Отзывы на книги автора «Григорий Белых»

А вот я взяла и перехотела писать всё недопонимательное, тапочное и бузительное.
И, кстати, в очередной раз: да, мне двадцать, и я теперь открываю для себя советскую детскую литературу. И во многом с этим связано, почему я напишу о том, о чём напишу: ведь я свободна от ностальгических красноречивых монологов, во мне слова «Республика ШКИД» вызывают томление только как что-то старое, смутно хорошее-доброе-вечное. Всю эту историю я оценивала из своего окна — в другом доме, в другом городе, в другом времени.

1.
Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков им. Ф. М. Достоевского (ШКИД) постепенно преобразилась на страницах книги: из общества пассивных воспитуемых и активных воспитывающих в сообщество равнотрудящихся на благо общего дела! Какой неописуемый восторг (испытываю я) от того, как хорошо и правильно устроена жизнь в шкиде, какой саморегулируемой системой она стала. Как всё ловко — вот, отличное слово! Ученики дежурят, контролируют дежурных, организовываются в кружки, трудовые группы, сами себя развлекают и сами себя развивают. А воспитатели... ловят детей над пропастью во ржи, на самом деле. У меня всегда была слабость к утопической коммуне — и тут она развернулась во всю. Но ведь хорошо же, как хорошо! Помечтать и немножко поверить, что так может быть, что бывает, и не без трудностей, баталий и глупости, но с победным концом.

2.
Лично для меня «Республика ШКИД» важна как пример той жизни, где идет абсолютно непрерывная творческая деятельность. Работает фантазия, работает во всем — в развлечениях, в обучении, в воровстве и хулиганстве. С десяток единовременных активных периодических изданий на шестьсот учеников школы; преобразование четвертого отделения — старшего класса — в империю Улиганию со всем полагающимся: столицей (есть и улицы, и кварталы, и объявления на стенах домов — так перевоплощается учебный кабинет), колониями (три младших отделения), правительством и указами, армией и вражескими силами (лагерем воспитателей); организация любительского кино из бумажной ленты и яркой лампочки!
У них на всё про всё только собственная голова, у них нет никаких развлечений, а они — дети. Им скучно учиться и скучно целый день валяться загорать, им непрестанно нужна буза (законная и противозаконная), а её надо — придумывать.
Мне кажется, это очень важно. За совершенно вечным нытьем о том, что мы уже не читаем, а только сидим за компьютером, как-то забывается, что мы перестали создавать что-то, фантазировать, придумывать и реализовывать — за нас теперь уже всё придумано и реализовано. Мы не будет ставить сценок — мы пойдем в театр; мы не будем рисовать комиксы — мы скачаем мультфильм, мы не будем организовывать лотерею — мы займем денег у друзей или откажем себе в покупке. Загляни шкидцы одним глазком к нам в жизнь, я уверена, они бы взвыли от скуки.

Не хочу говорить о неоднозначности для меня «Республики ШКИД», потому что, в конце концов, это документальная повесть, и это во многом смещает рамки. И хотя я не думаю, что эта книга — которая считается детской — может очень многое светлое и чистое воспитать в маленьком человеке, я уверена, что она откроет тайны веселого и озорного мира для людей всех возрастов :)

А еще я наконец нашла несколько крайне нужных слов — их сказал Маршак в предисловии к «Республике»:

Но книги по-настоящему <...> современные не стареют с течением времени. Утратив прямую злободневность, они становятся подлинными и незаменимыми документами эпохи.

А вот я взяла и перехотела писать всё недопонимательное, тапочное и бузительное.
И, кстати, в очередной раз: да, мне двадцать, и я теперь открываю для себя советскую детскую литературу. И во многом с этим связано, почему я напишу о том, о чём напишу: ведь я свободна от ностальгических красноречивых монологов, во мне слова «Республика ШКИД» вызывают томление только как что-то старое, смутно хорошее-доброе-вечное. Всю эту историю я оценивала из своего окна — в другом доме, в другом городе, в другом времени.

