные комбинации, вживаются в легенды и роли, терпеливо сидят в засадах.

Другие постигают иной дзен: дать задержанному под дых и раскрыть все на свете, не выходя из кабинета.

Редко эти подходы существуют порознь, – комбинируются, как приемы в MMI. Просто, базовые техники у бойцов разные.

Макиавелли здесь не читали, но, что цель оправдывает средства, знают твердо и без лишней философии. Жестко исповедуют: цель – палки, средства – любые. Но, желательно, все-таки, без скандалов.

Конечно, это не все. Подразделений много и каждое достойно отдельной поэмы. Хочется описать их кратко, хлестко, ухватить самую суть. Но, увы, это невозможно. В реальности все гораздо сложнее, так что никаких слов не хватит и в тоже время, как ни странно, все проще и примитивнее любых, самых общих рассуждений.

На универсальной достоверности тоже не настаиваю. Так было здесь. Как у других – не знаю.

Из-за текучки и разобщенности, традиции редко заводятся в низовых подразделениях. Но тут одна прижилась: здесь помнили день, когда двери ОВД впервые открылись миру и ежегодно отмечали день рождения своего райотдела. Он, как раз, был сегодня.

Был в отделе и собственный мем: Лыткаринский маньяк.

Никто не помнил, откуда он взялся, потому что завелся маньяк давно, еще в девяностые.

Тогда в отдел, в бригаду по поимке серийного убийцы, был откомандирован какой-то опер. Опер как опер, но был он так повернут на маньяках, что поминал их по любому поводу. И вскоре, прозвище Маньяк прилипло к нему.

Потом, в разговоре, как-то выяснилось, что командировочный родом из Лыткарино, и к «маньяку» добавился топоним. Командировка закончилась и опер уехал, а Лыткаринский маньяк остался и зажил собственной жизнью.

К нему могли послать. Он, как хрен, все знал. Его вспоминали, когда что-то пропадало: было сперто или профукано. И конечно, грозной тенью, он стоял за всеми нераскрытыми преступлениями. От кровавых убийств до вброса левых платежек в почтовые ящики.

Сотрудники других райотделов называли Лыткаринскими маньяками всех местных полицейских. В ГУВД этим титулом жаловали каждого, вновь назначенного начальником ОВД. А когда что-нибудь случалось, то и сам отдел обзывали Лыткаринским, хотя, повторюсь, никакого отношения к этому населенному пункту он не имел. Как Басманное правосудие, только в местном масштабе.

Впрочем, его шуточное значение было только для внутреннего пользования. Если о нем слышали посторонние, сотрудники многозначительно кивали, мол, да! Реально есть такой.

На первом этаже, над входом, висели портреты действующих министра и начальника главка в генеральских сюртуках. Под ними полицейский девиз: «Служа закону – служу народу!» Граждане, получается, должны здесь чувствовать себя обслуженными и в полной безопасности.

Внизу, шариковой ручкой, коряво дописано: «Сажать виновных, а не крайних!». Хороший слоган, достойный крупного штифта. В девизы только не годится. Скорее, в пожелания. Благие.

В холле, – стенд с фотографиями руководителей ОВД, от начала и до сего дня, всего семнадцать человек. Реально помнили последних четверых. Кем были остальные, из коллективной памяти истерлось.

Ныне отдел возглавлял полковник Сергей Николаевич Зотов.

Немало уже есть с приставкой «пост»: постиндустрия, постмодерн, постирония, постправда… Сергей Николаевич обладал качеством, которое можно, наверное, назвать постнравственностью. Многое в ней было сродни двоемыслию. Но, последнее, все-таки, требовало от адептов насилия над собой. Волевого преодоления логики перед страхом расправы.

У полковника мысль раздваивалась безо всякого насилия. И не на страх, а на совесть. С одной стороны, он был искренне уверен, что выполняет важнейшую миссию по защите честных граждан от преступных посягательств. Совершенно верное убеждение, наполнявшее жизнь Сергея Николаевича высоким смыслом истинного служения.

С другой стороны, источником посягательств, то бишь преступниками, он считал поголовно всех.

Взрослые были преступниками в силу зрелого возраста и активной фазы жизни. Дети были малолетними преступниками, в невинных шалостях которых угадывались черты будущих бесчинств. Старики были преступниками в отставке, видящими себя во сне молодыми и снова совершающими преступления.

