Крайним пределам земли, где живёт Радамант златовласый.

[565] Там протекают легко беспечальные дни человека,

Нет там ни долгих дождей, ни холодной зимы, ни метелей;

Вечно там дует Зефир и людей освежает блаженных,

Он Океаном туда посылается с лёгкой прохладой.

Всё потому, что супруг ты Елене и милый зять Зевсу».

[570] Это сказав, в волны он погрузился шумящего моря.

Я же с друзьями назад поспешил, к кораблям быстролётным.

Сердце волнение скрыть не могло от нахлынувших мыслей.

Лишь к кораблям мы пришли, что у моря, – сготовили ужин,

Пищи вкусили. Потом амброзийная ночь наступила.

[575] Все мы уснули тогда под шипящие песни прибоя.

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Сдвинули с берега мы корабли на священное море;

Снасти внесли, паруса, утвердили и крепкие мачты,

Люди на лавках потом разместились у вёсел широких;

[580] Разом ударили мы море тёмное вёслами, вспенив.

Вновь повернул я суда к берегам и потоку Египта,

Что истекает с небес. Там принёс я богам гекатомбы.

После того уж, как я гнев богов усмирил пышной жертвой,

Холм я могильный возвёл Агамемнону в вечную память.

[585] Выполнив всё, вновь пошли морем мы, и послали нам боги

Ветер попутный, а он нас к отчизне любимой доставил…

Вот что, тебе, Телемах, предложить я хочу: погости здесь,

С нами одиннадцать дней проведи, или даже двенадцать.

После тебя отпущу, дам тебе дорогие подарки:

[590] Трех быстроногих коней подарю с колесницей блестящей,

Чашу искусную дам чу́дной выделки, чтобы бессмертным

Ты возлиянья творил, обо мне вспоминая при этом».

Так Менелаю сказал рассудительный сын Одиссея:

«О, сын Атрея! Прошу, ты меня не задерживай долго!

[595] С радостью я бы, поверь, мог и год провести здесь с тобою,

И не о доме родном, ни о близких не стал бы скучать я,

Так мне рассказы твои интересны и очень приятны.

Только друзья меня ждут с нетерпеньем: в священнейший Пилос

Должен прибыть я скорей. Ты же просишь, чтоб здесь я остался.

[600] Если ты хочешь меня одарить, – небольшой дай подарок.

Взять я в Итаку коней не могу; пусть уж здесь остаются,

И на равнинах твоих пусть красуются. Ты ведь владеешь

Землями тучных равнин, где в обилии огненный кипер,

Лотос, пшеница растут, также белый ячмень здесь повсюду.

[605] Наша Итака дорог и лугов не имеет широких,

Кормит лишь коз, но она мне милей конских пастбищ всех вольных.

В море же все острова для коней легконогих не гожи:

Места им мало, лугов. А Итака – всех меньше в округе».

Так он сказал. Менелай, храбрый в битвах, ему улыбнулся,

[610] Ласково тронул рукой, и по имени так обратился:

«О, Телемах, милый сын! Речь твоя выдаёт благородство!

Что ж, поменяю дары. Для тебя мне и это не трудно.

Дам я подарок другой. В моём доме не мало сокровищ.

Лучшее я подберу: дар прекрасноискусный, почётный.

[615] Дам я в подарок тебе чашу дивную редкой работы.

Вся она из серебра, а края у неё золотые.

Сделал её бог Гефест. Мне же в дар – дал Федим благородный,

Царь сидонян; я тогда, возвращаясь в отчизну, был гостем

В доме радушном его. А теперь – в дар тебе дам я чашу».

[620] Так дружелюбно они говорили друг с другом о многом.

В доме царя, между тем, собрались все званые гости;

Коз приводили, овец; вин несли, побуждающих смелость;

Хлеба прислали к столу их с красивыми лентами жёны.

Так в царском доме большом всё готовилось к пышному пиру.

[625] А женихи той порой во дворе Одиссеева дома

Вновь забавляли себя в шумных играх: они на площадке

Соревнованье вели по метанию копий и дисков.

Но Антиной в стороне с Евримахом сидел боговидным,

Оба – вожди женихов, так как выше их знатностью рода.