1.
Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков им. Ф. М. Достоевского (ШКИД) постепенно преобразилась на страницах книги: из общества пассивных воспитуемых и активных воспитывающих в сообщество равнотрудящихся на благо общего дела! Какой неописуемый восторг (испытываю я) от того, как хорошо и правильно устроена жизнь в шкиде, какой саморегулируемой системой она стала. Как всё ловко — вот, отличное слово! Ученики дежурят, контролируют дежурных, организовываются в кружки, трудовые группы, сами себя развлекают и сами себя развивают. А воспитатели... ловят детей над пропастью во ржи, на самом деле. У меня всегда была слабость к утопической коммуне — и тут она развернулась во всю. Но ведь хорошо же, как хорошо! Помечтать и немножко поверить, что так может быть, что бывает, и не без трудностей, баталий и глупости, но с победным концом.

2.
Лично для меня «Республика ШКИД» важна как пример той жизни, где идет абсолютно непрерывная творческая деятельность. Работает фантазия, работает во всем — в развлечениях, в обучении, в воровстве и хулиганстве. С десяток единовременных активных периодических изданий на шестьсот учеников школы; преобразование четвертого отделения — старшего класса — в империю Улиганию со всем полагающимся: столицей (есть и улицы, и кварталы, и объявления на стенах домов — так перевоплощается учебный кабинет), колониями (три младших отделения), правительством и указами, армией и вражескими силами (лагерем воспитателей); организация любительского кино из бумажной ленты и яркой лампочки!
У них на всё про всё только собственная голова, у них нет никаких развлечений, а они — дети. Им скучно учиться и скучно целый день валяться загорать, им непрестанно нужна буза (законная и противозаконная), а её надо — придумывать.
Мне кажется, это очень важно. За совершенно вечным нытьем о том, что мы уже не читаем, а только сидим за компьютером, как-то забывается, что мы перестали создавать что-то, фантазировать, придумывать и реализовывать — за нас теперь уже всё придумано и реализовано. Мы не будет ставить сценок — мы пойдем в театр; мы не будем рисовать комиксы — мы скачаем мультфильм, мы не будем организовывать лотерею — мы займем денег у друзей или откажем себе в покупке. Загляни шкидцы одним глазком к нам в жизнь, я уверена, они бы взвыли от скуки.

Не хочу говорить о неоднозначности для меня «Республики ШКИД», потому что, в конце концов, это документальная повесть, и это во многом смещает рамки. И хотя я не думаю, что эта книга — которая считается детской — может очень многое светлое и чистое воспитать в маленьком человеке, я уверена, что она откроет тайны веселого и озорного мира для людей всех возрастов :)

А еще я наконец нашла несколько крайне нужных слов — их сказал Маршак в предисловии к «Республике»:

Но книги по-настоящему <...> современные не стареют с течением времени. Утратив прямую злободневность, они становятся подлинными и незаменимыми документами эпохи.

А вот я взяла и перехотела писать всё недопонимательное, тапочное и бузительное.
И, кстати, в очередной раз: да, мне двадцать, и я теперь открываю для себя советскую детскую литературу. И во многом с этим связано, почему я напишу о том, о чём напишу: ведь я свободна от ностальгических красноречивых монологов, во мне слова «Республика ШКИД» вызывают томление только как что-то старое, смутно хорошее-доброе-вечное. Всю эту историю я оценивала из своего окна — в другом доме, в другом городе, в другом времени.

1.
Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков им. Ф. М. Достоевского (ШКИД) постепенно преобразилась на страницах книги: из общества пассивных воспитуемых и активных воспитывающих в сообщество равнотрудящихся на благо общего дела! Какой неописуемый восторг (испытываю я) от того, как хорошо и правильно устроена жизнь в шкиде, какой саморегулируемой системой она стала. Как всё ловко — вот, отличное слово! Ученики дежурят, контролируют дежурных, организовываются в кружки, трудовые группы, сами себя развлекают и сами себя развивают. А воспитатели... ловят детей над пропастью во ржи, на самом деле. У меня всегда была слабость к утопической коммуне — и тут она развернулась во всю. Но ведь хорошо же, как хорошо! Помечтать и немножко поверить, что так может быть, что бывает, и не без трудностей, баталий и глупости, но с победным концом.

