Калев промолчал, выжидательно глядя на двоюродного брата. Тот заглядывал к ним нечасто, собственно, кто ныне и к кому может зачастить, все вкалывают до посинения, если, конечно, их не попросят с работы. В былые времена Андрес занимал солидный пост в прокуратуре; после, когда от не внушавших новой власти доверия советских кадров принялись избавляться, мало считаясь со знаниями и способностями, прежнюю должность он потерял, но работу, как таковую, сохранил, и если для него самого что-то в корне или, по крайней мере, в денежном выражении, изменилось, то для посторонних, к которым, увы, приходится отнести и близких родственников, за исключением разве что жены и детей, все оставалось по-старому, они знали, что Андрес ловит убийц и грабителей, так он и теперь их ловил, делая это на свой обычный манер денно и нощно, и встречаться с ним удавалось не чаще, чем десять лет назад, а именно, дважды или трижды в год, по дням рождения.

– Не догадываетесь? – спросил он между тем, и Диана оживилась.

– Ану Туксам, – сказала она уверенно. – Так это все-таки убийство?

Андрес кивнул.

– Ага! Я так и думала. Отлично.

Калев хмыкнул. Диана оглянулась на него и смутилась. Позавчера вечером, когда вернувшийся в сопровождении пары белых халатов (с соответствующим содержимым, конечно) председатель товарищества Тийт Тамм удивленно сказал: «Почему вы до сих пор тут? Собрание, понятно, переносится, можете расходиться», и народ потянулся к выходу, Диана хотела уже указать ему на подозрительные обстоятельства происшествия и намекнуть, что в подобных случаях лучше задержать всех свидетелей на месте возможного преступления, но передумала, знала, что муж ее за такую выходку по головке не погладит. Теперь она испытывала вполне законное чувство удовлетворения, но…

– Я не к тому, что меня это убийство радует, – стала она оправдываться, – просто… просто…

– Просто что? – полюбопытствовал муж.

Диана не ответила, и он продолжил:

– Сразу видно…

– Любительницу детективов, – подхватила она. – Да, дорогой! У тебя тоже есть недостатки. Ладно, Андрес, выкладывай подробности.

Тот почесал в затылке, потом сморщил выразительное, да что там, красивое, несмотря на близкий полувековой юбилей лицо, собственно, он и сложения был недурственного и за те годы, что Диана его знала, не растолстел, не обзавелся брюшком… хотя при его язве… что ж, он и не исхудал, как то случается частенько с желудочными больными, словом, был в отличной форме и нравился женщинам… так, во всяком случае, утверждал Калев, добавляя, правда, неизменно, что кузен из верных или, по крайней мере, почти верных мужей. Диана верила этому лишь наполовину, поскольку жена Андреса, дама вполне достойная, художница, зарабатывавшая себе и в какой-то степени семье на скромное существование оформлением книг, в смысле, рисованием обложек, учитывая, что иллюстрирование литературных произведений в современном мире приказало долго жить, ничего не потеряла бы от близкого знакомства с косметологом, парикмахером, визажистом и прочими человекодизайнерами…

– Ну же, – сказала Диана нетерпеливо. – Не морочь голову! Я и так все знаю. Яд был в стакане. Не правда ли?

Андрес снова кивнул.

– Цианистый калий?

Андрес кивнул еще раз.

– Разумеется, – уронила Дина небрежно, но с оттенком торжества.

– Интересно, – сказал Калев, – где у нас тут можно достать цианистый калий? Вряд ли он водится где-либо еще, кроме страниц детективных романов. Но из книги его вряд ли извлечешь. Даже химическим путем.

– Достать можно, – сообщил Андрес сдержанно. – Но проверять каждого, кто там у вас, на чердаке, в тот вечер был, слишком долгое дело. Сорок четыре человека, не считая жертвы. Конечно, если не удастся решить проблему иначе, тогда придется…

– Иначе? А именно? – спросила Диана.

– Мотив, – бросил Калев.

