Нимфа Калипсо меж тем и бурав принесла Одиссею.

Бревна он все просверлил и сплотил их, как надо, друг с другом;

Брусьями бревна скрепив, вбил он клинья в пазы, укрепил всё.

Плот он просторным таким себе сделал, каким корабельщик,

[250] Опытный в деле своём, строит трюм у торгового судна,

Что и товар, и купцов носит в море широком надёжно.

Скрепы бортов он возвёл часто, как корабельные рёбра.

Палубу сделал, сплотив крепко длинные гладкие доски.

Мачту поставил, на ней утвердил поперечную рею,

[255] Сделал и руль у кормы, чтобы судно могло развернуться.

Сделал по скрепам бортов загородку из ивовых прутьев,

Чтоб защищала от волн. Взял в запас много брёвен и досок.

Нимфа Калипсо меж тем, свет богинь, принесла парусины,

Чтобы он парус пошил. Парус он изготовил искусно.

[260] Брасы затем привязал он к нему, также фалы и шкоты.

Кончив всё, сдвинул он плот рычагами к священному морю.

Так день четвёртый прошёл, когда он завершил всю работу.

В пятый день в путь собрала Одиссея богиня Калипсо.

В ванне его освежив, облекла благовонной одеждой.

[265] Мех один с тёмным вином положила на плот ему нимфа,

Мех ещё больший – с водой ключевою, а в третьем лежали:

Хлеб, и запасы еды всякой разной в дорогу в достатке.

Кончив, она призвала ему ветер попутный и добрый.

С радостью парус поднял Одиссей боговидный. И ветер

[270] Плод подхватил и понёс. На корме и руля неустанно

Правил могучей рукой Одиссей; сон к нему не спускался.

Глаз не сводил он с Плеяд, с Волопаса, что поздно заходит

В море, и с Арктоса, что Колесницей зовут; этот Арктос

Кружит по небу всегда, вечно смотрит на мощь Ориона,

[275] И лишь один никогда не купается он в Океане.

С ним повелела ему согласовывать нимфа Калипсо

В море ночном верный путь: чтоб всегда находился он слева.

Вот уж семнадцать прошло дней, как вышел он в тёмное море.

На восемнадцатый день показались тенистые горы

[280] Дальней феаков земли, что была уж совсем недалёко.

Чёрным щитом боевым в мглистом море казались те горы.

От эфиопов меж тем возвращался Земли Колебатель.

Издалека он пловца, с гор Солимских заметил уж в море.

И лишь узнал он в пловце Одиссея, – разгневался страшно;

[285] Грозно потряс головой и воскликнул в бушующем гневе:

«О-о-о! Неужели, пока пребывал я в стране эфиопов,

Боги все, мне вопреки, согласились помочь Одиссею?

Чуть не достиг он земли феакийской, где должен избегнуть

Рока несчастий своих, что ему предназначены свыше.

[290] Но ещё досыта я накормить его горем успею!»

Тёмные тучи нагнал он большие; огромным трезубцем

Море вокруг возмутил; шторм поднял, понагнав отовсюду

Грозные ветры. И вмиг тучи тёмные море и землю

Скрыли, кругом обложив. Тьма ночная с небес опустилась.

[295] Вместе тут быстрый Зефир, Эвр и Нот, и Борей, порождённый

Светлым Эфиром, волну за волной высоко поднимали.

В ужас пришёл Одиссей, сердце сжалось, колени ослабли.

Страхом объятый, сказал своему он отважному духу:

«Горе несчастному мне! Что ещё, наконец, со мной будет?!

[300] Ох, я боюсь, что вполне говорила правдиво богиня,

Мне предсказав, что ещё встречу бед я немало на море,

Прежде чем в дом свой вернусь. Вот уж всё исполняется нынче.

Страшными тучами Зевс обложил беспредельное небо,

Море он всё возмутил, шторм поднял, всевозможные ветры

[305] Сшиб здесь все вместе! И вот, мне грозит неизбежна гибель…

Трижды… четырежды те из данайцев счастливей, что в Трое

Гибель сыскали в боях, жизнь отдали в угоду Атридов!

