Роберт Говард
Гиена

С первого взгляда на Сенекосу, шамана и колдуна, я понял, что этому человеку не стоит доверять. Даже я, не так давно приехавший на Восточное побережье, и еще не знакомый со всеми африканскими традициями, сразу распознал в нем подозрительного типа. Возможно, мне, уроженцу штата Вирджиния, мешали расовые предрассудки, впитанные с молоком матери, но этот чернокожий вызывал особенную антипатию.

Сенекоса был долговязым и худощавым, но при этом удивительно мускулистым. Черты его лица – высокий выпуклый лоб, прямой нос и тонкие губы – больше подходили берберу, но волосы шамана были такими же курчавыми, как у бушменов, а кожа – чернее, чем у масаи. Вероятнее всего, он пришел из другого племени, но заслужил уважение местных охотников и стал для них непререкаемым авторитетом. Я часто наблюдал, как шаман идет по высокой траве, а дюжина диких масаи шагает за ним, на почтительном расстоянии, нервно потрясая копьями и злобно глядя по сторонам. Такие проткнут любого, кто придется не по душе Сенекосе. Его манеры были вежливыми, и даже почтительными, но в каждом слове и жесте таилась скрытая насмешка.

Нет, он мне не нравился. В первый же день я заявил об этом Людвигу, дальнему родственнику, десятиюродному брату или что-то в этом духе, на ранчо которого я и поселился. Тот лишь усмехнулся в свою седую бороду и сказал:

– Все племя боится шамана, это правда. Но для белых он настоящий друг, да.

Людвиг много лет прожил на Восточном побережье, знал наперечет все местные племена, обычаи и ритуалы африканцев, нанимал чернокожих, чтобы отгоняли диких зверей от ранчо. Но на все сто процентов он африканцам не доверял. Дом, амбары и коровники обнесли частоколом, который идеально подходил для защиты от нападения. В случае восстания дикарей все стада загоняли внутрь за считанные минуты.

Людвиг очень гордился своими коровами.

– Допустим, сейчас у меня тысяча голов, – говорил он возбужденно, – так и посчитаем: одна тысяча. Но через пять лет, ах! Десять тысяч. Десять! Одна тысяча – это хорошее начало, но это только начало, да.

Он любил пасти своих коров, ездил верхом на лошади и отдавал приказы направо и налево. «Этих гоните туда». «Этих гоните сюда». В такие минуты лицо Людвига сияло от восторга, и я старался не мешать ему. Убегал в степь. О, эти африканские степи! Я любил проехаться до самого горизонта, в одиночку или в сопровождении оруженосца, который таскал винтовку. Стрелял я, надо признаться, отвратительно, с трех шагов и в слона бы не попал. Кроме того, мне не нравилось убивать зверей. Антилопа выпрыгивала из кустов и грациозными скачками уносилась прочь, а я замирал в седле, любуясь гибкой фигурой и трепещущей красотой этого существа, не обращая внимания на мальчишку, протягивающего мне ружье. На третий день оруженосец стал догадываться, что мы ездим в степь не за добычей, и позволил себе презрительно прокомментировать это:

– Моя младшая сестра охотится лучше, чем белый бвана.

Я был молод и потому дорожил мнением любого, даже этого маленького дикаря, что, разумеется, глупо. Его насмешка уязвила мою гордость. Я стащил его с седла, бросил не землю и бил до тех пор, пока он не взмолился о пощаде.

С мальчишкой и с другими охотниками из племени я несколько раз заговаривал про шамана Сенекосу, но каждый раз собеседники уходили от ответа. Я не мог заставить их говорить ни угрозами, ни щедрыми подарками. Они лишь закатывали глаза и дрожали от страха, а Людвиг, которому я пересказывал это, смеялся:

– Сенекоса хороший парень, оставь его в покое.

И все же одну историю о шамане мне удалось вытянуть из чернокожих слуг на нашем ранчо. Некоторое время назад шаман поссорился с вождем племени. Причины уже никто не помнит, но Сенекоса публично проклял соперника и вскоре после этого вождя нашли мертвым. Его тело был обглодано гиенами, похоже, одна из них перегрызла бедняге горло. Мертвеца никто не оплакивал, ибо он сотворил много зла соплеменникам, но его гибель внушила масаи ужас – ведь шаман мог обрушить свое проклятье на любого. Вот почему слуги прятались по углам, когда Сенекоса приходил на ранчо. Никто не желал лишний раз встретиться с этим человеком.

