Крутясь в яме панцирной сетки, я торопился заснуть. Завтра предстоял хлопотный день. Кровать кряхтела и вздыхала. Игорь давным-давно выплескивал переливистые трели. Мне же сон не шел. Тогда я пошел на хитрость. Стал перебирать в памяти события последних дней, утомляя сознание. Удалось. Сон, невесомым шелком, накрыл и поволок в дивное путешествие по небывало-бывалой стране. Картинки, скрытые рваным туманом, наплывали, голоса людей звучали мягко, убаюкивали. Медленно выплыло купе плацкартного вагона с пассажирами. Где-то рядом я. Неспешный дорожный разговор. В углу у окна дед.

– Вот ты говоришь, рецепт самогона, – говорит он. – Как-то, мил человек, мне присоветовали рыцептик. Пальчики, грит, оближешь. Вкуснятина и забирает хорошо. Молодой парняга. Одет прилично. Я уши-то и развесил. Способ простой. Можешь не записывать. Так запомнишь. Берешь дрожжи. Кус малый отрезаешь и в рот, под язык. Чаек теплый, с сахарком. Вприхлебку. Дрожжи бродят, хмель легкий, но забирает. Вкусно. Во, думаю, благодать. Дешево и сердито. Домой пришел. Бабки нету. Я в холодильник. Взял дрожжей. Кусок отрезал. Не пожалел. Воду вскипятил, заварил чай покрепче. Дрожжи под язык и чаек потягиваю. Сразу забирать стало. Сижу за столом, радуюсь. Бабка моя приходит. Ты, че, говорит, старый черт, уже пьяный? Где набрался? А хмель такой легонький. Веселит. Я ей, мол, рыцепт новый пробую. Дрожжи с чаем. Хочешь? А она: «Дрожжи, с чаем! Сдурел! Тебя ж, пронесет». Видать сглазила. Такая свистуха скрутила. Не передать. Двое суток полоскало. До нужника бегать устал. Припер в избу поганое ведро. Его и пользовал. В доме вонища. Еле выжил. Во, дела! А ты говоришь, рыцепт. Не всякому слову верь. Попадаются шутники. Не приведи господь.

Я смеюсь со всеми. Но звука нет. Купе плывет и тонет в вязкой черноте.

Глава вторая. В поезде Москва-Берлин

Наш поезд уходил с Белорусского вокзала вечером. После вчерашних хождений на прогулки не тянуло. На совете было решено кантоваться в номере до таинственного «расчетного» часа, а потом выдвигаться. До сих пор не понимаю, кто и по какому принципу определил «расчетный» час. Почему он у нас равен двенадцати ноль-ноль, а в Европе это два пополудни. Сколько ни пытал гостиничных зубров, внятно никто объяснить не смог.

Ровно в двенадцать, нагруженные сумками, мы стояли на бетонном крыльце с обгрызанными ступеньками. За спиной – массивные двери родного «Золотого колоса». Перед нами – тихие дворы Москвы. А за ними, в туманной неизвестности, грезились лучшие города Европы. Неугомонный шеф, докурив сигарету, щелчком запустил окурок в урну. Придав полям шляпы правильное положение, параллельно поверхности земли, Игорь скомандовал:

– Вперед! – и, шагнул с крыльца. Подхватив сумку, я верным оруженосцем последовал за ним.

На удивление, на вокзале оказалось малолюдно. Прогулка по зданию, посещение мест общественного пользования, закуп прессы и два часа ожидания – джентльменский набор вокзальных развлечений.

Состав подали на первый перрон. Едва зашелестел голос диктора, известивший о начале посадки, мы поспешили в вагон. То, что поезд идет за кордон, было видно невооруженным глазом. Вымытые вагоны сверкали новенькими пятаками. Вежливые проводники, без признаков похмелья, приветливо встречали степенных пассажиров. Любо-дорого. Разительное отличие от поездов, курсирующих по стране. Порадовала обстановка внутри вагона. Красивые занавески, ковровая дорожка без дыр, живые цветы в канопе, тишина и благолепие. Коммунистический рай в отдельно взятом вагоне категории «мягкий».

Мягко откатилась дверь, открыв узкое, словно школьный пенал, купе. Две обтянутые кожей полки на одной стороне, третья притянута к потолку. Металлический стол под накрахмаленной до металлической жесткости белой скатертью. Малюхотная ваза с вечноцветущими незабудками из пластмассы, ровный свет плафонов.

–Уютная будочка на колесах, – выдал шеф, протискиваясь с баулом. Плюхнувшись задом на полку, он оккупировал полкупе. Мне пришлось маячить в проеме:

– Шеф, шевели батонами. Народ по коридору пройти не может.

