Песнь четвёртая (Дельта). Встреча с Менелаем и Еленой. Пенелопа и призрак

Вот в Лакедемон пришли, что в низине, меж гор и ущелий;

Прибыли к дому царя Менелая, великого славой.

Свадебный пир он давал для родни многочисленной, пышный.

Сына и дочери – две свадьбы разом он праздновал в доме!

Сыну Пелида, фаланг разрывателя, дочь он просватал;

[5] В Трое давно уж они меж собой договор заключили

Выдать её за него, и теперь сочетали их боги.

Много он дал ей коней, колесниц; отправлял он невесту

В город её жениха, к мирмидонцам, где жил тот и правил.

[10] Сыну ж – Алектора дочь молодую он выбрал, из Спарты.

В поздних годах уж родил сына он с молодою рабыней;

Сильным был сын Мегапент. А Елене детей не хотели

Боги давать с той поры, как она родила Гермиону,

Милую дочь, что красой золотой Афродите подобна.

[15] Шумно пирует толпа в царском доме огромном, высоком.

Здесь все соседи, родня Менелая, великого славой.

Вот наслаждаются все дивной песней певца, что под лиру

Им вдохновенно поёт. И под музыку два акробата

В такт совершали прыжки с кувырками ритмично по кругу.

[20] К царскому дому прибыв, у ворот из своей колесницы

Вышли герой Телемах с сыном Нестора юным, прекрасным.

Первым увидел гостей Этеон благородный, почтенный,

Ловкий помощник царя Менелая, великого славой.

В дом он скорей поспешил, чтоб царю возвестить о пришедших;

[25] Близко к нему подойдя, обратился он с речью крылатой:

«Там чужеземцы пришли, Менелай, Зевса славный питомец,

Двое уставших мужчин, с виду тоже как Зевса потомки.

Что повелишь ты? Распрячь чужакам их коней быстроногих?

Или сказать, чтоб другой дом нашли, где их примут радушно?»

[30] С гневом великим ему отвечал Менелай русокудрый:

«Ты неразумным ещё не бывал, Этеон Боефоид!

Что ж ты теперь вздор несёшь, словно глупый младенец лепечет?

Мы испытали не раз гостелюбие в странствиях наших,

Прежде, чем снова домой возвратились. Дай Зевс, чтоб на этом

[35] Кончились беды у нас! Распрягайте коней чужеземцев!

Их же самих ты сюда проводи, чтобы нам угостить их».

Только сказал он, скорей побежал тот сквозь множество комнат,

Дома большого, с собой царских слуг расторопных брал многих.

Быстро коней распрягли легконогих, вспотевших до пены;

[40] К яслям в конюшне царя привязали голодных животных;

В ясли насыпали им полбы, и ячменя подмешали.

К белой фасада стене прислонили затем колесницу.

В царский божественный дом пригласили гостей. Те, увидев

Зевса питомца, царя дивный дом, изумлялись, любуясь:

[45] Всё лучезарно кругом, всё блестит словно солнце с луною

В доме высоком царя Менелая, великого славой.

Вот, насладив, наконец, глаза дивными видами дома,

Оба в купальни пошли, гладкотёсные, чтобы омыться.

Вымыв их чисто, тела маслом им умастили рабыни;

[50] Каждого в лёгкий хитон облекли и в плащи тонкой шерсти.

Рядом с царём на пиру садят их, с Менелаем Атридом.

Тотчас служанка кувшин золотой принесла и омыла

Руки им чистой водой из него над серебряным тазом;

Гладкий подставила стол. А почтенная ключница ловко

[55] Хлеб разложила на стол и различных закусок к обеду,

Кушаний вкусных для них принесла из запасов охотно.

Мяса раздатчик, подняв высоко, нёс мясные подносы

Прямо на стол, а затем кубки им золотые поставил.

Жестом приветствуя их, так сказал Менелай русокудрый:

[60] «Пищи вкусите, друзья, на здоровье, и радуйтесь с нами!

А как насытитесь вы, я спрошу у вас, кто вы такие.

Вижу, что в вас не увял, цвет породы родителей ваших:

Оба вы дети царей, скиптродержцев от Зевса рождённых!

Знаю, такие, как вы, не из низких сословий выходят».

[65] Так он, сказав, положил от быка им хребтового мяса

Прямо из доли своей отделив два куска, из почётной.

К сладостным яствам тогда дружно руки они устремили.

