Отзывы на книги автора «Говард Лавкрафт»

Я слышала мнение, будто нам, читателям из двадцать первого века, выращенным на книгах Стивена Кинга, Лавкрафт покажется пресным, плоским и неубедительным. И я, в общем-то, была к этому готова. Да, это каминг-аут: я знакомлюсь с Лавкрафтом впервые. ) И то, по случайному стечению обстоятельств. Лавкрафт с его Ктулху много лет болтался у меня на мысленной полочке "когда-нибудь потом" и "дело несрочное".

И я сразу скажу: я забыла, как дышать, пока читала.

Вначале и вправду было скучновато — первые страницы я перелистывала, закатив глаза: ах эта старомодная неспешность повествования. А потом я, как и сказала, забыла, как дышать. От ужаса. А потом книжка закончилась.

"Зов Ктулху" — коротенький, в общем, рассказ, написанный по всем канонам хоррора. О том, что это классика и о том, что Лавкрафт великолепен для писателя своего времени, здесь уже написали немало, как и о его непростой судьбе, я не буду повторяться. Я вообще хочу поговорить только о языке автора и привести несколько конкретных мест в тексте, которые проняли меня до глубины души.

Как вообще писать хоррор? Лавкрафт попался мне ровно в тот период жизни, когда я в очередной раз рассуждаю о законах жанра. Я лично не планирую в нем (в жанре) совершенствоваться, но мне любопытно разбираться, препарировать, оценивать свои ощущения от книг, сравнивать, размышлять. Так вот, у Лавкрафта в "Зове" сюжет как таковой весьма плоский и простой — где-то есть некое Злое Зло, и есть на планете люди, служители культа Зла, которые то ли ждут, что оно пробудится, то ли стремятся это самое пробуждение приблизить. Всякий, кто сталкивается с хоть каким материальным воплощением формы этого самого Зла (статуэтки, барельеф) приходят в ужас, а те, кто продвинулись в исследовании слишком далеко, "случайно" погибают. Ах да, Зло время от времени влияет на особо чувствительных людей через сны.

Этот сюжет можно было бы рассказать по-разному.

Лавкрафт, я считаю, сделал это гениально.

У него очень богатый, сочный, метафоричный язык, и в тех местах, где он описывает — даже не само Зло, нет, лишь приближение к нему — он выбирает такие слова и образы, что у читателя (у меня) волосы встают дыбом. Приведу всего лишь несколько примеров того, как Лавкрафт смог изобразить страшное — как чуждое человеческое природе. Вот, вот оно: самое страшное — это не просто какая-то тварь, выползшая из моря, самое страшное – это то, чего мы не можем понять, потому что у нас не хватает соответствующих органов чувств. Самое страшное — не то, что ест человека, потому что ему надо питаться и оно сильнее, самое страшное — то, что вообще неконгруэнтно человеческой природе. То, что персонажи книги (а вместе с ними и читатель) изо всех сил пытаются постигнуть своими органами чувств ... и не могут. Потому что "оно" пришло из совершенно другого пространства, у "него" другие законы, другие потребности. Честное слово, я давно так не пугалась, а ведь это всего лишь крошечный рассказик на 59 страниц. А я — заслуженный читатель и фанат Кинга!

Так вот, несколько цитат:

"Лишь поэт или безумец сумел бы воздать должное звукам, что слышали люди Леграсса, пробираясь вперед сквозь черную трясину в направлении алого отблеска и приглушенного рокота тамтамов. Разные тембры голоса присущи человеку и зверю; и страшно слышать одно вместо другого."

Вот! Тут я вижу эту самую неконгруэнтность человеческого и того, что присуще животному. Не-совпадение, неточность, которую улавливает человеческое ухо. Автор мог бы подобрать десяток красноречивых эпитетов, чтобы описать "ужасный ужас" обряда служителей культа, к которым подкрадывались доблестный инспектор сотоварищи, но он обошелся одной фразой: страшно слышать одно вместо другого.

И мне стало страшно.