– Не баре, подождут, – Игорь разглядывал пристанище. Утолив любопытство, перевел взгляд на меня:

– Заходь, не отсвечивай.

– Куда? – обозлился я. – Ты тут расселся, как слониха в детском тазике. Ни пройти, ни проехать.

– Слониха, – поморщился он. – Скажешь тоже, но передвинулся.

Распаковывать вещи в тесном купе нескольким людям одновременно – еще то развлечение. Извиваясь ужом, ты вылезаешь из куртки. В этот же момент попутчику приспичивает запихнуть чемоданище на верхнюю полку. Роста не хватает, и он тянется на цыпочках вверх, пыхтит и тужится. А когда победа близка, чемодан цепляется застежкой. Силы на исходе, пот ручьем льется по спине, под мышками пожар в джунглях. Мышцы наливаются свинцом и вибрируют. Еще мгновение, и все усилия коту под хвост. Сконцентрировавшись, попутчик, спружинив ногами, подпрыгивает на вершок. Мощный толчок, и упрямец, недовольно лязгнув, перескакивает застежку. Ура! Победа! Увы, счастья миг краток. Удача – девка блудливая. Только треть чемодана лежит на полке. Остальная нависает грозной лавиной. И тут вагон дергается. Чемодан рушится вниз, накрывая хозяина, бьет по темечку ничего не подозревающего соседа, валя обоих на пол.

Такое видение пронеслось в голове, как только я увидел, что шеф наладился пристраивать багаж. Памятуя о формуле, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», я бросился на помощь. Возможная беда миновала. Сколько их еще впереди!

Пока мы устраивались, объявился попутчик.

– Здрасьте, – за спиной раздался елейный голосок. Я оглянулся. Игорь как раз стягивал башмак. Выпуклый живот сильно осложнял задачу. Сидя на полке, он, ухватив руками штанину, тянул ногу вверх. Голень категорически отказывалась цепляться за колено. Ругнувшись, шеф рванул ногу вверх. Есть! Лодыжка на месте. Бамм! Верхняя пуговка гульфика пулей стрельнула по стенке, срикошетив, затихла в шторке. Живот, обретя долгожданную свободу, радостно выпрыгнул из брюк. Тут-то и раздалось елейное «здрасьте». Шеф, стыдливо прикрывшись ладонью, волчком крутнулся на заднице.

В дверях стоял мужичок. Среднего роста, возраст в районе пятидесяти. Одет незатейливо: линялая ветровка из брезента, потертые джинсы грязно-василькового цвета, стоптанные кроссовки неопределенного оттенка.

– День добрый! – ответил я.

– Привет, – буркнув, Игорь отвернулся.

– Я тоже здесь еду, – приветливо заявил мужичок.

– Во, блин, радость какая, – ухмыльнулся Игорь. Попутчик, не замечая сарказма шефа, продолжал:

– Вы куда едете? Я – в Польшу. К другану, в гости. Он под Варшавой живет. Два года назад поехал калымить. Устроился на ферме. Хозяева не бедные. Мужик, жена, да трое сынов. Дети в Варшаве, в институтах учатся. Прошлой весной хозяин поехал рыбачить, да утоп по пьяни. Вдова вначале думала ферму продать, но сыновья отговорили. Наняли бабу в помощь. Хозяйка погоревала-погоревала да с моим товарищем снюхалась. Попервости таились от сынов. Потом сознались. Друган по хозяйству крутится, ну и хозяйку не забывает. Недавно письмо прислал. В гости зовет. Пишет, понравится, останешься. Работы много, жизнь сытная. Европу поглядишь. А я что? Живу под Курском, в колхозе. Работы толком нет. Платят гроши. С женкой, как пять лет разбежались. Решил, поеду. Вот. Мужичок перевел дух.

Во время монолога мы продолжали распаковываться.

– Слышь, дружок, ты бы не отсвечивал. Нам переодеться надо. Закрой калитку с той стороны. На время. Гуд? – напористо сказал шеф. Попутчик, послушно кивнув, закрыл дверь.

– Крутовато ты его, – я улыбнулся. – Так и обидеть можно.

– Обидеть? – удивился Игорь. – Э, нет. Таких словами не обидишь. Нечем обижаться. Нет у них такого органа.