2.
Лично для меня «Республика ШКИД» важна как пример той жизни, где идет абсолютно непрерывная творческая деятельность. Работает фантазия, работает во всем — в развлечениях, в обучении, в воровстве и хулиганстве. С десяток единовременных активных периодических изданий на шестьсот учеников школы; преобразование четвертого отделения — старшего класса — в империю Улиганию со всем полагающимся: столицей (есть и улицы, и кварталы, и объявления на стенах домов — так перевоплощается учебный кабинет), колониями (три младших отделения), правительством и указами, армией и вражескими силами (лагерем воспитателей); организация любительского кино из бумажной ленты и яркой лампочки!
У них на всё про всё только собственная голова, у них нет никаких развлечений, а они — дети. Им скучно учиться и скучно целый день валяться загорать, им непрестанно нужна буза (законная и противозаконная), а её надо — придумывать.
Мне кажется, это очень важно. За совершенно вечным нытьем о том, что мы уже не читаем, а только сидим за компьютером, как-то забывается, что мы перестали создавать что-то, фантазировать, придумывать и реализовывать — за нас теперь уже всё придумано и реализовано. Мы не будет ставить сценок — мы пойдем в театр; мы не будем рисовать комиксы — мы скачаем мультфильм, мы не будем организовывать лотерею — мы займем денег у друзей или откажем себе в покупке. Загляни шкидцы одним глазком к нам в жизнь, я уверена, они бы взвыли от скуки.

Не хочу говорить о неоднозначности для меня «Республики ШКИД», потому что, в конце концов, это документальная повесть, и это во многом смещает рамки. И хотя я не думаю, что эта книга — которая считается детской — может очень многое светлое и чистое воспитать в маленьком человеке, я уверена, что она откроет тайны веселого и озорного мира для людей всех возрастов :)

А еще я наконец нашла несколько крайне нужных слов — их сказал Маршак в предисловии к «Республике»:

Но книги по-настоящему <...> современные не стареют с течением времени. Утратив прямую злободневность, они становятся подлинными и незаменимыми документами эпохи.

А вот я взяла и перехотела писать всё недопонимательное, тапочное и бузительное.
И, кстати, в очередной раз: да, мне двадцать, и я теперь открываю для себя советскую детскую литературу. И во многом с этим связано, почему я напишу о том, о чём напишу: ведь я свободна от ностальгических красноречивых монологов, во мне слова «Республика ШКИД» вызывают томление только как что-то старое, смутно хорошее-доброе-вечное. Всю эту историю я оценивала из своего окна — в другом доме, в другом городе, в другом времени.

1.
Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков им. Ф. М. Достоевского (ШКИД) постепенно преобразилась на страницах книги: из общества пассивных воспитуемых и активных воспитывающих в сообщество равнотрудящихся на благо общего дела! Какой неописуемый восторг (испытываю я) от того, как хорошо и правильно устроена жизнь в шкиде, какой саморегулируемой системой она стала. Как всё ловко — вот, отличное слово! Ученики дежурят, контролируют дежурных, организовываются в кружки, трудовые группы, сами себя развлекают и сами себя развивают. А воспитатели... ловят детей над пропастью во ржи, на самом деле. У меня всегда была слабость к утопической коммуне — и тут она развернулась во всю. Но ведь хорошо же, как хорошо! Помечтать и немножко поверить, что так может быть, что бывает, и не без трудностей, баталий и глупости, но с победным концом.

2.
Лично для меня «Республика ШКИД» важна как пример той жизни, где идет абсолютно непрерывная творческая деятельность. Работает фантазия, работает во всем — в развлечениях, в обучении, в воровстве и хулиганстве. С десяток единовременных активных периодических изданий на шестьсот учеников школы; преобразование четвертого отделения — старшего класса — в империю Улиганию со всем полагающимся: столицей (есть и улицы, и кварталы, и объявления на стенах домов — так перевоплощается учебный кабинет), колониями (три младших отделения), правительством и указами, армией и вражескими силами (лагерем воспитателей); организация любительского кино из бумажной ленты и яркой лампочки!
У них на всё про всё только собственная голова, у них нет никаких развлечений, а они — дети. Им скучно учиться и скучно целый день валяться загорать, им непрестанно нужна буза (законная и противозаконная), а её надо — придумывать.
Мне кажется, это очень важно. За совершенно вечным нытьем о том, что мы уже не читаем, а только сидим за компьютером, как-то забывается, что мы перестали создавать что-то, фантазировать, придумывать и реализовывать — за нас теперь уже всё придумано и реализовано. Мы не будет ставить сценок — мы пойдем в театр; мы не будем рисовать комиксы — мы скачаем мультфильм, мы не будем организовывать лотерею — мы займем денег у друзей или откажем себе в покупке. Загляни шкидцы одним глазком к нам в жизнь, я уверена, они бы взвыли от скуки.