Лучше бы было и мне, встретив учесть лихую, погибнуть

В день тот, когда защищал бездыханное тело Пелида,

[310] И сотни копий в меня медноострых метали троянцы!

С честью б меня погребли, славу я бы обрёл средь ахейцев.

Ну а теперь мне судьба здесь бесславно и жалко погибнуть…»

Так он сказал. В этот миг вдруг волна исполинская сверху

Рухнула с шумом на плот, закрутила его, как скорлупку.

[315] В море упал Одиссей далеко от плота; упустил он

Руль из ослабшей руки. Посредине легко разломилась

Мачта под силой ветров налетевших и спорящих в буре.

В море далеко снесло и разорванный парус, и рею.

Долго его самого глубина поглощала, не мог он

[320] Вынырнуть, преодолев толщу волн, и мешала одежда,

Что на прощанье ему подарила богиня Калипсо.

Вынырнул он, наконец, из пучины, и воду морскую

Горькую он извергал, что с кудрей ему в рот попадала.

В этой ужасной беде не забыл он, однако, про плот свой.

[325] Споря с волнами, за ним он поплыл и, догнав, ухватился,

Взлез, и на палубе сел посредине, спасаясь от смерти.

Плот то туда, то сюда волны грозные в море швыряли.

Словно осенний Борей по широкой равнине гоняет

Стебли иссохшей травы, те, что прочно сцепились друг с другом, –

[330] Так же гоняли и плот в море бурном свирепые ветры.

То вдруг Борею его Нот бросал, то играл им шумящий

Эвр, то его уступал он Зефиру, чтоб гнать его дальше.

Тут увидала его Кадма дочь, дивноногая Ино,

Что Левкотеей теперь называют. Была она смертной.

[335] Но, умерев, приняла честь бессмертия в море глубоком.

И пожалела она Одиссея, носимого бурей.

Вот легкокрылым нырком она с волн пенно-шумных взлетела

И опустилась на плот его крепкий, и так говорила:

«О, злополучный! За что Посейдон на тебя так разгневан

[340] В сердце своём, что тебе посылает он столько несчастий?

Знай, он не сможет тебя погубить, как бы в том ни старался.

Ты же не кажешься мне неразумным, так сделай же вот что:

Скинь всю одежду свою, и свой плот предоставь воле бури;

Сам же ты в волны нырни и, руками работая мощно,

[345] Вплавь доберись до земли феакиян; найдёшь там спасенье.

Вот, дам повязку тебе от богов, ею грудь обмотаешь,

И уж тогда не страшись ты погибели в море глубоком.

Но, как едва доплывёшь, и земли лишь коснёшься рукою,

Тут же повязку сними и забрось в винно-тёмное море

[350] Дальше от твёрдой земли, сам немедля уйди, отвернувшись!»

Это сказав, подала головную повязку богиня.

После, вспорхнув вновь нырком быстрокрылым, она улетела

В бурное море, и вмиг скрылась в волнах тяжёлых и тёмных.

Думать тут стал Одиссей боговидный и многострадальный.

[355] Скорбью объятый, сказал своему он отважному сердцу:

«Горе! Быть может, опять мне ловушку какую готовит

Кто из бессмертных, подав мне совет, что б я плот свой оставил?

Нет, не исполню того! Видел я, что далёк ещё берег,

Где, как сказала она, отыщу для себя я спасенье.

[360] Лучше я здесь подожду, на плоту. До тех пор, пока цело

Судно моё, и пока ещё крепко шипы держат брёвна,

Я не оставлю его; здесь мне легче и с бурей сражаться.

Ну а когда разобьют волны грозные плот мой, тогда уж

Брошусь я вплавь: ничего уже лучше тогда не придумать».

[365] Но, пока думал он так, согласуясь с рассудком и сердцем,

Страшную вздыбил волну Посейдон, потрясающий землю,

Гороподобную, и эту тяжесть на плот он обрушил!

