Маяться в длинной очереди на пограничный контроль пришлось добрый час, можно подумать, не паспорта проверяют, а читают романы, по одному на каждого, подумала Пенелопа не без раздражения. И какой черт надоумил ее добираться до Берлина через Москву? Оно, конечно, дешевле, но себе дороже. Что она потеряла в этой, выражаясь по-армянски, староармянски, можно сказать, ибо новые армяне, nouveau, но не rich, просто nouveau, в Москве либо живут, либо не бывают вовсе, что она потеряла в этой большой деревне, застроенной ныне множеством вавилонских башен, ни одной из которых дотянуться до неба не суждено, напротив, чем выше башня, тем ей до неба дальше, таков один из парадоксов современной действительности, владельцам скромных квартирок на самой верхотуре типа пентхаузов и прочих модных чердаков предстоит занять очередь за караванами тычущихся в игольные ушки верблюдов и ждать, ждать, и даже когда верблюды пройдут, снова ждать и надеяться… а собственно, кому оно, это небо, ныне интересно, даже книг по астрономии не стало, в стремлении создать прочную научную базу для решения кроссвордов Пенелопа в последние годы закупала всяческие пособия с разнообразными, пусть и полубеспорядочными сведениями о том, о сем, только вот о звездах ей ничего не попалось, видимо, люди все больше смотрят вниз, под ноги, то ли смог и избыток искусственного освещения этому виной, то ли неизбывная надежда приметить на мостовой утерянный кем-то желательно не начиненный по теперешней моде визитками и пластиковыми карточками, а безымянный, чтобы совесть не мучила, бумажник, набитый долларами, евро или иными весомыми купюрами, на худой конец, кольцо с серьезным бриллиантом или хотя бы… Хотя бы что? Не картину же Леонардо да Винчи? Пенелопа вообразила на заклеенной потертыми, потемневшими от старости обоями… вот кому везет, то есть чему, разве не разумней, чтоб обои седели с годами, а волосы темнели, так нет, все в этом мире устроено неправильно, как бы назло, и почему, спрашивается, богом-творцом назначили какого-то злюку, а не кого-либо подобрее, например, ее, Пенелопу, наверняка у нее вышло бы получше… уже потому, что хуже совсем некуда… Да, и что? Подумаешь, обои, Мона Лиза смотрелась бы на них отлично, впрочем, Мону Лизу Пенелопа не любила, ей куда больше нравилась Мадонна Литта, и наверняка первая прославилась не в силу особых достоинств, а просто потому, что висела в Лувре, в Париже, а не в России… Ну и правильно, так этим русским и надо, подумала она, вспомнив виденную по телевизору надпись на стене какого-то то ли московского, то ли питерского дома: «Бей хачей!» Да, вот так. Скорее всего, подонки, сие изречение начертавшие, о смысле слова «хач» никакого понятия не имеют, иначе поостереглись бы его поминать, хотя какая подонкам разница, кого бить, христиан, мусульман или буддистов. Да и хорошо, может быть, что украшают в России стены лозунгами подобного содержания, авось, испугаются армяне и переберутся домой, на собственную страну вкалывать, а не на чужого дядю, ибо с этой (вернее, уже полчаса-часик как той) стороны Кавказского хребта, словно из Зазеркалья, проблема виделась перевернутой, молодые и здоровые армянские парни строили в России дома, открывали магазины и рестораны, а поднакопив деньжонок, вкладывали их или, выражаясь высокопарным языком экономистов, инвестировали (ох Пенелопея, не след пихать в художественный текст подобные словеса) в российскую эко… (заткнись, дура, не трактат корябаешь!)… а какого черта? Какого черта они гоняли экскаваторы и бульдозеры не по Еревану, где никому не пришло бы в голову огреть их за это по черепушке куском арматуры, хорошо, если не насмерть, кормили-поили не своего брата-армянина, которого даже если обсчитаешь, он тебе все равно скажет спасибо, ругаться не станет, а подождет, пока ты к нему явишься с ответным визитом? И они еще привередничают, они, там, нет, чтоб спасибо сказать, кто бы иначе им эти башни строил, братья-алкоголики? Эти башни, те башни, армяне ведь испокон веку для русских строят, еще при Владимире-Мономахе-Красное Солнышко начали и никак остановиться не могут… а не два ли было Владимира, больно длинное прозвище вышло?.. неважно, все равно в Киеве строили, как теперь в Москве строят и просят нижайше, как просили тысячу лет назад, высочайшего покровительства, а те и рады, унижают свысока, совсем не так давно одна из приятельниц Пенелопы по имени Нина, педагог, между прочим, преподававшая много лет английский в школе, вознамерилась после неожиданного развода перебраться в Москву, где успела укорениться ее вышедшая там замуж и не за кого иного, как за русского, дочь, собственно, и сама Нина была наполовину русская, и родная ее мать, ветеран войны, передислоцировавшаяся после смерти мужа-армянина на историческую родину пару десятков лет назад, проживала в стольном граде, так что новоявленной эмигрантке не пришлось бы даже искать ночлега, однако Ниночка, будучи человеком самостоятельным, на мамочкино пенсионное довольствие подсаживаться не собиралась, и взбрело ей в голову устроиться гувернанткой, идея экстравагантная, но по ее наивным понятиям плодотворная, ведь с ее высшим образованием, педагогическим опытом и знанием главного языка современности найти работу было раз плюнуть. Вообразите состояние соискательницы, когда одно-два-три бюро по найму ее с ходу завернули, сообщив доверительно, что ни одна новорусская семья гувернантки с армянской фамилией на порог не пустит, и совершенно неважно, что говорит она по-русски без малейшего акцента, да и маму со славянской внешностью может нанимателю предъявить… Обиженная Нина села в первый подвернувшийся самолет и вернулась домой в Ереван, но не все ведь такие чувствительные, другая, может, в уборщицы бы пошла или еще где-то нижайше просила высочайшего покровительства. Как то делали и делают наши братья и сестры. Правда, ходили слухи, что стали некоторые и возвращаться, покупать дорогие квартиры и вписываться в местную буржуазию, но и в Москве их болталось более чем достаточно, взять хоть собственную сестру с зятем… Да, sister-sorella, конечно, весомый повод добираться через Москву… Наверняка она уже там, у выхода, ждет и злится, злится… Вредная, но своя, любимая… Пенелопа заерзала в нетерпении. Очередь, кажется, кончалась, но еще багаж… за это время можно до Америки долететь, подумала она со вздохом. И даже вернуться… Хотя кто оттуда возвращается, дорога в одну сторону, почти как на тот свет… собственно, она и есть «тот свет», Новый… интересно, кто ее так назвал, наверняка не Колумб, он ведь в мыслях не имел, куда заехал, а кто тогда? Америго Веспуччи?.. Она вспомнила, как шутник-отец разыграл как-то очередного не туда попавшего, сейчас их стало поменьше, но десяток лет назад из пяти звонков четыре оказывались не по адресу… «Христофор, ты?» – спросил звонивший, и папа Генрих ответил: «Христофора нет». «А кто говорит?» – продолжал настырничать собеседник. «Америго», – сообщил папа Генрих. «Как тебе не стыдно?» – возмущалась потом Клара, – «Может, у человека срочное дело, а ты морочишь ему голову»… Вспомнив отца с матерью, Пенелопа приуныла, время бежало, сломя голову (к сожалению, не свою), родители сжимались, как шагреневая кожа, и никаких способов остановить мгновение… да хотя бы растянуть часы в недели, а месяцы в годы…