Вскоре после этого я повстречал в степи гиену. Огромный хищник стоял на вершине холма, морда его сморщилась от беззвучного рычания. Я удивился, поскольку еще ни разу не сталкивался с таким поведением гиен, обычно они убегают от людей, а эта тварь готовилась напасть. Я вскинул ружье – не тот случай, чтобы миндальничать, сейчас предстоит схватка не на жизнь, а на смерть.

– Не стреляй, бвана! – оруженосец схватил меня за руку. – Не стреляй!

– Но почему? – опешил я.

В ответ он затараторил на своем языке, которого я не понимал. Пока мальчишка бормотал все это, я краем глаза следил за гиеной. Похоже, она прислушивалась к выкрикам и понимала каждое слово. Потом пятнистая лапа махнула в нашу сторону, как бы сообщая: не очень-то и хотелось. Гиена повернулась и поспешила прочь. Неуклюжая походка зверя напомнила мне шамана.

– Смотри-ка, похож на наклюкавшегося Сенекосу! – засмеялся я.

Мальчишка задрожал от страха, развернул свою лошадь и помчался в сторону ранчо, даже не оглянувшись. В изрядном раздражении я поскакал следом. Шальная мысль не давала мне покоя: шаман Сенекоса, разодранный на куски вождь, испуганные масаи – все это куски одной головоломки, которую я пока не могу сложить. Но я был новичком в Африке, к тому же я был молод и нетерпелив, поэтому вскоре я пожал плечами и перестал думать об этом.

Через несколько дней у ворот ранчо я столкнулся с Сенекосой. Его бесстрастные глаза напоминали глаза змеи, я вздрогнул и отступил на три шага. Шаман не сказал ни слова, однако я почувствовал, что он люто ненавидит меня и замыслил убийство. Не здесь, не сейчас, но когда он будет готов нанести смертельный удар. Но ничего, ничего, мое изначальное недоверие и прежде подсказывало, что не стоит поворачиваться спиной к этому негодяю, а значит, и дальше я буду настороже.

* * *

В тот же день на ранчо приехала Элен. Я не могу представить, по какой причине красивая и богатая девушка решила выбрать африканское захолустье для отдыха от светской жизни Нью-Йорка. Но зачем-то же она приехала. Поначалу я подозревал, что это невеста Людвига, но потом выяснилось, что он приходится ей кузеном по матери. Я обрадовался этому обстоятельству. Поймите правильно, в большом городе я сторонился богатых наследниц, поскольку в их обществе чувствовал себя глупцом, но в Африке все меняется. Здесь мало белых людей, да и от постоянных нравоучений Людвига я, признаться, устал.

Каждое утро, когда я выходил на веранду, Элен встречала меня ласковой улыбкой. Ее золотистые волосы трепал ветерок, а серые глаза – такие большие, такие прекрасные, – заставляли меня трепетать. Она была в восторге от ранчо, от Африки, от дикарей и, наверное, от меня. Я не был красив в Нью-Йорке, в твидовом костюме и начищенных до блеска туфлях. Но здесь, в богом забытых дебрях, я был прекрасен. Пусть на голове я носил этот нелепый пробковый шлем, а одежда давно запылилась и требовала чистки, но зато глаза мои сверкали, а к поясу с патронами были привешены старинный кольт самого большого калибра и длинный нож. Я был похож на героя приключенческих романов, и Элен нравилось проводить время со мной. Людвиг дал нам лучших лошадей, и мы ездили по окрестностям ранчо, не опасаясь ничего. Зря, конечно. Нам постоянно встречались масаи. Они смотрели исподлобья, но не позволяли себе угрожающих слов или жестов. Они, как будто, боялись белой женщины – в этих краях таких сроду не видели. А может кто-то из вождей запретил покушаться на наши жизни, поэтому дикари провожали нас тяжелыми взглядами, но вреда не причиняли.