Сама фраза, которая много раз повторяется в тексте — не буду ее тут писать, про Ктулху — наполнена звуками "ф" и "х" и сразу рождает в голове чудовищные образы. Я вообще не сильна в фонетике, но уверена, у нее тоже есть свои законы насчет того, как и какие звуки влияют на человеческую психику.

Следующая повторяющаяся фраза, которая вызвала во мне дрожь, — это "циклопическая кладка". Я даже пошла гуглить, что именно такое циклопическая кладка, потому что если не знать термина, неминуемо начинаешь думать о циклопах из мифов, и эти мысли тоже врываются в будничность повествования (вообще от контраста реализма и того, не-человеческого, которое в него вплетено, становится страшнее всего. Обожаю этот прием).

Так вот, циклопическая кладка — "конструкция, состоящая из массивных каменных валунов, подогнанных друг к другу с минимальным количеством глиняного связующего раствора или без. Валуны могут казаться вовсе необработанными, промежутки между камнями заполнены мелкими камнями." Проще говоря, это конструкции из огромных необработанных камней. То же само по себе что-то, внушающее уважение перед монументальностью, а в сочетании с безобразным чудовищем — ужас.

И — мое любимое — несколько раз упомянутое в сочетании с "циклопической" кладкой описание спрятанного города как сырого, камней - как "склизких", "зеленых", "затянутых водорослями". Это тоже вполне конкретные образы, которые никак не сочетаются в человеческом сознании со строительством из огромных валунов на суше, это что-то сверх-рациональное и очень, очень пугающее.

И вот, самое:

Йохансен ведать не ведал, что такое футуризм, и однако ж, рассказывая про город, он достиг весьма близкого эффекта; ибо, вместо того, чтобы описывать какое-то определенное строение или здание, он передает лишь общие впечатления от неохватных углов и каменных плоскостей – поверхностей слишком обширных и явно неуместных для этой земли и в придачу испещренных богопротивными изображениями и иероглифами. Я упомянул про его рассуждения об углах, поскольку они отчасти перекликаются с тем, что поведал мне Уилкокс о своих жутких снах. Скульптор настаивал, что геометрия пригрезившегося ему места была аномальной, неевклидовой, и просто-таки дышала тошнотворными сферами и измерениями, чуждыми нам. А теперь и необразованный матрос ощутил то же самое перед лицом страшной реальности.

Я подчеркнула очередные характеристики места с точки зрения его аномальности, не-нормальности. Учись, салага, говорю я себе, перечитывая и перечитывая эти строки.

Не то чтобы я ставлю целью напугать кого-то до глубины души, как вчера напугал меня Лавкрафт, но какое же восхищение у меня вызывает этот литературный прием. 

Не боюсь, что мои впечатления могут показаться наивными, боюсь только что забуду их и забуду чем, собственно, восторгалась в этом тексте, поэтому и пишу рецензию, чтобы сохранить отзыв "по горячим следам". К Лавкрафту непременно вернусь.

Немногие помнят, что в 20 веке социал-дарвинизм и евгеника были популярны не только в Германии. Так или иначе, но серьезным изучением (а после апологией) данных теорий занимались во многих странах Европы. Но особенно они полюбились американцам. Это сейчас тезисы сторонников «расовой гигиены» и «положительной и отрицательной селекции» кажутся античеловеческими. А раньше всерьез этим увлекались, с упоением размышляли, во что может превратиться человеческая цивилизация, согласись мы на тщательнейший контроль за результатом совокуплений. «Все на благо красивым потомкам» – лозунг всех антинаучных течений. В «Стране Лавкрафта», как уже было сказано, очень полюбили довольно примитивные выводы евгеники. Так, согласно евгенике, наши способности и черты характера (ум, выносливость, таланты, а так же болезни – физические и душевные) полностью зависят от наших родителей. Это сейчас ученые признают сложность наследственности и толком не могут объяснить, почему у умных и талантливых людей раз – и появится туповатый и ни к чему не способный ребенок. Или того хуже – у хороших и добрых ребенок растет с психопатией. А из семьи алкоголиков и преступников выходит талантливый и добропорядочный молодой человек. Во времена Лавкрафта верили в прямолинейность (что, как известно, есть зло). Если родители умные – значит, и дети будут умные. Родители слабые, бесталанные – и потомство у них получится слабым, нежизнеспособным. Оттого есть положительная евгеника (скрещиваем талантливых и умных, чтобы получить замечательное потомство) и отрицательная евгеника (запрещаем размножаться слабым физически, больным… ну, или с неправильным цветом кожи, волос или глаз).