– Что ты стоишь, двигайся, – прошипела за спиной толстуха с большой сумкой, и очнувшаяся от раздумий Пенелопа сделала последний шаг к будочке с впаянным в нее, как муха в янтарь, пограничником.

– Вообще-то говоря, – сообщила Анук небрежно, – армяне стали болтаться по свету еще в незапамятные времена. Некий, например, Араха или Аракха, сын Халдита, как его именуют в персидских текстах, объявил себя сыном Набонида, возглавил восстание вавилонян против персов, случившееся в самом начале правления Дария, и просидел несколько месяцев на вавилонском престоле.

– Ну да?! – поразилась Пенелопа. – И когда это?

– В 521 году до нашей эры, – заявила Анук победоносно.

Пенелопа подергала себя за челку, точнее, за свисавшие на лоб локоны, ныне эту последнюю заменившие. 521 год. Хм… Вавилон… Она стала лихорадочно рыться в памяти, пытаясь откопать сведения, погребенные в ней столь же глубоко и прочно, как археологические находки первооткрывателей, работавших в Месопотамии лопатами и кирками… да тут не то что лопата, экскаватор не поможет!.. Тем не менее, поднатужившись, она извлекла на свет божий два-три словосочетания, заученных в классе примерно пятом. Или шестом?

– Кодекс Хаммурапи, – произнесла она, с опаской покосившись на сестру.

– Хаммурапи, – сказала та наставительно, – правил Старовавилонским царством. В восемнадцатом веке до нашей эры.