– Вот, – сказал Андрес. – И здесь-то вы и можете мне помочь.

– Каким образом? – задала очередной вопрос Диана.

– Так ведь убийца кто-то из ваших соседей. Как ни мало вы с ними общаетесь, но живя в доме добрых сорок лет… Я говорю о Калеве.

– За последние годы треть жильцов сменилась, – пробормотал тот.

– И все-таки! Даже мне уже известно, что у кое-кого в доме был вполне весомый мотив.

– Не знаю, не знаю, – проговорила Диана и замолчала.

Они с Калевом переглянулись. Если мы с тобой не стали бы из-за этого никого убивать, сказал ей взгляд мужа, еще не значит, что и другие думают и поступают так же…

Андрес не обратил на этот немой разговор внимания.

– Так и быть, посвящу вас в детали, – сказал он. – Итак. Яд действительно оказался в стакане, иначе, впрочем, и быть не могло, поскольку вино пили все или почти все, но тем не менее других пострадавших нет. Подсыпали отраву в течение примерно десяти минут, предшествовавших убийству. То есть с того момента, как отпив несколько глотков, госпожа Туксам поставила стакан на стол и стала вынимать из сумки бумаги, которые предстояло на собрании рассмотреть, она ведь была членом правления, и до той минуты, когда по предложению председателя товарищества выпили за… не знаю уж, как он сформулировал свой тост. В промежутке она к стакану не прикасалась, так, во всяком случае, утверждают две дамы, обсуждавшие с ней одну из тем, которой должны были в тот вечер коснуться. Так что убийца подобрался к стакану именно в эти десять-двенадцать минут.

– И никто ничего не видел? – удивилась Диана. – Столько народу…

– Так оно и бывает, – вздохнул Андрес. – Ты ведь тоже там сидела. В двух метрах. Но…

– Я смотрела в другую сторону, – возразила Диана.

Наблюдала за фифой, могла б добавить она, поскольку вспомнила, что рассматривала фифину шевелюру, выкрашенную, по ее наблюдениям, совсем недавно, может, даже накануне собрания, в модный ныне медно-красный цвет, и думала, что почти никому этот оттенок не идет, фифа исключением не была… Не идет, и все-таки половина женщина в этот тон выкрасилась, почему, они и сами того не знают…

– А Калев?

– Я был занят разговором, – сказал тот.

– Ну вот. И все остальные отвечают в таком же духе. Если кто-то и видел что-либо, то не придал этому значения или же…

– Или же, – немедленно встряла Диана, – надумал шантажировать убийцу.

– Перестань нести чушь, – сказал Калев, – не то я выкину из дому всех твоих Агаток, Стаутов, Гарднеров и прочее разлагающее мозги чтиво.

– В наше время и это не исключено, – возразил Андрес. – Я имею в виду шантаж. Если есть бедняки и богачи, становится актуальной и тема, так сказать, перераспределения доходов. Любым путем. Но я все-таки не думаю, чтобы среди здешних бедняков объявился шантажист. У нас нет традиции.

– Ну хорошо, – сказал Калев утомленно. – Что дальше?

– Дальше, – ответствовал Андрес невозмутимо, – поговорим о мотиве. Вам известно, конечно, что Ану Туксам была собственницей не только своей квартиры, но и двух других?

– Известно, – сказала Диана неприязненно.

– А как она этого добилась, знаете?

– Приблизительно.

– Она была на редкость ловкой бабой, – буркнул Калев.