Шеф оказался прав. Открыв дверь, я обнаружил, что попутчика и в помине нет. Перед купе валялся обтянутый дерматином чемоданчик и изрядно выцветший рюкзак. Курянин обнаружился в тамбуре. Там, найдя в лице проводницы очередного слушателя, он излагал свою историю. Редакция практически та же. Вплоть до междометий. Увидев меня, он слегка отвлекся:

– Ага, вот мой сосед, – и продолжил, – друган пишет. Приезжай, мол. Посмотришь, поработаешь. Понравится, останешься…

Я вернулся в купе:

– Похоже, веселый попутчик нам попался.

– Пожалуй. Трещит, будто хрен в коробке, – откликнулся Игорь. Он изучал вагонную брошюру, – в Бресте будем завтра. Там граница: таможня, шмон и прочие радости. Так. Скоро должны поехать. Надо б закусить слегонца. Лады? Я кивнул:

– А бродягу будем приглашать?

– Бродягу? Наш случай, как в подводной лодке. Деваться некуда. Придется.

– А вдруг он непьющий? – терзал я Игоря.

– Непьющий? С такой-то рожей? Сам-то понял, что сказал? Непьющий! – фыркнул шеф. – На халяву пьют даже трезвенники и язвенники, – подражая Лелику из «Бриллиантовой руки», вещал шеф, – а тем паче, в дороге. Развлечений минимум. Едешь Бобиком в будке. Только и веселья – водочки откушать.

Вновь прошелестел голос диктора. Усиленный динамиками, он сообщил, что скорый поезд «Москва–Берлин» от первой платформы отправляется. Состав, дернувшись в пароксизме конвульсий, тронулся. Колеса зацокали на стыках. Жизнь продолжалась. Мы двигались вперед, на запад.

Сосед возник, словно материализовался из воздуха. Бац, и стоит. Тут же затрещал:

– Отлично. Едем. Юрой меня зовут. А вас, парни? Услышав в ответ имена, интерпретировал на свой лад:

– Ага. Егор и Жора. Отлично. Будем знакомы.

Поняв, что спорить бесполезно, возражать не стали.

Поезд сонной анакондой выползал из города. За окном топорщился частокол высоток, нарезая полосы ярко-желтого солнца. По широким улицам бежали разномастные автомобили, навсегда вытеснив пешеходов на вытоптанный асфальт тротуаров. Небо вывалилось из-за серых стен, залив ультрамарином округу. Сос-тав, набрав ход, вырвался в Подмосковье. Точеные карандаши сосен, свежая зелень берез, желтые крошки цветущих одуванчиков, изумрудный ковер полян, синева речных лент, солнечные блики на блюдцах озер. Наглядный контраст между созданным природой и человеком.

Вагон начинал оживать. За очередной порцией никотина потянулись в тамбур курильщики. Прошла затянутая в униформу проводница, собирая билеты. В коридоре у окна, вцепившись в перила, замерла молодая пассажирка. В четвертом купе, звякнув, закрутилась волчком пивная пробка. Зашипел, наполняясь напитком, стакан. В пятом таинственно шуршал полиэтилен. Поползли ароматы дорожной снеди, сбиваемые сквозняками. Открывались двери тамбура, впуская гром и лязг колесных пар. У нас, в третьем, разговор набегал волнами. Темы скакали, будто блохи на уличном барбосе, сменяясь порой диаметрально.

– Водяру-то везешь? – нейтрально поинтересовался Игорь.

– Есть трошки, – застенчиво заморгал белесыми ресницами Юра.

– Трошки – это сколько?

– Четыре бутылочки, – промямлил сосед.

– Мля, два литра белой, значит. Неплохо, – похвалил Игорь. – А ты в курсе, дружок, что через границу можно только один литровник провезти? Вижу, не в курсе. Святая простота, – нагнетал шеф.

– А что будет? – испугался Юра.

– Что будет? Да, ничего особенного. Ссадят с поезда. Для начала. После разбираться начнут. Может, ты контрабандист. Кто знает. Водка, считай, валюта. А валютную статью никто не отменял. А она, между нами говоря, расстрельная, – нагонял жуть Игорь. Юра, пять минут назад веселый, как молодой артиллерист, сдувался на глазах, как проколотый шарик.

– Да, не кисни, Дуся. Тебе дико повезло. Мы – народ бывалый. Выход найдем, – успокоил шеф. – А водочку-то придется выпить.

– Выпить?! Да я от стакана пьяный в хлам. А с литра помру. Может, ее вылить? – вяло предложил Юра.

– Водку?! Вылить?! –взъярился Игорь, – Ах ты, паскудник колхозный. Что выдумал! Ее люди делали! А, ты… Игорь, как шпагой, ткнул в попутчика указательным пальцем, и добил: – Гнида!