[630] Фрониев сын Ноемон, подошёл к ним, сидевшим поодаль,

И к Антиною вождю он с вопросом таким обратился:

«Знаешь ли ты, Антиной, мне скажи, или, может, не знаешь:

Скоро ль придёт Телемах из песчаного Пилоса в дом свой?

Взял он корабль у меня, а теперь самому мне он нужен,

[635] Чтобы в Элиду отплыть. На широких полях там двенадцать

Бродят моих кобылиц; с ними мулы, что любят работать;

Неукрощённые все. Мне б поймать одного, чтоб объездить».

Так он сказал. И они изумились: прийти не могло им

В ум, что тот в Пилосе был у Нелида. Они полагали,

[640] Что он в полях возле стад, или, может, ушёл к свинопасу.

Строго тогда Антиной, сын Евпейтов, сказал Ноемону:

«Ну-ка, нам правду открой: он уехал когда, и какие

Юноши отбыли с ним? Из Итаки? Свободные? Или

Нанял за плату кого? Иль рабов взял? И как всё успел он?

[645] Также скажи нам ещё откровенно, чтоб правду мы знали:

Силой ли взял у тебя он корабль быстроходный, или же

Ты добровольно отдал, лишь тебя попросил он об этом?»

Фрониев сын Ноемон так на это сказал Антиною:

«Сам добровольно я дал. Так и всякий другой поступил бы,

[650] Если б к нему человек с таким тягостным горем на сердце

С просьбой подобной пришёл. Кто бы смог отказать ему в этом?

Те, кто последовал с ним, – это лучшие юноши наши,

Все из знатнейших семей. Предводителем к ним, – видел сам я, –

Ментор пошёл… или кто из богов образ Ментора при́нял,

[655] Так как вчера изумлён я был сильно: божественный Ментор

Утром мне встретился здесь! А ведь сел на корабль он со всеми…»

Так им ответил. Затем поспешил он к отцовскому дому.

Сильно ответом своим он встревожил их храбрые души.

Соревнованье прервав, женихов они быстро собрали.

[660] К ним обратился тогда, весь кипя, Антиной, сын Евпейта.

Гневом пылал он, в груди сердце полнилось чёрною злобой,

Словно свирепый огонь засверкали глаза. Так сказал он:

«Плохи дела! Горе нам! Дело дерзкое сделал, пустившись

Смело в свой путь Телемах! От него мы такого не ждали!

[665] Нас не спросив, он, юнец, самовольно корабль снаряжает,

Лучших берёт из людей и спокойно от нас уплывает!

В будущем беды он нам принесёт. Пусть уж лучше погибнет

Прежде от Зевса, пока не совсем возмужал нам на горе!

Вы же мне быстрый корабль снарядите, гребцов дайте двадцать,

[670] Чтоб на обратном пути, в море он угодил к нам в засаду!

Будем его поджидать между Замом крутым и Итакой.

Поиски эти отца пусть ему принесут лишь погибель!»

Так он сказал. Женихи согласились, одобрив идею.

После уж вместе они все направились в дом Одиссея.

[675] Но Пенелопа о том, что её женихи замышляют

Зло против сына её Телемаха, не знала недолго.

Всё рассказал ей Медонт, славный вестник; он был за оградой,

Рядом, когда женихи совещались, и речи их слышал.

С вестью такой он скорей в дом пошёл, чтоб сказать Пенелопе,

[680] И на пороге её повстречал. Пенелопа спросила:

«Ты ни наказ ли какой женихов благородных несёшь мне?

Может, рабыням царя Одиссея, подобного богу,

Бросить дела повелеть, чтоб обед женихам приготовить?

Лучше б не свататься им! Отступились бы, не приходили!

[685] О, если б этот обед в доме нашем для них был последним!

Часты как ваши пиры! Вы наш дом разорили! Сгубили

Все достояние в нём Телемаха! Неужто ни разу

В детстве не слышали вы от разумных отцов благородных,

Как относился всегда к ним мой муж, Одиссей богоравный?

[690] Не обижал никого никогда он ни словом, ни делом,

В нашем народе; хотя многосильным царям и обычно

Лаской любимцев ласкать, и обиды нести нелюбимцам.