В Америке даже были странноватые (на современный вкус) выставки, на которых показывались самые «породистые» семьи. Для участия в такой выставке членам семьи нужно было заполнить специальную анкету, в которой указывалась информация обо всех родственниках, дабы организаторы выставки убедились, что в семье не было больных. Стоит ли говорить о том, что в то время были запрещены браки между людьми разных рас? Так же существовал запрет на брак для эпилептиков. Нежелательный член общества мог быть подвергнут принудительной стерилизации. Небольшая цитата:

«К 1941 году в США в установленном порядке стерилизовали несколько десятков тысяч лиц, в одной только Калифорнии было проведено 20 тысяч операций. Фактически такие законы позволяли правительству штата решать, кто вправе и кто не вправе иметь детей».

Бывало и так, что пытались жаловаться. В 1927 г. одна женщина подала в суд, но судья ей заявил:

«Для всего мира будет лучше, если, вместо того чтобы ждать рождения нового дегенеративного потомства, способного только на преступления или на пожизненное нахлебничество из-за своего слабоумия, общество сможет предотвратить продолжение рода таких лиц…»

Зачем же столь долгое вступление?.. А затем, что творчество Лавкрафта, будучи порождением не только его фантазии, но и реальной жизни, впитало в себя идеи того времени, в т.ч. евгеники. Не думаю, что сам Лавкрафт был сторонником этих странных законов. Его «Ужас Данвича» в большей степени пронизан страхом с примесью иронии: до чего же может довести человечество мысль о «лучших» потомках, «совершенных» – в сравнении с обычными людьми?

Данвич – образ полузаброшенной старой Америки. Маленький поселок, забытый всеми. Люди в нем живут, отстранившись от цивилизации. В Данвич обычно никто не приезжает. В самом начале Лавкрафт замечает любопытную деталь: все местные, из-за бессистемного скрещивания вплоть до родственных связей, отмечены печатью вырождения. Давно уж Данвич не знает сильного и умного потомства. Каждое новое поколение оказывается хуже предыдущего.

Все в поселении удивились, узнав, что у незамужней дочери старого Уэйтли появился необычный ребенок. В семействе Уэйтли решили скрыть, кто приходится отцом мальчику. Но постепенно в Данвиче начинают понимать: то было существо развитое и сильное, более совершенное, нежели человеческий род. Мальчик Уэйтли рос быстрее своих сверстников. Он раньше научился ходить, говорить и читать. В свои 5 лет он был похож на 15-летнего юношу.

Казалось бы, большое счастье – такой интересный ребенок, развитый не по летам. Старый Уэйтли был рад возможности породниться с высшим существом. Все лучше, чем местные, которые и могут, что на тяжелых работах спины гнуть. Тут – огромнейшая тайна жизни, великолепнейшее существо.

Но у местных ребенок вызывает сильную неприязнь. «Великолепнейшее существо» кажется им противоестественным, насилием над природой человека. Каким бы совершенным оно ни было по меркам вечности и «высшего», в глазах обычных людей его совершенство – это страшнейшее уродство, от которого хочется заслониться.

«Ужас Данвича» не столько страшен, сколько неприятен. Сама мысль о неестественности происхождения мальчика Уэйтли вызывает отторжение. Лавкрафт, конечно, прямо не рассуждает на темы своего времени, но не заметить, с каким интересом он рассказывает о селекции, невозможно. В его рассказе попытка вывести «сверхсущество» путем чисто научного спаривания («чтоб было лучшее потомство»!) приносит несчастье абсолютно всем. Даже «положительному» ребенку. Получившегося ребенка даже жалко, несмотря на его отвратительные свойства: он все же не сам виноват. И он стал жертвой чужих испытаний.

Нельзя же на такое обрекать человека, ребенка, без его согласия.