Юра, шарахнувшись назад, вжался в угол:

– Да я так. Я просто. Не подумал. Извиняйте, мужики.

Шеф сменил гнев на милость:

– Ладно. Прощается. Делать нечего. Назвался груздем – будь любезен в кузов. Дела… Ладно, будем помогать! Ты готов? – он обратился ко мне, хитро подмигнув левым глазом.

– Ну… – развел я руками.

– Он готов. Чего киснешь? Доставай контрабанду, Юрок. Закусь не забудь. Давиться одной водярой мы не согласны.

Наблюдая, как попутчик лезет в багаж, я мысленно подивился ловкости шефа: «Вытянул с мужика выпивку. Красава!» Юра извлек из-под лавки рюкзачок. Бережно поставил так, чтобы было не видно содержимое. Долго рылся, вздыхая. Игорь не выдержал:

– Слушай, куркуль недорезанный, хорош копаться. Доставай пузырь. Про колбасу с хлебом не забудь. Есть у тебя. Отсюда чую, как пахнет. Не томи.

Тяжко вздохнув, Юра принялся вынимать запасы. Первой появилась водка. Следом завернутое в мятую фольгу сало; потом хлеб в плотной бумаге; пара головок лука; тройка поддавленных яиц; спичечный коробок с солью; кольцо «Краковской» в линялой газете. Игорь подбадривал:

– Давай, давай, не тушуйся! Чего один-то пузырь достаешь? Тягай пару, чтобы два раза не лазить. А лук на кой хрен? Водка с луком – это термоядерная смесь, в радиусе десять метров убивает все живое. Короче, лук сам ешь. Нас уволь. Что ж яйца такие мятые? Свои небось аккуратно носишь? Эх, хе-хе, крестьяне.

Пока сервировался стол, шеф смотался к проводнице за стаканами. И вот нарезано прозрачными пластинками сало, толстые ломти хлеба горкой теснятся с краю, очищенные от скорлупы яйца ритмично покачиваются, запах настроганного лука щиплет глаза, аромат краковской колбасы заливает рот слюной, стаканы наполнены ровно на два пальца. Все готово. Нужен тост! И он прозвучал. Игорь, взяв стакан, тоном завзятого тамады произнес:

– Давайте, други, выпьем за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было!

Тост нам понравился. Мы постигли глубинный смысл, оценили иронию подтекста. Сдержанно, по-мужски, улыбнулись. И дружно выпили. Теплая водка – это не только неприятный запах и отвратительный вкус. Она обжигает пищевод, быстро дурманит голову.

– Хорошо пошла, – блаженно улыбнулся Игорь. Юра кивнул. Не спеша, стали закусывать. Молча жевали под перестук колес. Шеф и трезвый молчуном не слыл, а выпив тем более:

– Слышь, Юрок, ты бы рассказал какую-нибудь крестьянскую байку или анекдот.

– Дак, мне в голову ничего не лезет. Какие в деревне анекдоты?

– Ну, историю поприкольнее, – настаивал Игорь.

– Поприкольнее? Смешную, что ли?

– Навроде того.

– А про городских пойдет? Тогда слушайте. К нам прошлым летом артисты приезжали из города. В клубе спектакль показывали.

– Смешная история? – уточнил шеф.

– Вроде да. Все смеялись, – неуверенно подтвердил Юра.

– Тогда валяй. На безрыбье и сам раком станешь, – смилостивился Игорь, – давайте еще по одной. Чтобы горло не засыхало.

Я плеснул каждому на дно стакана.

– Ты, что капаешь, как котенку? – возмутился шеф, – водка считай, что дармовая. Не выпьем, придется выбрасывать. Лей по половинке!

Чтобы не злить, я поспешил исполнить желание. Вернув опустевший стакан на столик, Игорь вспомнил:

– Ну, Юрок, бухти, как космические корабли бороздят Большой театр.

– Какие корабли? – опешил Юра.

– Это я шучу. Рассказывай байку. Не тяни.

Юра глубоко вздохнул, будто собрался нырять, и начал:

– Дело было под ноябрьские праздники. Зима рано навалилась. В первых числах снег лег. Наш клуб – лучший в районе. Если в райцентр какие артисты приезжают, то и к нам обязательно. В тот раз, в честь праздника, спектакль про революцию привезли. Народу в клубе, как конопли под забором, – Юра прищурился, вспоминая.

– Места свободные остались только в первом да в последнем ряду. Если в конце сидишь, ни черта не слышно. А впереди все начальство устроилось. Председатель, парторг, – рассказчик приосанился, изображая руководство, – агроном, передовики и прочая. В общем, все начальство колхозное.