– Да, давненько, – вздохнула Пенелопа шумно.

– А Набонид был последним царем Нововавилонской династии, – заключила Анук неумолимо.

Пенелопа подумала еще.

– Вавилонская башня, – пробормотала она себе под нос. – Гнев богов, смешение языков… ерунда… Ага! Зиккурат! – выпалила она.

Ник зааплодировал, Анук одобрительно кивнула, и обретшая уверенность в своих познаниях Пенелопа добавила:

– Сады Семирамиды.

– Вообще-то их возвел Навухудоносор, – уточнила Анук, – Но по времени близко.

Набукко! Пенелопа воспряла духом, хотя единственное, о чем ей напомнило это имя, было вавилонское пленение евреев… Va, pensiero… Но позвольте! А при чем тут Семирамида?

– Тут какая-то путаница, – сказала она величественно. – Сады ведь росли в Вавилоне… коли уж к этому приложил руку Набукко, но Семирамида-то правила Ассирией, а значит, и садам приличествовало цвети скорее в Ниневии. А? Не так?

– Семирамиды, по всей видимости, не было вовсе, – объяснила Анук. – Это миф. Легенда. Существовала ассирийская царица Шаммурамат…

– Шамирам то бишь? Которая гонялась за Ара Прекрасным? – поспешила обнаружить осведомленность Пенелопа.

– Которая правила всего несколько лет, – продолжила Анук невозмутимо, – и ничем особенным себя не зарекомендовала. Так что кроме самого факта ее правления все остальное – миф.

– Очень мило! Может, и Нефертити не было? И Клеопатры? – воскликнула Пенелопа, быстро и толково объединив в один букет всех полулегендарных красавиц былых времен.

– Нет, – сказала Анук. – Нефертити была. И Клеопатра тоже.

– Слава богу! А то я уже подумала, что и Антония не было. Впрочем, Антоний – невелика потеря. Я тут недавно вычитала, что этот негодяй обманом захватил в плен нашего Артавазда и казнил его… А еще благородный римлянин! Фи!

– Благородным его можно назвать только с большой натяжкой, – заметила Анук. – Он был из плебейского рода. Начинал как народный трибун.

– Так я и думала! Тоже мне триумвир! Деревня несчастная! На что руку поднял! Артавазд ведь был образованным человеком, трагедии писал на греческом языке… На греческом, подумать только! – провозгласила Пенелопа и вдруг сморщила носик. – И какого черта, спрашивается? – буркнула она. – Почему бы не писать на родном языке?

– Тогда армянского алфавита еще не было, – напомнил Ник весело.

– Как?! Ах да, верно… Это ведь… Ага… – Пенелопа слегка смутилась, запустила вилку в очередную котлету и потащила ее себе на тарелку. – Котлетти у тебя классные, – сказала она деловито. – А уж огурри!.. Слов нет. Нет, в этом году я точно по твоему рецепту сделаю, если на рынке черносмородиновых листьев не окажется, поеду в деревню… мой однокурсник бывший теперь в деревне живет, у него там сад и кусты всякие… И тем не менее он негодяй! Антоний то бишь. Да и Клеопатра хороша! Женщина легкого поведения с тяжелыми последствиями… А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А наутро – отрубите ему голову! Наверняка она покончила с собой потому, что Октавиан на ее заигрывания не ответил… Неудивительно, на самом деле он ведь был куда умнее дурака Антония. Хотя Шекспир и сделал того более положительным…

– Да, – сказал Ник, – Шекспир, как обычно, перевернул все…

– Вверх дном, – согласилась Пенелопа. – Поставил ребенка с ног на голову или выплеснул его с водой. Впрочем, это сделали Гегель и Фейербах. Только вот с чем?

Господи, сколько ерунды у человека в голове. И не вспомнишь толком и не забудешь раз и навсегда, кажется, со знаниями происходит то же, что со старым шерстяным тряпьем, время копошится в них, словно моль, в итоге остаются одни обрывки, и на себя не натянешь, и место занимают…

– А откуда ты взяла эту историю? – спросила она сестру. – Насчет Ара… Арахны?

– Арахи, – сказала Анук. – Прочитала.

Конечно. О способности sister-sorella читать все подряд Пенелопа знала давно. Можно сказать, отроду. А если к тому же учесть, что память у той далеко не дырявая даже теперь, когда ей перевалило за сорок…

– Где?