– Именно так! Она начала действовать, когда другие только свыкались с ситуацией. Едва появился закон о реституции, как она ринулась в бой. Достала где-то, раскопала в архивах ли еще каким-то образом, но извлекла на свет список бывших собственников, больше половины которых уехало в конце войны на запад, написала им самим, кое-кто из них был еще к тому моменту жив, или наследникам, предлагая перекупить квартиру. Трое согласились. Неудивительно. Возвращаться, доказывать права, потом возиться с арендаторами при всех тех ограничениях, которые предусматривал закон, за, в их понимании, гроши… Не вскидывайся, Калев, с нашей точки зрения они оказались в выигрыше, но если взглянуть на дело с их позиции… Подумай, сколько возни и времени или денег нужно было на то, чтобы реально получить обратно свою квартиру, если б уж пришла фантазия вернуться и вселиться в нее… Собственно, такое могло бы прийти в голову разве что тоскующему старцу, а людям помоложе, которые где-то в Швеции или Канаде родились, ехать в Эстонию совсем уж ни к чему… Тут бы получить хоть что-то… Клок шерсти с паршивой овцы. Словом, она оформила на себя три квартиры, кроме своей собственной, поставив жильцов перед фактом: платить аренду, искать другое жилье или выкупать это. Одна семья, самая бедная, выехала сразу и вообще оставила Таллин, перебралась в провинцию, где было проще устроиться. А две здесь. Первую квартиру, ту, которая освободилась, Ану продала, получила три четверти миллиона, сумма по тем временам огромная, настоящему собственнику она выплатила сущую безделицу, меньше ста тысяч.

– Недурно, – сказала Диана сухо.

– Теперь о тех двух семьях, которые остались в доме. Это наши главные подозреваемые. На сегодняшний день, во всяком случае.

– А кто выставил вино? – спросил внезапно Калев.

– Отличный вопрос! Нет, ни та, ни другая семья, на первый взгляд, к этому не причастны. Деньги дал бизнесмен из десятой квартиры, недавно в нее въехавший, а идея принадлежала чуть ли не самой Ану, если верить двум другим дамам из правления.

– Ану принадлежали все возникавшие в этих стенах идеи, так что тут можешь свои сомнения отбросить, – сказала Диана уверенно. – Но…

– Но о том, что вино будет, могли знать все, дамы, по-моему, довольно болтливы.

– Понятно.

– Вернемся к ее жертвам. Одну квартиру потихоньку выкупают жильцы, собственно говоря, теоретически выкупили давно, взяли кредит в банке. Симпатичная молодая пара, оба работают, приличная зарплата, один ребенок, мать жены, которая с ними живет, получает неплохую пенсию…

– Речь о Парках? – уточнил Калев.

– Именно. Значит, вы в курсе… Так… Сейчас они вносят по пять тысяч в месяц, раньше было три, но теперь доходы повысились, и они решили поднатужиться, чтобы покончить с этим делом быстрее, им осталось выплатить меньше трети. Со второй семьей дело обстоит иначе.

– А это кто? – спросила Диана.

– Петровы. Знаете?

– Что-то слышал, – ответил Калев неопределенно.

– Семья платит арендную плату, по пятнадцать крон за метр, в общем, гроши. Но! – Андрес сделал многозначительную паузу. – Сын убитой сообщил мне, что мать недавно предложила им выкупить квартиру. Сказала, что ей нужны деньги, и она так или иначе свое имущество продаст. Понимаете? Денег таких им взять неоткуда, еле на жизнь хватает, и кредита банковского им никто не предоставит, а, сами знаете, если хозяину взбредет в голову избавиться от съемщиков, то он от них избавится. Так что наиболее многообещающее направление расследования мне видится тут.

– Но если они не собственники, на собрании их не было, – возразила Диана.

– Нет, представь себе, были. Вернее, был. Глава семьи. Пришел примерно тогда же, когда убитая.

– Странно, что его не попросили удалиться.

– Может, и попросили бы, попозже, собрание ведь официально не начиналось, ждали председателя. Так что искать, во всяком случае, в первую очередь, надо здесь.

– Тем более, что они русские, – вставил Калев с иронической улыбкой.

Андрес покраснел.

– Не думаешь ли ты, что я способен обвинить невинных людей только потому что?…

– Да нет. Просто иногда твое стремление соответствовать генеральной линии вызвает усмешку.

– Но согласись, что у них больше причин… Те, в конце концов, спокойно платят, еще несколько лет, и все…

– Оттого, что эти убрали б мать, ничего не изменилось бы. Сын ведь жив.