Он же за всю свою жизнь никого не обидел из смертных.

Вы же бесстыдство своё всем являете в ваших поступках!

[695] Нет благодарности в вас за добро и былые заслуги!»

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«О, если б только всё зло заключалось лишь в этом, царица!

Но куда большей бедой женихи нам теперь угрожают,

Худшей гораздо! Не дай им исполнить то дело, Кронион!

[700] Ведь Телемаха убить порешили они острой медью

В день возвращенья его. Он искать об отце своём вести

В Пилос священный отбыл и в божественный град Лакедемон».

Так он сказал. У неё ослабели тут ноги и сердце.

Долго ни слова сказать не могла она: голос цветущий

[705] Вдруг онемел, а глаза переполнились сразу слезами.

С духом собравшись, она, наконец, так ему отвечала:

«Вестник, но что же его побудило отбыть? Для чего же

Вверился он кораблям быстроходным (конями морскими,

Что по великой воде пробегают, зовут их мужчины)?

[710] Хочет ли он, чтоб совсем его имя исчезло в народе?»

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«Мне неизвестно, внушил это бог ли какой ему, или

Сам он то в сердце решил, чтобы в Пилос отплыть, дабы лучше

Всё об отце разузнать: где он, что с ним, вернётся ли, нет ли».

[715] Так он сказал, и затем удалился из царского дома.

Сердце щемящая скорбь охватила царицу; и стало

Невмоготу ей сидеть в мягком кресле; и пусть в доме кресел

Было в достатке других, на порог опустилась царица,

Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,

[720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.

Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:

«Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,

Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!

Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

[725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали

Бури из дома его. И о сборах его я не знала…

Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже

[730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,

Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!

Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –

Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,

Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.

[735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!

Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.

Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.

Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.

И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,

[740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,

Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».

Няня усердная тут, Евриклея, сказала царице:

«Милая дочь! Повелишь ты казнить меня медью жестокой,

Или помилуешь, но ничего от тебя я не скрою.

[745] Было известно мне всё. По приказу его принесла я

Хлеб на дорогу, вина… Взял с меня он великую клятву:

Не разглашать, пока срок до двенадцати дней не наступит,

Или не спросишь сама, или всё от других не узнаешь.

Свежесть лица твоего, он боялся, от плача поблекнет.

[750] Вот что: омойся теперь, облеки тело чистой одеждой,

В верхний покой свой пойди и молитву с рабынями вместе

Перед Афиною там сотвори, Зевса дочерью мудрой.

Сына тебе сохранить и от смерти спасти она может.

Но не печаль старика, без того уж печального. Верь мне:

[755] Боги ещё не совсем отвернулись от славных потомков

Аркесиада; они обладать ещё будут высоким

Домом царя и его плодоносной землёю обширной».

Так ей сказав, уняла она скорбь её, слёзы сдержала.

После, омывшись водой и облекшись одеждою чистой,

[760] В верхний покой свой пошла Пенелопа с рабынями вместе.

Всыпав в корзинку ячмень, так царица молилась Афине:

«Непобедимая дочь Зевса щитовладельца, внемли мне!

Если, когда Одиссей многоумный сжигал пред тобою

Тучные бедра быков и овец в своём доме высоком, –

[765] Вспомни об этом теперь и спаси для меня его сына,

Козни моих женихов злонамеренных нынче ж разрушив!»

Стон испустила в конце. И услышала просьбу богиня.

А женихи той порой в пышном зале тенистом шумели.

Так говорил не один среди них, безрассудно-надменных:

[770] «Верно, желанная всем Пенелопа готовит нам свадьбу,

Даже не мысля о том, что готовим мы смерть её сыну!»

Так говорил не один. Но не знали они, что готовят

Боги им всем. Антиной так сказал женихам, негодуя:

«Эй, безрассудные! Вам я советую речи такие

[775] Попридержать, чтоб из слуг кто-нибудь не донёс, вас услышав!

Лучше мы молча уйдём все отсюда и дело исполним,

То, на которое вы согласились сегодня с охотой».

Так он сказал, а затем двадцать спутников выбрал отважных,

С ними пошёл к кораблю, что стоял на песке возле моря.