Маршруты для наших путешествий всегда выбирала Элен. Однажды я отказался ехать через вельд с пожухлой травой и настаивал, что нужно повернуть назад. Тогда она надула свои красивые губы и назвала меня тираном, а затем поскакала вперед, смеясь надо мной. Ее прекрасные волосы развевались на ветру. Я же замер, как громом пораженный. Тиран! Да я с первой же встречи стал ее рабом. Мне никогда не приходила в голову мысль сделаться любовником Элен. Не потому, что она старше на пять лет, и уж точно не потому, что в Нью-Йорке у нее мог быть возлюбленный, или несколько… Я поклонялся ей, как жрец или шаман, истово и безрассудно, отдавая всего себя этой девушке, чья улыбка опьяняла крепче рома и абсента.

Однажды днем, когда я чинил седло на крыльце, Элен прибежала из дома и возбужденно затараторила:

– Стив, дорогой! Идемте, идемте же скорее. Там дикарь!

– Он напугал вас? – спросил я, хватаясь за револьвер.

– Нет, нет, что вы! Он такой романтичный. Идемте, вы должны сказать мне его имя, – она затащила меня в свою комнату и кивнула на окно. – Там, видите?

Я выглянул в окно. Там стоял Синекоса, сложив руки на груди и надменно запрокинув голову.

– Это шаман здешнего племени, – сказал я.

– Вы должны познакомить нас, – Элен схватила меня за руку и увлекла во двор.

Людвиг, беседовавший с шаманом, представил свою кузину, надо сказать, без особого удовольствия. Он, как и я, предпочитал, чтобы девушка общалась с дикарями как можно реже. Скомкав беседу, Людвиг увел Элен в дом. Я заметил, с каким вожделением Синекоса смотрит вслед красавице, его змеиные глаза, обычно такие бесстрастные, пылали, подобно двум кострам.

В ярости, граничащей с безумием, я выхватил револьвер и приставил к его лбу.

– Не смей даже думать о ней! – прошептал я, взводя курок.

Конечно, я должен был тогда же застрелить мерзавца, разнести его голову, как гнилую тыкву, на тысячи осколков. Но не смог. Шаман взглянул на меня с невозмутимым спокойствием, развернулся на пятках и зашагал к воротам ранчо. Я посмотрел ему вслед и зарычал от бессилия.

Долго сидел я на веранде, размышляя о Синекосе. Этот загадочный человек обладал страшной силой, она чувствовалась в каждом движении, в повороте головы, во взгляде. Но что это за сила? И почему я не смог убить его, хотя до глубины души ненавидел?

Чья-то рука коснулась моей щеки, и я вздрогнул.

– О чем замечтались, Стив? – спросила Элен с улыбкой. – Признайтесь, какую тайну вы храните?

И, не дожидаясь моего ответа, продолжала:

– Этот вождь… Или кем он там себя считает… Разве он не является образчиком благородного дикаря? Знаете, Стив, он пригласил Людвига посетить его дом, палатку, или в чем там они живут… Это где-то далеко, за пастбищами. Мы поедем туда…

– Нет! – воскликнул я, вскакивая на ноги.

Она испуганно отшатнулась.

– Ах, Стив, какой вы грубиян! Синекоса не причинит нам никакого вреда. Он истинный джентльмен, не так ли Людвиг?!

– Да, – безмятежно кивнул ее кузен. – Он очень влиятельный человек, который может помочь устроить здесь выгодное предприятие. Нам есть, что обсудить. Может быть, мы поедем к нему послезавтра?

– Нет! – повторил я, сжимая кулаки. – Если вам нужно что-то обсудить, то возьми меня на переговоры. Элен не приблизится к этому зверю!

– Вот как, мистер? Вы решили, что стали моим боссом? – возмутилась девушка. – Никто не запретит мне общаться с тем, с кем хочется. Мы завтра же поедем к Синекосе.

Я пытался отговорить, но куда там. Элен шипела, как дикая кошка и отказывалась принимать даже самые весомые доводы.

– Мы поедем! – твердила она упрямо. – Завтра же поедем!

Я не мог больше выдерживать этой пытки и убежал прочь. Вернулся за полночь, предполагая, что все давно уснули. Но я ошибся. Элен ждала меня на веранде. Она встала с кресла и сделала несколько шагов мне навстречу.