Странно, но этот маленький рассказ Лавкрафта напомнил мне и "Корабль-призрак" Гауфа, и "Рукопись, найденную в бутылке" По, и "Одиссею" Гомера. Такие разные вещи и вдруг сошлись в одной точке Лавкрафта. А рассказ, ведь, не совсем типичный для этого автора, здесь нет того запредельного ужаса, который царит в большинстве его произведений, но есть другая вечная составляющая Лавкрафта - исследование глубин собственной души и сознания,

Главный герой - Бэзил Элтон - сновидец, как и большинство героев рассказов, собранных в Цикле снов. Он - потомственный служитель маяка, возвышающегося над покрытыми слизью, скалами, Бэзил испытывает чувство неизбывного одиночества, ощущая себя последним человеком на Земле. И тогда, как спасение от подкрадывающегося безумия, к нему приплывает таинственный белый корабль и увозит его в величественный океан Страны Снов.

Как когда-то Одиссей, он посещает неизведанные и очарованные страны и земли, существующие в океане его собственного сознания. Земля Зар - обитель мечты и забытых прекрасных мыслей; Таларион - город тысячи непостигнутых чудес, населенный демонами; Зура - страна Недостигнутого Блаженства; наконец, прекрасная Сона-Ниль - страна воображения и фантазий.

Здесь, в последней из перечисленных стран, Бэзил познал истинное блаженство, это был настоящий Эдем, в котором не было ни времени, ни пространства, было только чистое наслаждение бытием. Но, история снова, как когда-то у Адама и Евы, повторяется - Бэзил горел страстью познания, он хотел постичь суть и природу Богов, он стремился в последнюю неизведанную страну - землю Надежды, обиталище Богов - Катурию.

Небесная птица, ведшая Белый корабль на Запад к неизведанной Катурии, выполняла роль змея-искусителя. Но всё закончилось трагически, божественная природа, манившая прекрасными образами и музыкой, не далась исследователю заветного Океана, и вместо Земли Надежды он попал в водопад крушения Надежд.

Наказанием за дерзость было возвращение в реальность из сладкого безумия, к обломкам Белого корабля, разбившегося о скалы, когда грезивший Бэзил перестал поддерживать огонь маяка - угасший разум похоронил великие надежды.

В данном сборнике представлены три произведения Лавкрафта: неподражаемый «Зов Ктулху», потусторонний «Шепчущий из тьмы» и навевающие ужас «Хребты безумия». Стоит лишь немного отпустить свою фантазию, читая эту книгу, и полное погружение в сверхъестественный мир древних существ и инопланетных монстров обеспечено. Эти произведения созданы, чтобы щекотать нервы, ведь чувства тревоги и напряжения держат читающего в своих цепких лапках до последнего абзаца.

Обожаю лавкрафтианский хоррор, поглощающий в свою темную пучину, отдающий откровенной дьявольщинкой, зазывающий в свои небывалые вселенные и моментально окутывающий щупальцами сознание. Вот вроде ничего такого страшного не описывает Лавкрафт, но поражает то, как он мастерски создает атмосферу присутствия рядом с героем чего-то непостижимого, древнего и ужасающего. Химеры миров Ктулху - это воплощение вселенского зла, часто невидимого, но оставляющего за собой потёки слизи и сладкий аромат безумия. И жуть накрывает от одного осознания, что вот-вот что-то случится кошмарное, что великий неизбывный ужас уже рядом нужно только обернуться и он схватит тебя, вопьется клыками в твою шею, сведет с ума, изымет твое сознание и превратит тело в искусно сделанную покорную куклу…

Является ли Лавкрафт одним из величайших писателей всех времён? Меняют ли его тексты мировоззрение? Удивляют ли сложными и запутанными сюжетами, невероятной стройностью и удобоваримостью слога и повествования? А может в своих рассказах и повестях он пытается донести до читателя какие-то важные мысли и ценности, приняв которые, мы изменим свою жизнь к лучшему? На все эти вопросы я отвечу: «‎Пожалуй, нет. Лавкрафт — самобытен, необычен, крут, но не может претендовать на звание самого умелого автора даже в своём жанре». Но если вы спросите, люблю ли я его творчество, перечитываю ли его рассказы и восхищаюсь ли его фантазией, то ответ конечно же будет утвердительным. И вот почему.