Такого же мнения он придерживался и о своих подчиненных. Они были и боевыми товарищами, за которых не жалко отдать жизнь, и записными отморозками: в лучшем случае, халатными разгильдяями, в худшем – бандитами в погонах.

Из этого дуализма рождались его понятия о добре и зле, хорошем и плохом. Абсолютно невоспроизводимые, надо признаться.

Противоречие – залог развития, утверждали классики. С имеющимися противоречиями Сергей Николаевич развивался стабильно. И теперешняя должность, и звание полковника, суть, явления временные. Он и пост, как минимум, замминистра были созданы друг для друга.

К какому виду граждан относил себя сам полковник определить сложно. Точно можно сказать, что он был прирожденным руководителем, неглупым, внешне видным и подтянутым мужиком. Начальствовал в смешанной манере: когда надо – был демократом, когда не надо – автократом. А, иногда, и диктатором.

Сохранил остатки чувства юмора в количестве, позволительном при его положении. Многое в своей системе не одобрял, но принимал как неизбежность и вплотную подошел к пониманию, что ответ на вопрос: «Кто виноват?» всегда ждет вопрошающего в зеркале.

Накануне, днем, Сергей Николаевич побывал на коллегии в главке. Днем, это весь день, с восьми утра до шести вечера, без перерыва. И до шести вечера было еще по-божески. Подобные мероприятия могли кончаться и за полночь.

Коллегия представляла собой разбор статистических данных: сколько зарегистрировано преступлений, сколько из них тяжких и нетяжких, раскрытых и нераскрытых и т.д. и т.п. Как это соотносится с прошлым отчетным периодом, аналогичным периодом прошлого года и прогнозным планом на следующий отчетный период.

Как прогноз отдельно взятого подразделения относится к среднему по региону и был ли прогноз по региону, сделанный в прошлом году выполнен в году текущем. Плюс, то же самое по месяцам, кварталам и полугодиям, а также по службам и подразделениям.

Может показаться, что это скучнейшее, серое мероприятие, во время которого участники переписываются в мессенджерах или кемарят под занудный бубнеж. Ничего подобного!

За разбором статистики следует персональный разбор и тогда точно бывало не до скуки.

Как описать этот разбор… вообразите, что на одной высокой, пронзительной ноте, на вас орут десять минут, двадцать, полчаса… Выволочка лишена внутренней структуры, а цензура полностью отсутствует.

Матом-перематом проходят не только по служебным вопросам, а вообще по всему: росту разбираемого, комплекции, манере одеваться и говорить, физическим достоинствам и недостаткам, родственникам до пятого колена в прошлом и такого же в будущем.

Задавая вопросы, сами же на них отвечают, потом цитируют, а потом еще и передразнивают!

И все это хором, часто невпопад. Например, когда начальник управления материального обеспечения выговаривает за низкую раскрываемость угонов, а зам начальника по следствию костерит за нечеткую вывеску на здании райотдела.

Иногда, по ходу, суют бумагу с ручкой и требуют немедленно писать рапорт об увольнении. В противном случае прокуратура, следственный комитет, уголовное дело и тюрьма чуть не в конце совещания.

Тяжелее всех приходилось тем, кого разбирали в конце. В плане накала страстей разницы не было. Отрабатывало руководство с утра до вечера на одном дыхании. Бедняги же сидели на иголках, слушали, как орут на других за пустяки и думали: Что же сделают со мной, при моих-то подвигах!

Не раз с совещаний увозили на скорой. Это считалось нормой и рабочими моментами.

Психологическая наука предлагает на такие случаи разную защиту: вообразить невидимый купол, магнитное поле, одностороннюю связь с источником раздражения. Чего-то в себя не впускать, отсекать, фильтровать… Проще говоря, отморозиться.

Хорошие советы. Но, с наукой спорить сложно, а с системой – невозможно в принципе. Отстоять с тупым лицом и посторонними мыслями в голове не удавалось никому. Поток ругательств был плотный, но, иногда, нужно было и ответить. Что б уж совсем потолок не упал или гром не поразил на месте.

Так что, отмораживаться не вариант. За ходом пьесы приходилось следить, морально в ней участвовать и даже, изредка, вставлять слово.