Не хочу говорить о неоднозначности для меня «Республики ШКИД», потому что, в конце концов, это документальная повесть, и это во многом смещает рамки. И хотя я не думаю, что эта книга — которая считается детской — может очень многое светлое и чистое воспитать в маленьком человеке, я уверена, что она откроет тайны веселого и озорного мира для людей всех возрастов :)

А еще я наконец нашла несколько крайне нужных слов — их сказал Маршак в предисловии к «Республике»:

Но книги по-настоящему <...> современные не стареют с течением времени. Утратив прямую злободневность, они становятся подлинными и незаменимыми документами эпохи.

А вот я взяла и перехотела писать всё недопонимательное, тапочное и бузительное.
И, кстати, в очередной раз: да, мне двадцать, и я теперь открываю для себя советскую детскую литературу. И во многом с этим связано, почему я напишу о том, о чём напишу: ведь я свободна от ностальгических красноречивых монологов, во мне слова «Республика ШКИД» вызывают томление только как что-то старое, смутно хорошее-доброе-вечное. Всю эту историю я оценивала из своего окна — в другом доме, в другом городе, в другом времени.

1.
Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков им. Ф. М. Достоевского (ШКИД) постепенно преобразилась на страницах книги: из общества пассивных воспитуемых и активных воспитывающих в сообщество равнотрудящихся на благо общего дела! Какой неописуемый восторг (испытываю я) от того, как хорошо и правильно устроена жизнь в шкиде, какой саморегулируемой системой она стала. Как всё ловко — вот, отличное слово! Ученики дежурят, контролируют дежурных, организовываются в кружки, трудовые группы, сами себя развлекают и сами себя развивают. А воспитатели... ловят детей над пропастью во ржи, на самом деле. У меня всегда была слабость к утопической коммуне — и тут она развернулась во всю. Но ведь хорошо же, как хорошо! Помечтать и немножко поверить, что так может быть, что бывает, и не без трудностей, баталий и глупости, но с победным концом.

2.
Лично для меня «Республика ШКИД» важна как пример той жизни, где идет абсолютно непрерывная творческая деятельность. Работает фантазия, работает во всем — в развлечениях, в обучении, в воровстве и хулиганстве. С десяток единовременных активных периодических изданий на шестьсот учеников школы; преобразование четвертого отделения — старшего класса — в империю Улиганию со всем полагающимся: столицей (есть и улицы, и кварталы, и объявления на стенах домов — так перевоплощается учебный кабинет), колониями (три младших отделения), правительством и указами, армией и вражескими силами (лагерем воспитателей); организация любительского кино из бумажной ленты и яркой лампочки!
У них на всё про всё только собственная голова, у них нет никаких развлечений, а они — дети. Им скучно учиться и скучно целый день валяться загорать, им непрестанно нужна буза (законная и противозаконная), а её надо — придумывать.
Мне кажется, это очень важно. За совершенно вечным нытьем о том, что мы уже не читаем, а только сидим за компьютером, как-то забывается, что мы перестали создавать что-то, фантазировать, придумывать и реализовывать — за нас теперь уже всё придумано и реализовано. Мы не будет ставить сценок — мы пойдем в театр; мы не будем рисовать комиксы — мы скачаем мультфильм, мы не будем организовывать лотерею — мы займем денег у друзей или откажем себе в покупке. Загляни шкидцы одним глазком к нам в жизнь, я уверена, они бы взвыли от скуки.

Не хочу говорить о неоднозначности для меня «Республики ШКИД», потому что, в конце концов, это документальная повесть, и это во многом смещает рамки. И хотя я не думаю, что эта книга — которая считается детской — может очень многое светлое и чистое воспитать в маленьком человеке, я уверена, что она откроет тайны веселого и озорного мира для людей всех возрастов :)

А еще я наконец нашла несколько крайне нужных слов — их сказал Маршак в предисловии к «Республике»:

Но книги по-настоящему <...> современные не стареют с течением времени. Утратив прямую злободневность, они становятся подлинными и незаменимыми документами эпохи.

Это не рецензия, а так, заметки на полях, пара мыслей, и, как у меня это водится с советской литературой, обе грустные.