Для меня Лавкрафт в первую очередь не рассказчик, беллетрист и мыслитель, а литературный гипнотизёр, жрец и шаман собой же придуманного культа . Он не пытается угодить читателю, а просто выплёскивает на бумагу скопившиеся внутри него жуткие видения, переживания и страхи. Излишне вычурные словесные обороты, постоянные повторы и всегда плавное, последовательное изложение уже сами по себе нагоняют ощущение торжественности, важности и сакральности происходящего, звучат как некое заклинание или древний миф, много веков передававшийся в устной форме. Складывается впечатление, что автор сам полностью уверен в правдивости своих историй. Они пугают его, не дают покоя, снятся. В конце концов ты начинаешь верить вместе с ним. И не нужно для этого ни подробных описаний чудовищ, ни глубоко прописанных характеров героев, ни конкретных мест на карте — достаточно лишь атмосферы тайны, неизбежной опасности и безумия. Иногда его рассказы, казалось бы, вообще не несут никакого смысла, а являются лишь нахлынувшей на автора эмоцией, оттиском неприятного переживания или кошмара, но при этом они будоражат и пугают даже больше, чем работы, изначально ставящие перед собой задачу нагнать страху на читателя.

А ещё одним из несомненных плюсов творчества Лавкрафта является придуманная им мифология и одна из первых литературных Вселенных, продолжающая жить и развиваться до сих пор, хотя прошло много лет после смерти писателя. Она тоже схематичная, туманная, несистематизированная, основанная на слухах, пересказах древних книг, верованиях тайных культов. О многих вещах из этой Вселенной мы можем только догадываться. Но и это мне нравится у Лавкрафта, потому что оставляет много места для фантазии. В его мире человек не играет решающей роли. По сравнению с силами, сокрытыми в бесконечной тьме космоса, мы всего лишь маленькие, глупые и беззащитные букашки. Рано или поздно настанет миг, когда нам придётся уступить своё место на планете более развитым и жестоким цивилизациям.

Творчество Лавкрафта понравится не всем. Оно не призвано развлекать в прямом смысле этого слова. Часто кажется, что он пишет только для себя. Но вот чего у него не отнять, так это умения вдохновлять. Режиссёры, музыканты, прозаики, поэты, художники, архитекторы, разработчики компьютерных игр до сих пор черпают идеи из его работ. Непризнанный при жизни Лавкрафт уже после своей смерти смог обрести всемирную славу, популярность и почёт среди огромного количества деятелей искусства. А уж это не может не вызывать уважения к нему, потому что проверка временем — один из самых честных и справедливых экзаменов для людей его профессии.

На мой взгляд, совершенно недооцененный рассказ Лавкрафта. Может быть, ему достается меньше внимания, потому что он не привязан непосредственно к циклу Ктулху, но сверхъестественные порождения ада присутствуют здесь тоже.

Оригинальность рассказа в том, что написан он был специально для знаменитого иллюзиониста Гарри Гудини, человека, умевшего освобождаться от любых пут и узлов. В основу положено реальное путешествие фокусника в Египет, но кроме самого факта путешествия всё остальное фееричная выдумка Лавкрафта.

Он же - Гарри Гудини и есть главное действующее лицо, от имени которого и ведется рассказ. Его громкая слава сыграла против него - группа арабов, возглавляемая гидом Абдулом, похищают его, связывают и бросают в глубокую яму возле Большого Сфинкса. Наверное, им было интересно узнать, сможет ли Гудини избавиться от пут в этот раз и выбраться из бездны беспросветного мрака. Они знали, куда они отправили самоуверенного европейца.

От пут он избавился как всегда легко, но, пытаясь выбраться из подземелья, бродя по тесным туннелям, он срывается еще ниже и там перед взором потрясенного человека проходит череда порождений ада - составных мумий с человеческими телами и головами животных, ведет процессию фараон Хефрен, как две капли воды похожий на предателя-проводника Абдула. Точкой наивысшего ужаса становится момент, когда Гарри узрел самого Великого Сфинкса, точнее, только его переднюю лапу.