Будто бы вихрь налетел на сухую солому, что в куче

Мирно лежала, и всю разметал её в стороны разом,

[370] Так разлетелся и плот. Одиссей за бревно ухватился,

Как за коня, что поймал вольным в поле; верхом взгромоздился.

Снял он одежду с себя, что ему подарила Калипсо,

Быстро затем обмотал грудь волшебной повязкой богини,

Вытянув руки, нырнул и поплыл в бушевавшей пучине

[375] Грозно вздымавшихся волн. Видя это, Земли Колебатель

Вновь покачал головой, и сказал, утолив гнев свой грозный:

«Плавай теперь по волнам в бурном море, с лихвой настрадавшись,

К Зевса питомцам пока, к людям смертным ты вплавь не прибудешь!

Будет с тебя! Уж теперь не останешься мной недоволен».

[380] Так он сказал и, бичом погоняя коней длинногривых,

В Эги вернулся к себе, где дворец имел светлый, высокий.

Добрая мысль тут пришла Зевса дочери, мудрой Афине:

Загородила ветрам, бушевавшим, дорогу богиня,

И повелела из них трём умолкнуть, и только Борею

[385] Дуть приказала; сама волны перед пловцом укрощала,

Чтобы скорей Одиссей благородный к земле феакиян

Веслолюбивых приплыл, избежав Кер зловредных, и смерти.

Так он по бурным волнам в море плавал два дня и две ночи,

И неизбежной не раз ему чёрная гибель казалась.

[390] Вот, третий день принесла дивнокосая светлая Эос.

Ветер внезапно утих, и в безветрии море простёрлось

Ровною гладью вокруг. Вверх на гребне волны приподнятый,

Зорко вперёд он взглянул и увидел вдруг близкую землю.

Радостью сильной такой, дети рады бывают спасенью

[395] Жизни отца своего от тяжёлой, смертельной болезни,

Что силы в нём отняла по велению злобного бога,

Но волей добрых богов он, на радость им, всё ж исцелился, –

Столь же был рад Одиссей, когда землю и лес он увидел.

Быстро поплыл, чтоб вступить поскорее на твёрдую землю.

[400] Но, лишь приблизился он так, что можно крик мужа услышать, –

Грохот он вдруг услыхал волн морских о прибрежные скалы.

Волны кипели, шипя, и свирепо на берег высокий

С моря бросались! Облит берег весь был солёною пеной.

Не было гавани там для защиты судов, ни залива.

[405] Скалы виднелись кругом: лишь утёсы торчали да рифы.

В ужас пришёл Одиссей, сердце сжалось, колени ослабли.

Страхом объятый, сказал своему он отважному духу:

«Горе! Зачем же мне Зевс дал увидеть нежданную землю,

И для неё переплыть невредимым морскую пучину?!

[410] Выход не вижу я здесь из солёного моря седого.

Острые скалы кругом; волны бьются о них, расшибаясь;

И всюду гладкой стеной воздвигается берег высокий.

Море у берега так глубоко, что никак невозможно

Дна там ногами достать, чтобы гибели страшной избегнуть.

[415] Если попробую я зацепиться за скалы, то волны

Мощные схватят меня и швырнут со всей силы о камни.

Зря и пытаться. Тогда мне вдоль берега, может, пуститься

Вплавь: может, где и найду гавань тихую, берег отлогий…

Только боюсь, что б опять я не схвачен был бурей внезапной

[420] И, под мой стон и мольбы, унесён на простор многорыбный;

Или какой злобный бог, чтоб не вызвал бы мне на погибель

Страшных чудовищ морских, Амфитритой питаемых в море…

Знаю, как сильно сердит на меня Посейдон земледержец».

Но, той порой, пока он колебался и в думах, и в сердце,

[425] Мощной волной повлечён был он прямо на острые скалы.

Кости бы он поломал, изодрал бы, несчастный, всё тело,

Если б Афина ему в сердце умную мысль не вложила:

Чтобы, достигнув скалы, что есть сил ухватиться за выступ.

Так, ухватившись, он стал ждать со стоном волны отступленья.