После того как едой и питьём голод свой утолили,

Тихо сказал Телемах сыну Нестора, голову близко

[70] К уху его наклонив, чтоб никто разговор не услышал:

«Видишь, мой друг Несторид, благородный, любезнейший сердцу,

Как в этом светлом большом гулком зале повсюду сверкает

Золотом и серебром, янтарём, медью, костью слоновой!

Думаю, разве что Зевс дом такой на Олимпе имеет.

[75] Что за богатство! Всего и не счесть! Я смотрю с изумленьем!».

Но его тихую речь Менелай русокудрый услышал.

Голос возвысив, к гостям обратил он крылатое слово:

«Милые дети! Нельзя смертным с Зевсом владыкой равняться!

Так как, и дом у него, и сокровища – вечны, нетленны.

[80] Люди ж, – иные со мной и поспорят богатством успешно,

Ну а иные и нет… Много я претерпел и скитался,

Много привёз и добра в кораблях, на восьмой год вернувшись.

И Финикию, и Кипр посетил я; достиг и Египта;

У эфиопов я был, посетил сидонян и эрембов.

[85] Также и в Ливии был, где ягнята родятся с рогами,

Где по три раза окот у овец и у коз ежегодно;

Там ни богач, ни пастух никогда недостатка не знают

В сыре и мясе, или в молоке жирно-сладком и свежем:

Доят там коз и коров круглый год, молока там в избытке.

[90] Но пока в землях чужих собирал я богатства, скитаясь,

В милом отечестве брат мой погиб от убийцы лихого,

Тайно, коварно: он был подло предан своей же супругой.

С тех пор богатства мои мне постылы, в них радости нету…

Но, верно, ваши отцы, кто б ни были, уже вам об этом

[95] Всё рассказали… Но мне горько: больно мне видеть потерю

Дома, что прежде блистал, был мне близок, был славен богатством!

Рад бы остаться теперь я и с третью того, что имею,

Лишь бы вернуть тех мужей, что под Троей великой погибли,

Тех, что назад не пришли в милый Аргос, богатый конями.

[100] Часто сижу я один здесь, в богатом большом своём доме,

Их поминая, о них обо всех сокрушаясь и плача.

Плачем о них сердце я услаждаю порой, и на время

Всё забываю: ведь скорбь быстро душу у нас пресыщает.

Но, вспоминая друзей, об одном я печалюсь всех больше.

[105] Только я вспомню о нём, – мне и сон ненавистен, и пища.

Ведь из ахейцев никто не сумел столько вынести бедствий,

Сколько их снёс Одиссей. Видит бог, несчислимые беды

Пали на долю его; на мою же – печали о друге.

Долго отсутствует он. Жив ещё или нет, мы не знаем.

[110] Бедный отец каждый день безутешно горюет о сыне,

Старый Лаэрт. Слёзы льёт и супруга его, Пенелопа;

И Телемах; он ещё был в пеленках, когда тот уехал».

Так он сказал, пробудив боль тоски об отце в сердце сына;

Имя отца услыхав, не сдержал сын слезы подступившей.

[115] Тут же пурпурный свой плащ он за по́лы схватил торопливо,

Чтобы глаза им прикрыть. Менелай, видя это, всё понял.

Но колебаться он стал и рассудком, и сердцем, не зная:

Ждать ли, чтоб юноша сам говорить о родителе начал,

Или вопросами всё от него разузнать понемногу?

[120] Тут, пока молча сидел он, колеблясь рассудком и сердцем,

К ним из покоев своих благовонных спустилась Елена,

Схожая образом всем с Артемидою золотострельной.

Кресло изящное ей пододвинула тут же Адреста;

Мягкий ковёр шерстяной положила под ноги Алкиппа;

[125] Фило корзинку несла, драгоценный подарок Алькандры,

Умной Полиба жены; жил Полиб тот в египетских Фивах,

Там, где во многих домах можно встретить большое богатство.

Дал Менелаю ещё в дар он две сребролитые ванны,

И два треножника дал, дал и золотом десять талантов.

[130] Также супруга его подарила царице Елене

Прялку из золота и закруглённую снизу корзинку

Из серебра, но края золотые. И эту корзинку

Фило теперь принесла и поставила возле Елены,

Полную пряжи цветной; на корзинке лежала и прялка

[135] С шерстью пурпурной. Итак, в кресло села царица Елена,

Нежные ноги свои на подставку-скамью опустила.

Тотчас у мужа она с любопытством расспрашивать стала:

«Что ты узнал, Менелай, благороднейший Зевса питомец?

Кто наши гости, что в дом к нам пришли? Как себя называют?