Не дай Бог кому опять - гражданскую войну, революцию, разруху, голод, детдома, беспризорников, воровство, нищету, адскую пропаганду, раскулачивание. Вот уж действительно ад на Земле. Люди, и дети, выживали, как умели. Воровали, дрались, задирались. От них отказывались родители, от них отказывались детдома, фактически их принял только один педагог, фигура которого возведена в абсолют. Но вот раскрытия этой личности, Викниксора, мне в книге не хватило, чем он таким держал всю эту кодлу малолетних преступников? Одной харизмой сыт не будешь, чем он заработал свой авторитет, как он смог то, что никто другой не смог?

Не понимаю, почему Макаренко так отрицательно отнесся к деятельности этой школы, почему это неудачный эксперимент педагогики, ну да, были и провалы, но ведь они у всех бывают, а подробно не рассказано, так, несколько слов в предисловии.

Удивляло количество задумок подростков: журналы, стенгазеты, кино, спектакли, политячейки. Кстати, как это все сочеталось с воровством и проказами? Действительно, попади шкидовцы в наше время, померли бы со скуки в течение недели, хотя, может, это только в нашей школе так относились к самодеятельности... А это отношение к справедливости? Такое острое, такое, не знаю, регулирующее что-ли.

И вот еще загадка: где вы видели трудного подростка, читающего Каутского? Или Адама Смита. Просто так, для саморазвития. Я и нетрудного-то не видела, да и вообще, думаю, если даже взрослых сейчас спросить, кто все эти люди, 80% ответят, ну да, так, как вы думаете. Что, так у нас понизилась планка за 100 лет? Грустно.

Это не рецензия, а так, заметки на полях, пара мыслей, и, как у меня это водится с советской литературой, обе грустные.

Не дай Бог кому опять - гражданскую войну, революцию, разруху, голод, детдома, беспризорников, воровство, нищету, адскую пропаганду, раскулачивание. Вот уж действительно ад на Земле. Люди, и дети, выживали, как умели. Воровали, дрались, задирались. От них отказывались родители, от них отказывались детдома, фактически их принял только один педагог, фигура которого возведена в абсолют. Но вот раскрытия этой личности, Викниксора, мне в книге не хватило, чем он таким держал всю эту кодлу малолетних преступников? Одной харизмой сыт не будешь, чем он заработал свой авторитет, как он смог то, что никто другой не смог?

Не понимаю, почему Макаренко так отрицательно отнесся к деятельности этой школы, почему это неудачный эксперимент педагогики, ну да, были и провалы, но ведь они у всех бывают, а подробно не рассказано, так, несколько слов в предисловии.

Удивляло количество задумок подростков: журналы, стенгазеты, кино, спектакли, политячейки. Кстати, как это все сочеталось с воровством и проказами? Действительно, попади шкидовцы в наше время, померли бы со скуки в течение недели, хотя, может, это только в нашей школе так относились к самодеятельности... А это отношение к справедливости? Такое острое, такое, не знаю, регулирующее что-ли.

И вот еще загадка: где вы видели трудного подростка, читающего Каутского? Или Адама Смита. Просто так, для саморазвития. Я и нетрудного-то не видела, да и вообще, думаю, если даже взрослых сейчас спросить, кто все эти люди, 80% ответят, ну да, так, как вы думаете. Что, так у нас понизилась планка за 100 лет? Грустно.

Это не рецензия, а так, заметки на полях, пара мыслей, и, как у меня это водится с советской литературой, обе грустные.

Не дай Бог кому опять - гражданскую войну, революцию, разруху, голод, детдома, беспризорников, воровство, нищету, адскую пропаганду, раскулачивание. Вот уж действительно ад на Земле. Люди, и дети, выживали, как умели. Воровали, дрались, задирались. От них отказывались родители, от них отказывались детдома, фактически их принял только один педагог, фигура которого возведена в абсолют. Но вот раскрытия этой личности, Викниксора, мне в книге не хватило, чем он таким держал всю эту кодлу малолетних преступников? Одной харизмой сыт не будешь, чем он заработал свой авторитет, как он смог то, что никто другой не смог?

Не понимаю, почему Макаренко так отрицательно отнесся к деятельности этой школы, почему это неудачный эксперимент педагогики, ну да, были и провалы, но ведь они у всех бывают, а подробно не рассказано, так, несколько слов в предисловии.