– Может, он будет более снисходителен, он как будто преуспевает, у него свой бизнес.

– Нет такого бизнеса, который нельзя было б расширить.

– Кстати, – заметила Диана, – русским дала квартиру советская власть, отец нынешнего главы семьи был военным… Так сказать, бог дал, бог взял. А у молодых симпатичных была кооперативная квартира в Мустамяэ, они попали в наш дом по обмену, съехались со стариками-родителями. Так что им вдвойне обидно. Ни за что, ни про что фактически еще раз покупать собственную квартиру, жертвуя всем, платить этой паучихе вместо того, чтобы разъезжать по Лондонам-Парижам и отдыхать на Канарах…

– Да, но…

– Лично я на их месте эту Ану возненавидела бы всеми фибрами души!

– И убила бы?

Диана покачала головой.

– Только по методу Руссо.

– Руссо?

– Парадокс с китайским мандарином, – пояснил Калев. – Движением пальца, безнаказанно. Получая наследство убитого.

– Я бы без наследства, – поправила его Диана насмешливо. – Из чисто гигиенических соображений.

Андрес развел руками.

– Ну если мы и гигиену начнем брать в расчет, то число подозреваемых вырастет на порядок. Я уже не говорю о трупах.

– Ладно, – сказал Калев, – ближе к делу. Чем мы можем тебе помочь?

– А вы желание такое имеете? Может, наоборот, считаете, что убийцу надо орденом наградить?

– Да нет, – успокоила его Диана. – Заповеди нами еще не забыты, по крайней мере, первые две-три. Ты, наверно, хочешь, чтобы мы пообщались с соседями, поболтали о том, о сем?

– Только осторожно, – предупредил Андрес. – А то не ровен час…

– Знаю, знаю!

– Ну раз знаешь, налей мне еще чашку кофе.

Диана зачерпнула ложкой немного супу из стоявшей на огне большой кастрюли, подула, попробовала, удовлетворенно кивнула, выключила плиту, бросила ложку в раковину и прошла в коридор. Приоткрыв дверь в спальню, где за неимением кабинета расположился со своим компьютером Калев, она просунула в щель голову и сообщила:

– Обед практически готов. Суп сварила, салат нарезала, осталось подогреть вчерашний беф-строганов. Но еще только два, время есть, я схожу в гости к Линде.

– Так-таки в гости? – пробормотал Калев, не отрывая взгляда от монитора.

– Да. Она меня пригласила.

– После того, как ты напросилась.

– Калев! Между прочим, о помощи взывает твой брат. А ты и пальцем шевельнуть не хочешь!

– Я писатель, а не полицейский, – сказал супруг, по-прежнему вперив взор в текст на экране. – Ну что ты там стоишь? Идешь так иди, не мешай.

Нда. Нелюбопытный народ мужчины! Диана погляделась в зеркало, пригладила рукой короткие, густые каштановые волосы, припудрила чуть вздернутый, но изящный носик, провела помадой по и так ярким, полным губам крупного, но выразительного рта, накинула куртку и вышла. Приятельские отношения с Линдой у нее завязались в прошлом году, когда случайно выяснилось, что однокурсница той, подруга студенческих лет, с которой Линда некогда делила комнату в общежитии, а потом, в течение чуть ли не сорока лет поддерживала постоянный контакт, переписывалась и даже ездила в гости, поселилась на одной лестничной площадке с родителями Дианы, совпадение, что и говорить, удивительное, Москва велика, можно жизнь прожить и ни разу не встретить никого из тех, с кем знался в молодости. Ностальгия ли по годам юности или искреннее чувство дружбы говорили в одинокой соседке, но она затащила Диану к себе и долго рассказывала о том, какой замечательный подруга человек, и как повезло родителям Дианы, что рядом теперь такая женщина, всегда можно обратиться за помощью, не откажет ни в чем, обогреет, накормит, выслушает…