– Не у Платона, – уронил Ник небрежно. – Если б она одолела «Государство», то могла бы тебе сообщить, что и Платон упоминает некого армянина из Памфилии…

О господи! То есть, черт побери! Только Памфилии не хватало, не говоря о Платоне. Платоне, Нероне, неоне… аргоне, ксеноне, криптоне… во! До инертных газов моль не добралась, что неудивительно, ими ведь все пренебрегают, никто связываться не хочет… Но при чем тут?..

– А почему, собственно, мы забрались в столь отдаленные времена? – спросила она бодро и сама же ответила: – А потому что все наши армянские деяния датируются первым веком до нашей эры. Вот это беда так беда…

– Не скажи, – возразила Анук. – Может, армянские царства-государства ничем особенным не блистали, но отдельные крепкие ребята попадались и среди армян.

– Да? Ну если ты имеешь в виду Сарояна и Азнавура…

Анук покачала головой.

– Нет. Хотя и за них стыдиться не приходится. Но я имела в виду не их. И даже не Мюрата. Но что ты скажешь, например, о Нерсесе?

Пенелопа вытаращила глаза.

– Это еще кто? – вопросила она жалобно.

– Не знаю, почему, – сказала Анук задумчиво, – но историю Византии в школе проходили весьма поверхностно. Я, в частности, ни черта не помню… Нерсес был византийским полководцем, он отвоевал у остготов Италию и в качестве наместника правил ею двенадцать лет.

– У остготов? Это ведь те, которые… – Пенелопа помолчала минуту, потом осторожно высказалась: – Это они захватили Рим, да?

– Почти. Концом Западной Римской империи считается свержение последнего римского императора Одоакром в 476 году. Он присвоил власть в Италии и удерживал ее почти двадцать лет, потом пришли остготы. С разрешения византийского императора, надо заметить. Ведь византийцы считали себя наследниками Рима, собственно, они были частью той самой великой империи и всячески пытались восстановить ее. Нерсес взял Рим, этим не каждый может похвастать.

– Кроме всяких вандалов, – заметила Пенелопа, но Анук ее демаршем пренебрегла, и она добавила с нарочитой пылкостью: – А ведь свинство! Какого-то Алариха все знают! А наших…

Анук покосилась на нее неодобрительно и как ни в чем не бывало продолжила лекцию:

– Я уже не говорю о том, что Македонская династия, правившая Византией двести лет, была армянского происхождения и опиралась преимущественно на военачальников-армян. Собственно, это была только часть армян-императоров, их там еще целая куча. Жен и матерей я просто опускаю. Правда, императоры эти вели себя не очень красиво, все время воевали с соотечественниками, присоединяя мелкие армянские царства к Византии. Маврикий так вовсе депортировал армян десятками тысяч, в частности, во Фракию…

– Фи! – воскликнула Пенелопа негодующе. – Родькины предьки!

– Чьи предки? – удивился Ник.

– Не предки, а предьки, – уточнила Анук меланхолично, а Пенелопа подумала, насколько же устарела социалистическая действительность, что Ник не в курсе… Родькины предьки были домашним ироническим вариантом напыщенного советского «предатели родины», явившимся на свет, кажется, после побега Годунова или еще кого-то из многочисленных артистов и художников, успешно дезертировавших с социалистической отчизны в свободный мир…

– Вот наша главная беда, – принялась она рассуждать. – Все эти предатели веры и отечества. – Получилось весьма помпезно, что несколько озадачило ее.

– Не только, – сказала Анук. – Следующий Василий из той же династии неистово воевал с болгарским царем Самуилом. Или Самвелом, поскольку тот вроде тоже был армянином. Произросшим, очевидно, из компании, пересаженной во Фракию Маврикием. К сожалению, все эти парни отдавались служению чужим народам и государствам, совершенно забывая о собственном. Я недавно прочитала научно-популярную книжку Азимова, он ведь кроме фантастики, накатал массу просветительских текстов, так он утверждает, что небезызвестный Саладин тоже армянин.

Этого Пенелопа вынести не могла.

– Позор джунглям! – воскликнула она, воздев руки к небу, то есть потолку, а точнее, к люстре, прямо под которой восседала, люстра была из цветного желто-бежево-коричневого стекла, итальянская, и называлась почему-то «Верди»… Собственно, если картошку можно окрестить «Ван-Гогом»… Правда, неизвестно, голландская ли она, но вполне возможно, что да… Странным, однако, образом проявляется патриотизм… Кстати, Анук раньше этим не грешила, застать ее за штудированием «Истории Франции» или разных книжек по античности можно было запросто, но чтоб она увлекалась армянской историей… нет, это что-то новенькое…

– И с каких пор ты изучаешь историю родного государства? – полюбопытствовала она.