Гудини пришел в себя в египетской больнице, проводника Абдула никто не знает и не слышал о нем, и он сам не может понять, было ли всё, что он видел на самом деле или это всего лишь страшный сон. Типичная концовка для рассказов Лавкрафта.

Гудини рассказ понравился и он рассчитывал на продолжение сотрудничества, пытался подбрасывать Лавкрафту новые темы, но последовавшая вскоре смерть фокусника не позволила развиться этому интересному начинанию.

Лаверафт называл этот рассказ своим любимым. В нем особо остро прозвучала главная тема творчества этого автора - прикосновение к древней, необъяснимой до конца, тайне.

Где-то в центре Аравийской пустыни ютятся развалины древнего города, который существовал задолго до пирамид и даже до потопа. Уже для жителей Египетского царства и Вавилона он был таким же древним, как и для нас, лишняя пара тысяч лет ничто для продутых ветрами и засыпанных песками развалин неведомого города, чье имя потеряно в веках, и потому теперь он Безымянный город.

Рассказчик оказывается в лунную ночь на развалинах, а тут началась песчаная буря. Прячась от нее. он пролезает в щель в полу полуразрушенного храма и оказывается в мрачном подземелье. И здесь перед ним открывается великая тайна, не известная ни одному жителю Земли.

Оказывается, что забытый город построили не люди, он принадлежал древней цивилизации, существовавшей на нашей планете десятки миллионов лет назад. По низким тоннелям, где невозможно было распрямиться человеку, когда-то ползали разумные рептилии, обитавшие здесь. Вскоре рассказчику попадаются ящики, в которых хранятся мумии существ, напоминающих чем-то крокодилов и тюленей.

Рассказ достаточно ранний, он датируется 1921 годом, и многие исследователи творчества Лавкрафта считают его первым в цикле "Мифы Ктулху", кроме того в нем есть мотивы из "Цикла снов", тема инопланетных пришельцев.

Часто использовалась Лавкрафтом и тема путешествий по подземельям, кроме этого рассказа вспоминаются еще "Погребенный с фараонами" и "Праздник".

«Человеческий разум не способен разобраться в своей сущности, и, полагаю, мы должны благодарить природу за ее милосердие».

Лавкрафт – очень личный писатель. Ты либо отторгаешь его, называя скучным, однообразным и банальным, либо устраиваешь ему самое уютное местечко в своем сердце. Столь пылкое признание его творчества, конечно, не отменяет критику: ты все так же замечаешь неточности, нелогичности (со всеми писателями бывает) и повторения, но тебе на это плевать с высокой колокольни. Любовь нельзя изгнать, лишь указав на ее недостатки.

В данном сборнике (лучшем из лучшего) мне очень понравились «Зов Ктулху» и «Шепот во мраке», но, увы, совершенно деморализовали «Хребты безумия». Хотя данные «Хребты…» являются одними из важнейших в творчестве автора, я просто не смогла их вынести; меня отчего-то клонило в сон, а от профессиональных описаний города древних (вплоть до указания размеров) хотелось взвыть. Это был мой первый провал у Лавкрафта. Мой мозг сопротивлялся этой повести с небывалой настойчивостью, как я ни убеждала себя, что сие все-таки написал один из моих любимых писателей.

«Зов Ктулху» же и «Шепот во мраке» оказались, как я и ожидала, необыкновенно атмосферными. «Шепот…» – повесть наиболее мрачная, все в ней как-то очень уж противоестественно. Вообще чувство противоестественности – типичное в случае с произведениями Лавкрафта. Он пугает не описаниями каких-то неземных (или земных?) тварей. Главное у него – вот это липкое, отвратительное чувство неестественного, неправильного, чего не должно быть в нашей жизни. Словно бы в жизнь вторглась неприятная алогичность, и она уничтожает правильность, стройность привычного нам.

«Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого».