[430] Но, отступая, волна с силой сшибла его вдруг с утёса,

И за собою опять утащила в кипящее море.

Если внезапно на дне осьминога из домика вырвать,

К щупальцам крепким его много камешков мелких пристанет, –

Так же и кожа от рук Одиссея, содравшись, пристала

[435] К грубому камню скалы. Сам ушёл с головой он под воду.

Так бы, судьбе вопреки, и погиб Одиссей в бездне моря,

Если бы в душу его не вложила Афина отваги.

Вынырнув вбок из волны, что стремилась опять к острым скалам,

Не приближаясь, поплыл он вдоль берега, тешась надеждой

[440] Где-нибудь гавань или берег тихий отлогий увидеть.

Вот, наконец, он нашёл устье тихой реки светловодной.

И для захода судов и пловцов место было удобным,

Ровным, без острых камней, и была от ветров там защита.

К мощному богу реки Одиссей тут с мольбой обратился:

[445] «Кто бы ты ни был, молю, о могучий владыка, внемли мне!

От Посейдона угроз я спасаюсь из бурного моря.

Вечные боги всегда благосклонно внимают молитвам

Бедного странника, кто б ни был он! Вот, я странником бедным,

Многострадальным, к твоим припадаю коленям, к потоку!

[450] Сжалься, владыка! Пошли мне защиту, чтоб ей я гордился!»

Так он молился. И бог, укротив свой поток, успокоил

Волны, и устье реки сделал гладким, и спас Одиссея.

К берегу лишь подошёл, подкосились, ослабнув, колени,

Руки обвисли: совсем его силы похитило море.

[455] Тело распухло его; изо рта и ноздрей вытекало

Много солёной воды. На мели он упал без сознанья.

Так, бездыханный почти, он безмолвно лежал, обессилев.

Вдруг он очнулся. И вмиг в сердце дух его сильный воспрянул.

Тут же сорвал он с груди головную повязку богини,

[460] В реку забросил её, что впадала в широкое море.

Быстро теченьем она понеслась по волнам. Прямо в руки

Ино её приняла. Он же вышел тогда из потока,

Скрылся в густом тростнике, лёг на землю, припал к ней, целуя.

Сильно волнуясь, сказал своему он отважному сердцу:

[465] «Горе! Что будет со мной? Что ещё мне назначено роком?!

Если я возле реки проведу ночь тревожную эту, –

Утренний иней, туман, от воды исходящий, холодный,

Вовсе погубят меня, я и так сил последних лишился.

Ну а под утро с реки веет воздух холодный, промозглый.

[470] Если ж на холм поднимусь, и под кровом тенистого леса

Лягу я в чаще кустов, – там и холод ночной не достанет,

И отдохну, и меня исцелит крепкий сон миротворный…

Только боюсь, как бы там мне не стать для зверей лёгкой пищей».

Так думал он, и ему показалось последнее лучшим.

[475] К лесу направился он на открытом холме густо росшем

Недалёко от реки. Выбрал куст двух олив, тех, что крепко

Между собою сплелись – благородная с дикой – ветвями.

Через ветвей густоту не могла проникать сырость ветра,

Не пробивало её и лучами палящего солнца,

[480] Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода: так густо

Были они сплетены. Одиссей, разместился под ними.

Мягкое ложе нагрёб он руками из листьев опавших.

Листьев там груда была пребольшая, в которой свободно

Двое и трое мужей разместиться могли бы удобно,

[485] Скрывшись от зимних ветров, как бы сильно они ни шумели.

В радость пришёл Одиссей благородный, увидев ту груду;

Сразу забравшись в неё, он зарылся в опавшие листья.

Так же под чёрной золой головню непогасшую прячет

В поле далёком пастух, где жилищ нету рядом, чтоб семя

[490] Пламени в ней сохранить, и огня не искать в другом месте.

Так, сохраняя тепло, Одиссей под листвою укрылся.

Тут на него навела сон Афина живительный, чтобы

Сил он скорее набрал. И уснул он, смежив сладко веки.