[780] С берега сдвинув корабль в волны пенноглубокого моря,

Снасти внесли, паруса, утвердили высокую мачту,

Крепко ремнями из кож привязали к уключинам вёсла,

Должным порядком затем разложили они белый парус;

Вооруженье внесли их отважные мальчики-слуги.

[785] В море на якорь корабль укрепив в глубине, вновь вернулись

На́ берег ужинать все. Так за ужином вечера ждали.

В верхнем покое своём той порой Пенелопа лежала

В сердце с печалью большой; ей ни есть и ни пить не хотелось;

Думала лишь об одном: смерть минует ли славного сына,

[790] Или от рук женихов вероломных он всё же погибнет?

Будто бы лев, что вокруг видит только охотников ловких,

Гибель несущих ему, и, зажатый в тиски, он трепещет, –

Так трепетала она среди мыслей гнетущих. Но вскоре

Сон успокоил её, и гнетущие мысли исчезли.

[795] Тут вдруг идея пришла светлоокой богине Афине.

Призрак она создала, что похож на прекрасную видом

Старца Икария дочь, на сестру Пенелопы Ифтиму;

Муж её – сильный Евмел – правил в Ферах, где жил в славном доме.

Призрак отправила в дом Одиссея богиня Афина,

[800] Чтоб успокоил он скорбь Пенелопы, и лёгкой рукою

Горькие слёзы утёр, и печаль её лаской утешил.

В спальню тот призрак проник, и ремня у задвижки не тронул,

Встал над её головой бестелесный, и так говорил ей:

«Спишь, Пенелопа, сестра? Или сердце терзаешь печалью?

[805] Боги, что вечно живут лёгкой жизнью, тебе запрещают

Плакать и сетовать! Верь, Телемах невредимым вернётся!

Он ведь бессмертных богов никогда и ничем не прогневал».

В сладкой дремоте уже, у ворот в дивный мир сновидений,

Мнимой сестре своей так Пенелопа сквозь дрёму сказала:

[810] «Друг мой, сестра, что тебя привело? Мы не виделись столько!

Ты ведь теперь уж живёшь далеко, к нам давно не бывала…

Но как ты хочешь, чтоб я уняла свою скорбь и печали,

Если жжёт сердце моё, сушит душу великое горе?

Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

[815] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… он в море умчался,

Юный совсем, ни к труду, ни к речам не приученный мудрым.

Больше волнуюсь о нём я теперь, чем о бедном супруге;

[820] Сердцем терзаюсь, боюсь, чтоб беды с ним какой не случилось

В море бескрайнем, или в чуждых странах среди чужеземцев.

Даже и здесь у него есть враги, стерегут его чтобы

Смерти жестокой предать на обратной дороге в отчизну».

Сумрачный призрак в ответ так на это сказал Пенелопе:

[825] «Сердце своё не тревожь понапрасну, сестра, и не бойся!

Спутница есть у него, да такая, которой бы всякий

Смертный желал, чтобы с ним находилась: ведь всё она может, –

Дева Афина сама! И тебе она шлёт состраданье!

Это она послала меня с вестью к тебе, чтоб утешить».

[830] Мнимой сестре своей так Пенелопа на то отвечала:

«Если же ты – божество и пришла ты ко мне от богини,

То, умоляю, открой мне супруга печальную участь!

Жив ли еще Одиссей, ещё видит ли солнца сиянье?

Или его уж нет, и сошёл он в обитель Аида?»

[835] Сумрачный призрак в ответ так на это сказал Пенелопе:

«Нет, я о нём ничего рассказать не могу: жив он, нет ли…

Зря говорить не хочу: пусторечие ветру подобно».

Так сказав, призрак исчез, лишь скользнул у дверного засова

Воздухом лёгким. В тот миг пробудилась от сна Пенелопа,

[840] Старца Икария дочь. Её сердце наполнила радость, –

Так явно призрак предстал ей пророческий ночью глубокой.

На корабле женихи той порой шли дорогою водной,

Смерть Телемаху неся в своих замыслах дерзко-жестоких.

Остров утёсистый есть на равнине солёного моря,

[845] Между Итакой лежит он и Замом скалистым. То остров –

А́стерис. Он небольшой. Для судов же – две гавани тихих

Есть там с обеих сторон. Там и встали в засаде ахейцы.