«Шепот…», помимо того, что бьет по твоим страхам «неправильности», так еще и рассказывает о твоей беспомощности. Вот уж точно отвратительное чувство – эта беспомощность. В «Шепоте…» сопротивление невозможно. У Лавкрафта обычно так и бывает: вот не могут герои бороться с возникшими ужасами, единственный их шанс спастись – это бежать, бежать сломя голову с надеждою, что зло от тебя отстанет. Но отстанет ли?..

Оттого «Зов Ктулху» – это прямо революция какая-то. Это, кажется, первое мое произведение у автора, где герои решаются дать отпор воплощенному кошмару. В прямом смысле. Оно – о способности человека сделать хоть что-то, пусть и с огромными потерями для себя. Выиграть не сможешь, но хотя бы оттянешь страшный момент. Как бы там ни было, но у Лавкрафта даже самая упорная борьба ничем не завершается. Бегство и бой у него одинаково успешны и – безуспешны.

Ктулху впечатляет, хотя тебе его толком не показывают. Он – квинтэссенция твоих страхов, впечатлений об иррациональном. Воображать его можно бесконечно, так и этак, но лучше не пытаться его визуализировать – а разве может наш главный страх принять постоянную форму? Разве не из-за отсутствия реального воплощения так сильны эти подсознательные страхи?

У Лавкрафта вообще все боги (и главный бог Азатот, аналог привычного нам Бога, создатель Вселенной) крайне неприятны, жестоки и презирают человеческий мир. «Слепой безумный бог» и «ядерный хаос» – это, конечно, прекрасно, но неутешительно.

«…тот последний бесформенный кошмар в средоточии хаоса, который богомерзко клубится и бурлит в самом центре бесконечности – безграничный султан демонов Азатот».

И все какое-то ползучее, отвратительное, что поневоле хочется спросить, как писатель до такого додумался. Создается впечатление, что у Лавкрафта был конфликт с Богом похлеще, чем у Достоевского. Мир Лавкрафта – это мир антихристианский (и антирелигиозный), но оттого он не становится миром атеистическим. Этот мир враждебен человеку; кажется, человек в принципе мешает мирозданию, не очень-то его и жалко, если так. Сталкиваясь с жуткими силами природы (во что ее ни наряжай), человечество неизменно проигрывает, как каждый из нас неизбежно проигрывает смерти. Слишком часто Лавкрафт – о попытке спрятаться от ужасных законов мира, о невозможности встать выше даже собственной природы, человеческой; он – о депрессии, кошмарах мышления, смирении или отрицании своей ничтожности в масштабах земного шара.

Получать удовольствие от него можно, как от чтения того же Достоевского – творится омерзительное, но копаться тебе в этом нравится, хочется же разобраться. От него быстро устаешь (с таким-то образом мыслей), но после хочется снова и снова к нему возвращаться. Читать же стоит лишь в том случае, если вас нелегко вогнать в уныние и вы считаете себя стрессоустойчивым.

Хорошо, плохо ли это, но Лавкрафт не терпит иллюзий.

Говард Лавкрафт - известный писатель, создатель целого жанра "лавкрафтовские ужасы". Лавкрафт повлиял на творчество многих писателей, обрел множество фанатов, и мировую славу. Ну что же теперь и я познакомился с этим автором...

В сборнике собраны 7 историй. Одни довольно слабые, вторые достаточно неплохи, ну а третьи почти шедевры. Но у них есть кое-что общее, а именно - психологический ужас. Мы наравне с героями не знаем с чем нам предстоит столкнуться. Или с кем??? Неизвестность сменяется шокирующим осознанием, медленно переходящим в безумие...

Для себя сборник поделил на 2 части:

1 часть - включает в себя 4 рассказа. 3 из них, а именно - Дагон, Безымянный город, и Праздник достаточно просты. За короткий объем рассказывается история трех разных людей, и то, как они встречаются с жутким злом. Для меня это истории на один раз. "Дагон" еще пытался как-то завлечь, но остальным двум это не удалось. 4 рассказ является мостом между 1 и 2 частью. Конечно же речь идет о знаменитом " Зов Ктулху". В этом рассказе появляется легендарный Ктулху, о котором слышали практически все. Плюс, в этом рассказе Лавкрафт показывает на что он способен. Именно с этой истории, я понял, почему Лавкрафт насколько известен. "Зов Ктулху" побольше предыдущих 3 рассказов. Здесь намного сильнее передаётся атмосфера неизвестного ужаса. Ну а когда ужас показывает своё лицо... Ощущение ничтожности человека перед злом просто восхитительно. Плюс, здесь раскрываются кусочки глобального сюжета.