Некоторые надеялись добиться смягчения признанием вины и пытались упредить претензии, заранее во всем сознавшись и раскаявшись. Дохлый номер! Собственное признание – царица доказательств. А руководство не ставило задачей что-то доказать. Целью было проораться, поэтому явка с повинной в зачет не шла и к смягчению не приводила.

А один умник, на требование уволиться, схватил пишущие принадлежности и попытался сбежать. Типа, пошел рапорт писать. Не на тех напал, дурашка! Поймали за шиворот, бумагу с ручкой отобрали, и все продолжилось.

В общем, коллегию надо пережить.

Сергей Николаевич сидел и переживал. В очереди на разнос он был одним из «счастливчиков»: предпоследним, согласно номеру отдела.

Он чувствовал, что, по продолжительности взбучки, поставит сегодня рекорд. После общих нападок, непременно последует тема покойника. Злосчастного, расколотого черепа! И тогда фантазии просто не будет предела.

Около пяти настала его пора, и полковник взошел на трибуну, как на Голгофу. Презентация: «А теперь заслушаем начальника Лыткаринского ОВД!» прозвучала открытой угрозой и подтвердила его опасения. Хищные замы устремили на него кровожадные взоры, а генерал смотрел с каким-то оскорбительным снисхождением, мол, давай-давай, залетчик, бомби!

Глухим голосом, Сергей Николаевич доложил об основных показателях своего отдела. Даже те, что были неплохими, он зачитал виновато, с низко опущенной головой и пылающими краской щеками. И вот, короткий доклад закончился, настало время обсуждения. Казалось, он слышал, как все они набрали воздух в легкие. Но, слово молвил сам генерал:

– Ты, вот что, Зотов. Начинай подбивать дела, будешь скоро их сдавать. На прошлой неделе у меня на приеме был Валежников. Депутат районной думы. В общем, на базе твоего отдела, запускается пилотный проект по выборам начальника ОВД всеобщим голосованием. С министерством инициатива согласована.

Я тоже считаю, – вопрос назрел. Не умеете находить общий язык с гражданами, значит, доверим выбор им самим. Тогда и с доверием к полиции проблем не будет.

Сергей Николаевич не мог поверить своим ушам: Гром его все-таки поразил! Спокойный, повседневный тон, которым это было сказано, лишь добавил жути словам генерала. Таким же тоном зачитывают в суде приговор.

Все внутри полковника сжалось и оцепенело. Вроде, умный человек… Хотя, ему простительно. Это ведь не сорока на хвосте принесла, а руководство главка объявило. При всех! И ни один мускул не дрогнул на генеральском лице.

Несчастный посмотрел на сидящих в президиуме. Они, похоже, были шокированы не менее него. Только начальник управления кадров облизал губы, чтобы скрыть за этим движением чуть промелькнувшую ухмылку. И эта легкая ужимка возвратила полковнику здравый ум: Ба, как можно повестись на такую ахинею!

Теперь задачей Сергея Николаевича было разыграть из себя убитого горем недоумка, для которого прозвучала самая страшная новость на свете. Подавив выдох облегчения, он стоял в позе приговоренного, опасаясь не выдержать и заржать.

Молодец, товарищ полковник. Сдержался!

Экзекуторы тоже молчали. Своим заявлением начальник главка ударил их по губам. Неудивительно: приговор прозвучал, по сути, смертный. А о чем выговаривать без пяти минут мертвецу? Не о чем.

– Присаживайся, Зотов, присаживайся. – подтвердил общее настроение генерал.

Сергей Николаевич сошел с креста без распятия, сел на место и от радости аж не знал, куда себя деть. Такой халявы ему во сне бы не приснилось!

Что это было? – думал он. Собственно, варианта здесь два: либо это искрометный генеральский юмор, от которого у подчиненных трещат чубы, либо старик просто пожалел начальника ОВД, на которого, в последнее время, и так сыпались шишки со всех сторон.

Но, чем бы это ни было… Это гениально! И достойно места в собственном цитатнике.

Досиживал Сергей Николаевич коллегию в расслабленных чувствах. Уже и самому хотелось вставить слово. За ним, по полной программе, отчитывали руководителя соседнего райотдела, который от волнения начал заикаться.