– Это особенность эмиграции, – сказал Ник. – Эмигранты бывают двух категорий. Одни, как тот же Мюрат, по словам наполеоновского верного телохранителя Рустама, естественно, армянина и, кстати, предка того самого Ростана, который сочинил небезызвестного, как выражается твоя сестрица, «Сирано де Бержерака», редко вспоминавший родину и отца… это я о Мюрате, – уточнил он, заблудившись, кажется, в собственной фразе, ну и правильно, нечего по-писаному говорить, златоуст несчастный, – стараются вжиться в предложенные обстоятельства, меняя язык, веру и даже имя. А другие становятся патриотами. Твоя сестра пошла вторым путем.

– Перестань болтать, – обиделась Анук, припомнив, несомненно, что патриотизм это последнее прибежище негодяев. – Пенелопа, еще есть будешь?

– Я же не крокодейл, – ответила Пенелопа с достоинством.

– Так я убираю со стола?

– Убирай.

– А слушать будем? – спросил Ник.

Сакраментальный вопрос, который Пенелопе доводилось слышать уже не первый год.

Многоумная Анук ухитрилась найти себе мужа-любителя оперы, что в наше время значительно сложнее, чем откопать где-то по соседству или даже в отдалении мужа-миллионера, ибо последних куда больше, причем попался ей не квазимеломан, из богатеньких буратин, вычитавших в газете, что ходить в оперу престижно, и в первых рядах партера, за безумные деньги то есть, деликатно зевающих, прикрывая рукой рот, а то и разевая оный, пользуясь темнотой, широко и беззастенчиво, как аллигатор или бегемот, нет, натурального маньяка из тех, кто неутомимо собирает записи и ежедневно прослушивает некоторое их количество не напоказ, а при закрытых дверях… К сожалению, Пенелопа последовать ее примеру не могла, несмотря на почти постоянное присутствие в стенах оперного театра, правда, в отношении миллионеров ей ничего не грозило, то ли в Ереване билеты недостаточно дороги, то ли местные богатеи читают не те газеты, и завидев в зале существо противоборствующего пола, можно смело предположить, что это один из последних завалявшихся в каком-то полузакрытом (не в смысле секретности, а в смысле отсутствия финансов) НИИ интеллигентов канувшей в вечность советской эпохи, истинный любитель и даже, возможно, знаток, да вот беда, мужчин в оперу ходит гораздо меньше, чем женщин, к тому же обычно в сопровождении, а вернее, в качестве сопровождающего жены. И поди отними подобное сокровище у бдительной супруги…

– Конечно, будем, – сказала Анук, собирая тарелки. – Или, скорее, будем смотреть, ведь Пенелопа тут…

Пенелопа слегка обиделась.

– Уж не думаете ли вы, – начала она грозно, собираясь закончить фразу придаточным предложением «что я люблю оперу меньше, чем вы», но передумала, да, наверно, чуточку меньше, и это только справедливо, потому что балет она любит больше, и сказала миролюбиво: – что я не люблю оперу?

– Но балет ты любишь больше, – заметила коварная сестрица, складывая на поднос пустые тарелки.

– Дай помогу, – сказала Пенелопа вместо ответа по существу.

– Да ладно, сиди. Ты же гость.

– Ну и что? Любишь кататься, люби и саночки возить.

– Как говорили древние греки, – незамедлительно отозвалась Анук.

– Именно. Любишь кататься, люби и саночки возить, без труда не вынешь и рыбку из пруда, кто рано встает, тому бог подает…

– Это который бог? – полюбопытствовал Ник.

– Посейдон, – мгновенно нашлась Пенелопа. – Кто еще тебе рыбку подаст с утра пораньше?

– Разве Посейдон и прудами заведовал? – усомнился Ник.

– Нет? – спросила Пенелопа тревожно, в последние годы она возымела привычку пересказывать на уроках русской литературы ученикам греческие мифы, которые знала, по собственному мнению, назубок, и тут вдруг…

Ник пожал плечами, и она возмутилась.

– На пушку берешь? Посейдон был и богом источников. А прудов в Греции вообще нет!

– Так-таки нет?

– Нет. Там везде море.

– Может, ты и права, – согласился Ник, в отличие от Пенелопы успевший пару раз отдохнуть на греческих островах.

– Вам хорошо, – вздохнула Пенелопа. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Как говорили древние греки? – поинтересовался Ник.

– Естественно, – ответила Пенелопа надменно.