Распространена тенденция недооценивать значение вокальных переводов либретто. По разным соображениям театральные постановщики используют текст вагнеровского оригинала даже тогда, когда публика не знает немецкого языка. Но восприятие музыки процесс интимный, при котором мелодия и поэтический текст произведения затрагивают глубинные структуры мозга. Если туда, в глубины подсознания и может попадать слово, увлекаемое всепроникающей мелодией, то лишь слово родного языка. Иностранные языки осваиваются человеком в зрелом возрасте рациональным путем и воздействие иностранного текста затрагивает в основном сознание, верхний слой интеллекта. Чтобы войти в более глубокие слои, необходимо оперировать языком, усвоенном в раннем детстве и укорененным в подсознании. Таким качеством обладает только родной язык (немцы называют его материнским, Muttersprache). При восприятии музыкальной речи происходит неосознаваемое усвоение смысла, вносимого элементами музыкального языка, такой же подсознательный механизм действует и при восприятии текста либретто. Поэтому принципиально важно, чтобы вагнеровские оперы были доступны каждому человеку на его родном языке.

6. Жанру Lied посвящены следующие публикации С. Свириденко:

а) книга: Шуман и его песни. Очерк.– СПб., 1911.

b) статьи: Лирика песен Шумана. «Эскиз» //РМГ.-1910.– №22—23; О песнях Брамса //РМГ.-1913.-№34—35.

с) Первостепенное значение для современной концертной практики сохраняют выполненные С. Свириденко переводы текстов песен Шумана, Брамса и Грига, опубликованные в дореволюционных нотных сботниках (некоторые из переводов перепечатывались и в советское время).

Бытуют, как известно, два принципа исполнения вокальной музыки: на языке автора и на языке слушателя, каждый из этих принципов проявляет и свои преимущества, и слабые стороны. Оба варианта имеют право на существование, однако, с точки зрения либреттологии, исполнение иностранной вокальной музыки на языке аудитории (то есть в переводе) предпочтительнее, и вот почему. Стихотворная основа вокальных произведений, как известно, включает два слоя – фонетический и семантический (звучание и значение). Если слушатель не знает иностранного языка, то чем-то одним (фонетикой или семантикой) приходится жертвовать. При переводе пропадает первоначальная фонетика (но сохраняется семантика), а при исполнении произведения для иноязычной публики без перевода (на языке оригинала), пропадает семантика. Однако, сохраняется ли в этом случае фонетика? Нет, почти никогда. Обычно произношение иностранцев таково, что смысл понятен, но фонетический строй речи иной. При исполнении песен или оперных партий на немецком языке, русскоговорящие певцы обычно камня на камне не оставляют от фонетики оригинала. Происходит двойная потеря: разрушается одновременно и семантическая, и фонетическая конструкция произведения.

Но даже когда фонетика оригинала сохранна, иноязычный слушатель, лишенный стихотворного перевода текста, остается ни с чем. Гейне говорил: «Чудные стихи охватывают твое сердце, как ласка любимой женщины; слово обнимает тебя; мысль – целует»²⁵. Иноязычный слушатель воспринимает слово, но не мысль. Это означает (в терминологии Гейне) объятие без поцелуя. Понятно, что если вас обнимут и не поцелуют, вы будете недовольны.

Избежать таких досадных потерь при восприятии иноязычной вокальной музыки можно лишь благодаря талантливому переводчику: он сохраняет семантику оригинала и при этом выстраивает средствами своего языка новую фонетическую конструкцию, которая во взаимодействии с мелодией воссоздает и возвращает первоначальную силу художественного воздействия, присущую подлиннику. Такими качествами обладают лучшие вокальные переводы С. Свириденко.

Тексты вокальных переводов создаются не для чтения отдельно от музыки и во многих случаях сами по себе обычно не проявляют силы художественного воздействия. Поэтому трудно бывает выбрать такие образцы, которые позволили бы оценить достонства стихов этого жанра при чтении. В качестве такого примера привожу здесь перевод одного из поздних романсов Р. Шумана, Ор. 89 №4, сочиненного композитором в 1850 г. на немецкий текст Вильфрида фон дер Нёйна (Wilfried von der Neun)²⁶:

 
Прощание с лесом
 
 
Вот лес умирает неслышно.
Прощается странник с ним:
«Как кров твой любил я пышный,
Как песням был рад твоим!
 
 
Я все твои знал сказки,
Я сам с тобой певал;
И, полон грустной ласки,
Твой голос друга звал…
 
 
Теперь меня он гонит,
Он в душу скорбь мне льёт!
То осень в чаще стонет…
То смерть кругом поёт!
 

Удивительным образом две финальные строки перевода (при неточном следовании оригиналу) с непостижимой точностью вносят настроение, присущее шумановской музыке.

8) Чрезвычайно важны для понимания работ С. Свириденко вагнеровской тематики – примыкающие к ним ее переводы Баллад Феликса Дана. Рукопись этого труда С. Свириденко сохранилась в архиве издательства «Academia», содержит редакторскую правку Н. Гумилева (как это ни странно, но правки Гумилева не улучшают, а ухудшают текст С. Свириденко). Почти все переводы баллад еще не опубликованы. Привожу текст одного из лучших произведений этой серии – «Песнь Валькирии», где при переводе удалось сохранить воссозданный Ф. Даном в немецком стихосложении древнегерманский «Stabreim», аллитерационный стих, в данном случае своеобразно соединяемый им с рифмованным стихом.