[140] Верно скажу, или нет, только сердце моё говорит мне,

Что не встречала ещё я такого уж явного сходства

Ни у мужей, ни у жён… я гляжу, и сама изумляюсь!..

Как этот гость наш похож на царя Одиссея! Не сын ли

Это его, – Телемах? Ведь младенцем его тот оставил

[145] Дома, когда на войну уплывали ахейцы под Трою,

Из-за бесстыжей меня предприняв свой поход столь отважный».

И, отвечая жене, так сказал Менелай русокудрый:

«Ты справедливо, жена, говоришь. Я и сам это вижу.

Схожи и ноги его, схожи руки и стан, и фигура;

[150] Те же глаза, тот же взгляд; те же кудри он носит густые

На голове. А когда я сейчас помянул Одиссея

При разговоре о том, сколько тот за меня бед изведал, –

Из-под ресниц у него покатились внезапные слёзы,

Но под пурпурный свой плащ он их спрятал, лицо закрывая».

[155] Тут Несторид Писистрат благородный сказал Менелаю:

«Богорождённый Атрид Менелай, повелитель народов!

Истинно, спутник мой сын Одиссея, как сам говоришь ты.

Но рассудителен он, и решил, что ему неприлично

Сразу себя выставлять так нескромно при встрече с тобою,

[160] Так как ты сразу пленил нас божественной речью своею.

Ну а меня мой отец, старец Нестор, наездник геренский,

В спутники с ним отослал, чтобы мог он с тобой повидаться,

Чтоб посоветовал ты: как ему поступить и что делать.

В доме родительском сын много горя находит и бедствий,

[165] Если отец далеко, нет друзей, нет заступника в доме.

Так Телемаху теперь нелегко: нет отца, и в народе

Больше уж нет никого, кто его от беды защитил бы».

Это услышав, в ответ Менелай русокудрый воскликнул:

«Боги! Неужто в гостях у меня сын мне милого друга!

[170] Друга, так много невзгод за меня перенесшего тяжких.

Друга, с которым дружить я хотел больше, чем с остальными

При возвращеньи домой, и надеялся встретить, лишь дал бы

В бурных не сгинуть волнах и вернуться нам Зевс громовержец.

В Аргосе дал бы ему город я, дом ему бы построил;

[175] Взял бы его самого из Итаки с богатствами, с сыном,

С целым народом. Для них я очистил бы, выселил город

Где-нибудь рядом с моим, и который под властью моею.

Часто встречаться тогда мы могли бы; дружили бы крепко,

Дружбой своей веселясь. И не раньше б мы с ним разлучились,

[180] Чем одного бы из нас скрыло чёрное облако смерти.

Счастью, что сбыться могло, знать, сам бог позавидовал даже,

Если несчастному он запретил ему в дом свой вернуться».

Так он сказал. И у всех вызвал этим нежданные слёзы.

Плакала Зевсова дочь, Менелая супруга, Елена;

[185] Плакал и сам Менелай, и возлюбленный сын Одиссея.

Также и Нестора сын Писистрат не сдержал слёз внезапных:

Вспомнил о брате своём Антилохе, что был безупречным,

Но был под Троей убит славным сыном Зари лучезарной.

Вспомнив о брате, к царю обратился он с речью крылатой:

[190] «О, царь Атрид Менелай, ты разумнее всех земнородных!

Так говорил много раз и отец престарелый мой, Нестор,

Дома, когда о тебе вспоминали в семейных беседах.

Ныне ж послушай и ты, многоумный, меня: не люблю я

Слёзы за ужином лить. Скоро вспыхнет румяная Эос,

[195] Рано родясь поутру. Будет время скорбить; я не против

Плача о близких, друзьях, что настигнуты смертью холодной.

Нам, земнородным, одна после смерти надёжная почесть:

Локон волос от друзей на могилу, их слёзы да память!

Брата лишился и я. Не последним он был из аргивян.

[200] Верно, ты знаешь его. Сам же я не успел, к сожаленью,

Встретиться с ним, и не знал брата я. Ото всех был отличен,

Слышал я, брат Антилох быстрым бегом и смелостью в битвах…»

Тут, отвечая ему, так сказал Менелай русокудрый:

«Друг мой, разумно ты всё говоришь! Так сказать мог, пожалуй,

[205] Старец лишь мудрый какой, что тебя много старше годами.

Вижу из слов я твоих, что отца своего ты достоин!

Сразу порода мужей, без труда, познается, которым

В браке и в племени их много счастья назначил Кронион.