– Стив, как же я испугалась! Вы вели себя, как безумец. Но теперь все хорошо? Вы не сердитесь на меня? – спросила она с тоской, обнимая меня. – Не сердитесь?

Как я мог сердиться. Она ждала меня, хоть и считала безумцем. Да, я обезумел от прикосновения ее нежного тела. Мне хотелось упасть на колени и пресмыкаться пред нею, ползать в пыли и целовать ее изящные туфельки. Господи, неужели женщины не догадываются, какое влияние они оказывают на мужчин?!

Я молча взял ее руку и прижал к губам.

– Стив, дорогой Стив, – пробормотала она, смутившись. – Пойдемте гулять? Сегодня такая чудесная ночь, и эта полная луна…

Мы прогулялись по ранчо, а потом вышли за частокол. Я даже не подумал, что это может быть опасно, ведь я держал за руку самую прекрасную девушку на свете и, похоже, она любила меня. Я хотел вновь попытаться отговорить Элен от поездки к дикарям. Но что я мог сказать? Что гиены съели вождя, с которым поссорился шаман? Что туземцы боялись Синекосу, как огня? Что этот негодяй смотрел на нее с вожделением? Пока я подбирал слова, мы дошли до зарослей колючего кустарника. Внезапно оттуда выпрыгнул огромный зверь. Желтые клыки сверкнули в лунном свете. От неожиданного удара я опрокинулся навзничь, но успел выставить перед собой левую руку, чтобы оттолкнуть хищника. Это не слишком помогло, зверюга прокусила мне предплечье и когтистыми лапами разорвала куртку на ленточки. Клыки клацали возле моего горла, подбираясь все ближе, но я сумел нащупать рукоятку ножа, выхватил его и нанес удар вслепую. Я почувствовал, как клинок вонзился в тело врага, зверь завыл и, как тень, исчез в зарослях. Я с трудом поднялся на ноги. Элен поддержала меня и повела к частоколу.

– Что это было? – выдохнула она.

– Гиена, – ответил я. – Этих падальщиков легко узнать по мерзкому запаху, который исходит из их пасти. Но я не слышал, чтобы гиены нападали вот так, в одиночку…

Я почувствовал, ка Элен вздрогнула. Позже, перевязывая мою прокушенную руку, она сказала шепотом:

– Стив, я решила не ехать к Синекосе, раз вы этого не хотите.

Я молча поцеловал ее ладонь.

* * *

После того, как раны на моей руке превратились в шрамы, мы с Элен продолжили кататься верхом. Однажды мы забрались довольно далеко от ранчо, и она вызвала меня на скачки. Ее лошадь легко обогнала мою, девушка остановилась и, смеясь, подождала меня.

– Смотри, там деревья, – указала она на небольшую рощу вдалеке. – Давай поскачем туда? Кто первый доберется, тот и чемпион!

И она умчалась прочь. Я двинулся следом, но деревья мне сразу не понравились, поэтому я на ходу расстегнул ремешок, удерживавший револьвер к кобуре, а заодно проверил нож, который был спрятан за голенищем сапога. Мы были, наверное, на полпути к деревьям, когда из высокой травы выскочили Сенекоса и два десятка чернокожих воинов. Один схватил моего коня за уздечку и тут же получил пулю между глаз. Второй вцепился в ногу Элен, но я не мог стрелять, опасаясь ненароком ранить девушку. Тогда я прицелился в шамана, понимая, что после его смерти, масаи разбегутся кто куда. Я выстрелил, но не попал, поскольку боевая палица одного из воинов выбила меня из седла. Ударившись о землю, я почти потерял сознание, однако успел заметить краем глаза, что Элен пришпорила свою лошадь, вырвалась из окружения и поскакала в сторону ранчо. Сенекоса вскочил на моего коня и бросился в погоню. Вскоре оба исчезли из виду. Воины связали меня по рукам и ногам, понесли к деревьям. В самом сердце небольшой рощи, у родника, стояла хижина из соломы и коры. Не знаю почему, но эта одинокая хижина внушила мне безотчетный ужас. Жить вдали от племени в этих свирепых местах отважится только сумасшедший или преступник, которого изгнали за злодеяния и колдовство. Я догадался, что именно здесь Синекоса проводит свои отвратительные и, наверняка, непристойные обряды.