2 часть - включает в себя рассказ и 2 повести. Пришло время самого сладкого. Здесь у историй достаточно объема, чтобы показать на всё, что они способны.
Данвический ужас - самый крупный рассказ в этом сборнике. Видно, кем Стивен Кинг вдохновлялся. Уж больно они схожи. Это не разу ни минус, просто забавно. История получилась довольно последовательной, интересной, и бодрой.
Хребты Безумия - первая повесть в этом сборнике. И моя самая любимая история. Мне она настолько понравилось, что я напишу на неё отдельную рецензию. В общем, здесь Лавкрафт превзошел себя. Моментальное погружение в атмосферу. Ощущение, что всю историю ты идешь рядом с главными героями. Психологический ужас здесь просто великолепен. Здесь очень много описаний, но они не надоедают. Этой истории очень не хватает фильма, ну или сериала. Задел очень большой. Плюс, очень большой фрагмент глобального сюжета.
Тень над Инсмутом - последняя повесть в этой книге. После её прочтения понял, что у Лавкрафта повести намного сильнее рассказов. В рассказах автору удается постепенно повышать накал, в то время как в рассказах, практически сразу раскрываются все карты. Также в этом рассказе, я запомнил главного героя. Уже неплохо.

Для себя я сделал вывод. 2 часть сборника превосходит 1 часть в разы. Во 2, автор уже неплохо так расписался, приоткрывает завесу глобального сюжета, да и в целом за счёт большого объема эта часть выигрывает.

Я не писал ничего про сюжет этих историй и персонажей. Персонажи у Лавкрафта обычные декорации. Я это быстро принял, и к каким-то сильным минусам не относил бы. Лишь герой из "Тень над Инсмутом" для меня как-то запомнился. Остальные лишь являются одноразовым зеркалом, для отображения зла. Сюжет прост, главный герой встречается с невиданным злом, я про это уже писал выше. Но как это Лавкрафт заворачивает, просто изумительно.

Я остался доволен знакомством с Лавкрафтом. Очень понравились его повести. Сборник перечитывать буду(кроме первых 3 историй). Как-то так.
Всем кто до сих пор не читал Лавкрафта, рекомендую начать с "Зов Ктулху", ну или с "Хребты Безумия".

До непосредственного знакомства с любым новым автором его (автора) личность состоит из чужих образов и слов. По мнению львиной доли читательской публики, включающей Борхеса и прочих маститых интеллектуалов, Лавкрафт был мифотворцем, певцом неясных ужасов, которые таятся в тенях. Каково же было мое удивление, когда вместо фантастического окружения на страницах книги открылся мир пусть и жутковатый, но не лишенный своей логики. Лавкрафт использует многочисленные исторические факты в качестве опорных точек и от этого все происходящие события кажутся имеющими право на существование.

В книгу «Мгла над Инсмутом» входят четыре рассказа, которые так или иначе, но перекликаются с другими работами автора. В каждом из них поднимается тема противостояния человека и потустороннего мира: отнюдь не всегда борьба оканчивается победой разума и стоицизма.

О книге много говорит тот факт, что примечания с расшифровкой мест и названий занимают немалую часть исходного объема. И правда: многих исторических фактов не найти в общих учебниках по истории, а многие для своего осмысления требуют углубленного знания палеонтологии, культурологии, а то и вовсе астрофизики. Но вместе с тем, определенная интеллектуальная сложность сочетается со скрытой эмоциональностью. Чего стоит рассказ «Мгла над Инсмутом», когда, после логичной паники и даже ужаса, герой соглашается с происходящим и наконец-то чувствует себя дома.

Мы будем плавать на тот чудесный риф в открытом море и нырять в черные бездны к циклопическому и многоколонному Й’ха-нтлею, и в том обиталище Глубоководных мы обретем чудесную и славную жизнь вечную.