Так вот и Нестору он длит года его светлые, чтобы

[210] В доме своём он старел, веселясь, без нужды, среди милых

Умных своих сыновей, копьеборцев отличных и смелых.

Мы же рыданья свои, что устроили прежде, – оставим.

Снова начнем пировать, вымыв руки водой светлоструйной!

Времени будет у нас и с утра предостаточно, чтобы

[215] И Телемаху и мне побеседовать дружно друг с другом».

Так он сказал. Тут воды вымыть руки им дал Асфали́он,

Друг и проворный слуга Менелая, великого славой.

К сладостным яствам затем дружно руки они устремили.

Новая мысль тут пришла к Зевса дочери, дивной Елене:

[220] Снадобье бросить в вино, намешать всем, чтоб выпили после;

Сразу и горе, и скорбь прочь уйдут, и забудутся беды.

Если кто выпьет вина с этим снадобьем столь благотворным,

Весел он будет весь день, и не смог бы он даже заплакать,

Если б и мать, и отца отняла у него смерть внезапно,

[225] Если б лишился он вдруг брата или же милого сына,

Что на глазах у него поражён был бы острою медью.

Зевса прекрасную дочь наделила тем снадобьем чудным

Некогда, щедро снабдив, Полидамна, супруга Фоона,

В дальнем Египте, в стране, где земля порождает обильно

[230] Всяческих злаков и трав: ядовитых, целебных и прочих.

Каждый в народе том – врач, превышающий знанием в зельях

Всех чужаков, ибо все в той земле род ведут от Пеана.

Снадобье бросив в вино, размешав, всем раздать повелела,

И в свою очередь так начала речь царица Елена:

[235] «О, царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный! Также и все вы,

Дети великих мужей! По желанию Зевс посылает

Людям и зло, и добро, как захочет, ему всё возможно.

И пока можно, вы здесь, в зале пышном вином веселитесь,

Тешьте беседой себя. Вот и я о былом расскажу вам.

[240] Пусть хоть всех подвигов я Одиссея царя и не вспомню,

Как непреклонен он был и твёрд духом в страданиях многих,

Но расскажу вам о том, что бесстрашно дерзнул он исполнить

В Трое далёкой, где вы столько бед претерпели, ахейцы.

Тело своё он иссёк беспощадно бичом недостойным,

[245] Рубищем драным покрыл свои плечи, как жалкий невольник;

В город враждебных мужей он проник. Там, средь улиц широких,

Образ бродяги приняв, он ходил в своём рубище рваном

Будто бы нищий, каких у ахейских судов не видали.

Так он по Трое ходил средь троян, и не узнан был ими.

[250] Я же узнала его, лишь увидев; расспрашивать стала.

Но от ответов прямых хитроумно он стал уклоняться.

Только когда я его и омыла, и маслом натёрла,

В чистое всё облекла, и клялась ему клятвой великой,

Что лишь тогда я выдам Одиссея троянцам, когда он

[255] В стан возвратится к шатрам и своим кораблям дугоносым, –

Только тогда он раскрыл мне весь замысел хитрый ахейцев.

Многих троян он убил длинноострою медью; при этом

Много и выведал он, прежде чем в стан аргивян вернуться.

Многие вдовы троян горько плакали. Сердце моё же

[260] Было веселья полно: я давно уж стремилась умчаться

В землю родную свою. Я давно уж жалела о страсти,

Что от отчизны меня увлекла по вине Афродиты,

Бросить заставила дочь, ложе брачное, милого мужа,

Столь одарённого всем: и умом, и красою, и статью».

[265] И, отвечая на то, так сказал Менелай русокудрый:

«Истинно всё. Обо всём справедливо ты судишь, супруга.

Случаи были узнать мне поступки и нравы у многих

Сильных достойных мужей, много разных земель посетил я,

Но никогда и нигде не случалось мне видеть такого,

[270] Как Одиссей: он всегда духом твёрд был средь горя и бедствий.

Вот что он сделал ещё, многоопытный муж и могучий,

В чреве глубоком коня деревянного: там мы засели,

В войске храбрейших избрав из ахейцев на гибель троянам…

Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,

[275] Демон, враждебный для нас, лишь троянам желающий славы.

Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.

Трижды громаду коня обошли вы вдвоём, всё ощупав.

Вдруг начала ты взывать поименно к знатнейшим данайцам,

Голосу милых их жён подражая искусно и пылко.

[280] Первыми я и Тидид, да ещё Одиссей богоравный

В тёмной утробе коня голоса милых жён стали слышать.

И пробудилось во мне и в Тидеевом сыне желанье