Из многочисленных неопубликованных переводов баллад Ф. Дана привожу здесь именно «Песнь Валькирии» по двум соображениям. Во-первых, потому что это не только эддический, но и характерно-вагнеровский образ, во-вторых, потому что это стихотворение особенно симптоматично для С. Свириденко, которая ощущала себя носителем потустороннего знания, каким, по идее, должен быть данный текст. Как полагали в древности, валькирию может увидеть лишь тот, кто видит в последний раз, слышать песнь валькирии может только мертвый, стало быть песнь валькирии – это потустороннее знание, откровение, вещие звуки, что слышит убитый воин, чью душу валькирия уносит в Валгаллу. По эмоциональному настрою это одновременно оплакивание и ликование.

Песнь Валькирии

В дни юной весны твоей видела я,

Мой витязь, расцвет твоего бытия,

Любуясь тобою, заботясь, любя,

От бед и скорбей я хранила тебя.

Я белою лебедью в море плыла —

От бури губящей корабль твой блюла;

Неслышно, незримо паря над тобой,

Тебя провожала я радостно в бой.

Блюдя беззаботную юность твою,

Не раз храбреца я спасала в бою:

Не раз отклоняла я вражье копьё

И недругу в грудь направляла твоё.

Когда же настал предназначенный срок,

И смерть тебе рек неминуемый рок —

Тому, чей удел я при жизни блюла —

Скорейшую, лучшую смерть я дала.

Ты полчища вражьи победно разбил;

В очах твоих был торжествующий пыл,

Вскричал ты, ликуя: «Победа, друзья!..» —

В тот миг мой удар нанесла тебе я.

Твой взор отуманила смертная мгла.

Но бережно павшего я подняла.

И в высь тебя мчу я, чрез зыбь облаков,

В Валгаллу, мой витязь! в обитель богов.²⁷

Аллегорией вагнероведению (а то и музыковедению в целом) может служить легенда, изложенная в балладе Ф. Дана «Аббат на Валькензе». Речь там идет о таинственном озере, глубину которого дерзнул мерять некий ученый аббат. В неопубликованном переводе С. Свириденко о нем рассказано следующее:

 
На озере глубоком,
Что Валькензе зовут,
Есть древняя обитель;
В ней иноки живут…
 
 
_______
 
 
Случилось это дело
В давнишние года,
Аббат Грегор Профундус
Игумном был тогда.
 
 
То муж был, знаменитый
Ученостью своей:
Средь светских и духовных
Не знали равной ей.
 
 
Ученыя он книги
Без устали читал,
Загадок мирозданья
Немало разгадал.
 
 
Все злаки знал, всех тварей
Лесов, и гор, и вод;
Подзорною трубою
Следил созвездий ход…
 
 
На озеро однажды
Он устремил свой взор.
«Мне ведомы все тайны
Лесов, долин и гор. —
 
 
А озеро я наше
Не вымерял до дна!..
Хочу я знать, какая
В пучине глубина.»
 
 
Благочестивый приор
Качает головой:
« – Досель никто не ведал
Той тайны вековой.
 
 
Оставьте это, отче!
Ту бездну создал Бог —
Не для того, чтоб смертный
Ее измерить мог.»
 
 
« – Оставьте, отче», вторит
Обительский рыбарь:
«Что озеро бездонно —
У нас все знали встарь.
 
 
Не быть добру, поверьте,
От замысла того!
Наш водяной не любит,
Чтоб трогали его.»
 
 
« – Что встарь не удавалось —
То ныне я свершу.
А силу водяного
Я смело сокрушу!»
_________
 
 
И в лодке выезжает
На озеро аббат.
Два рыбака на веслах,
Понурые, сидят.
 
 
В глубоком самом месте
Аббат, благословясь,
Велит остановиться:
Работа началась.
 
 
Веревку с крепким грузом
Спускают в лоно вод…
Как в бездну, бесконечно,
Веревка в глубь идет.
 
 
На много сотен сажень
Распущена она —
А всё конца не видно:
Всё не достать до дна.
 
 
Но вдруг веревка стала
Несносно тяжела:
Казалось, будто к грузу
Привешена скала.
 
 
«Придется бросить дело»,
Сказал один рыбак:
«То водяной верёвку
Натягивает так.
 
 
Он выдать нам не хочет
Тайн царства своего…
Уж лучше бросим мерять:
Опасно злить его!
 
 
Вернемся-ка в обитель…»
– «Нет», говорит аббат:
«Пока не кончу дела —
Не возвращусь назад.
 
 
Пред злобой водяного,
Клянусь, не отступлю!
Я колокольным звоном
Власть нечисти сломлю.»
 
 
Знак издали он подал:
И тотчас поднялся
Звонарь на колокольню —
Трезвонить принялся.
 
 
Всей нечисти подводной
Колокола страшны;
Взбурлила муть и пена
Из тёмной глубины, —
 
 
И точно: звон на время
Смирил водяника:
Под благовест верёвка
Вновь сделалась легка.
 
 
И вновь ее спускают
На сотни саженей
Зияет хлябь всё глубже —
До дна далёко в ней.
 
 
Вот вечер наступает.
Все выбились из сил;
Один аббат работу
Без устали сносил.
 
 
И молвит рыбакам он:
«Ступайте спать, друзья.
Мне помощи не надо,
Без вас управлюсь я.
 
 
От дела начатого
Теперь не отступлюсь:
Во что бы то ни стало