Удивляло количество задумок подростков: журналы, стенгазеты, кино, спектакли, политячейки. Кстати, как это все сочеталось с воровством и проказами? Действительно, попади шкидовцы в наше время, померли бы со скуки в течение недели, хотя, может, это только в нашей школе так относились к самодеятельности... А это отношение к справедливости? Такое острое, такое, не знаю, регулирующее что-ли.

И вот еще загадка: где вы видели трудного подростка, читающего Каутского? Или Адама Смита. Просто так, для саморазвития. Я и нетрудного-то не видела, да и вообще, думаю, если даже взрослых сейчас спросить, кто все эти люди, 80% ответят, ну да, так, как вы думаете. Что, так у нас понизилась планка за 100 лет? Грустно.

Это не рецензия, а так, заметки на полях, пара мыслей, и, как у меня это водится с советской литературой, обе грустные.

Не дай Бог кому опять - гражданскую войну, революцию, разруху, голод, детдома, беспризорников, воровство, нищету, адскую пропаганду, раскулачивание. Вот уж действительно ад на Земле. Люди, и дети, выживали, как умели. Воровали, дрались, задирались. От них отказывались родители, от них отказывались детдома, фактически их принял только один педагог, фигура которого возведена в абсолют. Но вот раскрытия этой личности, Викниксора, мне в книге не хватило, чем он таким держал всю эту кодлу малолетних преступников? Одной харизмой сыт не будешь, чем он заработал свой авторитет, как он смог то, что никто другой не смог?

Не понимаю, почему Макаренко так отрицательно отнесся к деятельности этой школы, почему это неудачный эксперимент педагогики, ну да, были и провалы, но ведь они у всех бывают, а подробно не рассказано, так, несколько слов в предисловии.

Удивляло количество задумок подростков: журналы, стенгазеты, кино, спектакли, политячейки. Кстати, как это все сочеталось с воровством и проказами? Действительно, попади шкидовцы в наше время, померли бы со скуки в течение недели, хотя, может, это только в нашей школе так относились к самодеятельности... А это отношение к справедливости? Такое острое, такое, не знаю, регулирующее что-ли.

И вот еще загадка: где вы видели трудного подростка, читающего Каутского? Или Адама Смита. Просто так, для саморазвития. Я и нетрудного-то не видела, да и вообще, думаю, если даже взрослых сейчас спросить, кто все эти люди, 80% ответят, ну да, так, как вы думаете. Что, так у нас понизилась планка за 100 лет? Грустно.

Это не рецензия, а так, заметки на полях, пара мыслей, и, как у меня это водится с советской литературой, обе грустные.

Не дай Бог кому опять - гражданскую войну, революцию, разруху, голод, детдома, беспризорников, воровство, нищету, адскую пропаганду, раскулачивание. Вот уж действительно ад на Земле. Люди, и дети, выживали, как умели. Воровали, дрались, задирались. От них отказывались родители, от них отказывались детдома, фактически их принял только один педагог, фигура которого возведена в абсолют. Но вот раскрытия этой личности, Викниксора, мне в книге не хватило, чем он таким держал всю эту кодлу малолетних преступников? Одной харизмой сыт не будешь, чем он заработал свой авторитет, как он смог то, что никто другой не смог?

Не понимаю, почему Макаренко так отрицательно отнесся к деятельности этой школы, почему это неудачный эксперимент педагогики, ну да, были и провалы, но ведь они у всех бывают, а подробно не рассказано, так, несколько слов в предисловии.

Удивляло количество задумок подростков: журналы, стенгазеты, кино, спектакли, политячейки. Кстати, как это все сочеталось с воровством и проказами? Действительно, попади шкидовцы в наше время, померли бы со скуки в течение недели, хотя, может, это только в нашей школе так относились к самодеятельности... А это отношение к справедливости? Такое острое, такое, не знаю, регулирующее что-ли.

И вот еще загадка: где вы видели трудного подростка, читающего Каутского? Или Адама Смита. Просто так, для саморазвития. Я и нетрудного-то не видела, да и вообще, думаю, если даже взрослых сейчас спросить, кто все эти люди, 80% ответят, ну да, так, как вы думаете. Что, так у нас понизилась планка за 100 лет? Грустно.