Собственно, в данный момент Диану волновало совсем другое соседство, русская семья, о которой говорил Андрес, жила с Линдой дверь в дверь. И наверняка та была в курсе событий… хотя Линде было свойственно своего рода целомудрие, о делах в доме она распространяться не любила и о махинациях Ану словом не обмолвилась, историю эту Калев услышал от других соседей…

Диана пересекла двор и вошла в соседний подъезд через черный вход, углядела в окно, что тот не заперт, кто-то вышел вынести мусор и дверь не захлопнул. Здание их имело форму буквы П с короткими толстыми ножками и удлиненной перекладиной, собственно, скорее оно напоминало бы табурет, низкий табурет, но почему-то при литературных описаниях пользоваться подобными сравнениями не принято, одни скучные знаки алфавита. Может, потому что табуреты и прочие предметы стоят, а буквы лежат, и не надо напрягать фантазию, меняя их положение? Квартира супругов Кару находилась в ножке или крыле, кажется, далее, то бишь в тексте, ножку полагается именовать крылом, так, по крайней мере, поступают авторы тех самых описаний. Как бы то ни было, из одного окна гостиной Диана могла лицезреть двор и противоположное крыло дома, второе окно располагалось в торце, а третье было в спальне, на другой стороне крылоножки… в сущности, подумала Диана мельком, будь они с Калевом людьми более денежными, могли бы, как другие, затеять масштабную перестройку и превратить две большие комнаты в три поменьше, правда, пришлось бы сносить стены, ставить другие, но зато появился бы кабинет… хотя нынче порядки другие, теперь, наоборот, все объединяют, столовую, гостиную и чуть ли не спальню с кухней, а то и с ванной… Как бы то ни было, перебираясь от окна к окну, она могла наблюдать почти за всем периметром здания, что нередко приносило насущную пользу, как теперь. С недавних пор дом превратился в крепость, ворота в обнесенный высокой решеткой двор запирались автоматически, черный вход, парадные, все было на замке, без ключа или пособничества домофона никуда не попадешь. Правда, преимущества такой закрытости были налицо, по лестницам не болтались посторонние, бомжи не бродили по двору и не рылись в мусорном ящике, оставляя после себя нечто, подозрительно напоминавшее городскую свалку, и дети из соседних домов не украшали стены сомнительными, если не нецензурными надписями, чистота и тишина, сущая благодать… Впрочем, о бомжах Диана иногда жалела, будучи человеком хозяйственным, она не любила выбрасывать ставшие лишними вещи, зачастую почти новые, другое дело, когда их можно, постирав и сложив в пакет, оставить во дворе, зная, что кому-то они понадобятся… Линда жила на четвертом этаже в двухкомнатной, аккуратной, всегда прибранной, со сверкающими полами квартире, Диана, войдя, сразу разулась, такая Эстония страна, ступи на паркет ногой в уличной обуви, и все, хозяев впору валокордином отпаивать… собственно, и сама она с такой постановкой дела свыклась, держала для гостей тапочки и даже босому хождению не препятствовала, ну и ладно, чище будет, зачем в чужой монастырь со своим уставом соваться, тем более, что самой так жить легче…

Линда к приходу гостьи подготовилась, сварила кофе и стол накрыла: салфеточки, вазочка с двумя цветками, хрустальный графинчик с домашней черносмородиновой настойкой, изящные, словно игрушечные ликерные рюмочки, расписная фарфоровая тарелочка с печеньем, а сливочник и вовсе серебряный, антикварный, от матери унаследованный. Собственно, сливочником наследство не ограничивалось, в гостиной у Линды стояла старинная мебель красного дерева с замысловатой резьбой: буфет, комод и стол со стульями, надумай Линда всю эту роскошь продать, вырученного точно хватило бы ей до конца жизни. Линда в этом доме и выросла, правда, в другой квартире, побольше, оставшись одна, обменялась с соседями, получила приличную доплату, которая теперь весьма способствовала ее относительно спокойному существованию, по счастью, произошло все уже после введения кроны, а не раньше.