– Моих парней и так никто не может одолеть. Они вооружены автоматами, а гражданским лицам ношение оружия запрещено.

Дан был озадачен.

– А зачем тогда?

– А вот как раз затем. Чтоб они меньше пользовались автоматами. У вооруженного человека искаженное видение действительности. При малейшем сопротивлении, при первом неосторожном движении они пускают автоматы в ход. А потом поди докопайся, что там было и как. Вот если б они умели драться, как ты, я приказал бы забрать у них оружие. А ты сразу – нет.

Дан промолчал.

– Я тебя не тороплю. Подумай. И если надумаешь, приходи в Крепость. Скажешь на входе, что я тебя жду, и тебя проведут ко мне.

– А если не надумаю?

Маран понял смысл вопроса.

– Не надумаешь – не приходи. Тебя никто не тронет.

– Меня?

– И твою жену тоже. Слово Марана. Прощай.

– Прощай.

Когда Дан вернулся в подвальчик, Ника вскочила.

– Дани! – ей хотелось броситься ему на шею, но она удержалась и только быстро провела ладонью по его щеке.

– Я боялась, что ты не вернешься. Правда, Поэт уверял, что Маран – человек слова.

– Он действительно человек слова, – мрачно сказал Поэт, – и это не единственное его достоинство. Обидно, что он полез в это дерьмо.

– И вам не интересно знать, что он мне говорил? – полюбопытствовал Дан, садясь.

– Какое мне дело до чужих секретов? – ответил Поэт равнодушно. Дор поддержал его кивком головы. – Лучше допьем тийну Марана. Вряд ли он еще раз надумает угощать нас. Хотя что думает Маран, известно одному Создателю.

– По-моему, он очень ясно выражал свои мысли, – сказала Ника неприязненно.

– Выражал, да, но… Я знаю Марана уже… в общем, мы с ним впервые встретились вскоре после того, как научились ходить. И повторяю: один только Создатель – если б он существовал, конечно, мог бы судить о подлинных мыслях Марана. А, Дор?

– Не знаю, – проворчал Дор. – Пожалуй, ты прав, у этого хитреца определенно была какая-то задняя мысль. Впрочем, мне показалось, что он ищет примирения.

– После четырех лет полного разрыва? Почему бы это?

– Ты забываешь, что он все-таки ученик Мастера, а не Изия.

– Это было давно.

– Неважно. Это навсегда. Так что я не разделяю твоего оптимизма… или пессимизма, это как смотреть на вещи.

– Насчет чего?

– Насчет того, что нам больше не придется пить тийну с Мараном.

– Думаешь? – Лицо Поэта прояснилось. – Что ж, тогда выпьем за это.

– Послушай, Ника. «…И вот я лежу и смотрю в ночь, и глаза мои полны золотых всполохов, в ушах моих безудержное бахвальство фанфар и наглое громыхание пушечных залпов – мы победили! Мы победили, мы завоевали землю и воду, золото и нефть, мы добыли для наших жен шелковые промыслы, для наших матерей – леса благовонных пальм, для наших сыновей – неисчислимые охотничьи угодья… почему же так темна душа моя? Мы разрушили чужие дома, чтобы надстроить свои, мы сожгли чужие поля, чтобы пышнее росли травы на наших, чужие кости тлеют на чужих равнинах, чтобы мы… Неправда, мы потерпели поражение. В чужой стране мы разрушили лишь дома, а в своей – души, на их полях сгорели наши честь и доброе имя, это мы истлеваем заживо, от наших шитых золотом одежд несет гнилью и трупным смрадом»… Ну как? Конечно, перевод у меня получился так себе…

– Трудно поверить, что Маран был его учеником, правда?

– Не знаю. Вы придираетесь к этому злосчастному Марану.

– Кто – вы?

– Ты и твой Поэт.

– Скажи-ка! Интересно, что он тебе такого наговорил, что ты уже переметнулся на его сторону.

– Вовсе я не переметнулся. Но не кажется ли тебе, что соглашаться с позицией одной стороны, не выслушав другую, необъективно? Собственно, ты женщина и уже в силу этого субъективна. Вы прислушиваетесь только к своему инстинкту, прав всегда тот, кто вам нравится, а тот, кто имел несчастье вам не понравиться, не имеет никаких шансов оказаться правым.

– Благодарю тебя от имени всех женщин! И к чему ты пришел, выслушав стороны? Каково твое объективное мнение?

– Еще не знаю. Мне ясно одно: Поэт слишком эмоционален и все воспринимает сквозь призму своих эмоций.

– Интересно. По-твоему, подавление инакомыслия всеми способами вплоть до уничтожения его носителей можно воспринимать без эмоций?

– Согласись, Ника, борьба не может обойтись без жертв. Когда переворачивается вверх дном все общество, неизбежно захлестывает и людей, на первый взгляд не имеющих прямого отношения к происходящему… Как все-таки жаль, что я плохо учил в школе историю!

– Все мы плохо учили историю. Увы! Но ты ошибаешься, Дани.

– В чем?

– Боюсь, что во всем.

– Может, и так… Маран показался мне человеком умным. Я хотел бы встретиться с ним еще.

– Дан, ради бога, будь осторожен с этим Мараном! Он опасный человек. Ты знаешь его второе имя?

– У него есть и второе имя?

– Он выбрал его девять лет назад.

– Выбрал?

– Ах да, я забыла тебе рассказать.

– Тебе удалось разобраться в этой чертовщине с именами?

– Никакой чертовщины нет, все очень просто. Каждый ребенок при рождении получает первое имя, родовое. Это вроде нашей фамилии. Кстати, родители могут дать ребенку фамилию как отца, так и матери и выбирают ее по собственному усмотрению. Обычно предпочитают род более знатный или знаменитый, так все потомки Расти носят его имя. Или фамилию, как тебе больше нравится. А в двадцать лет каждый получает право на второе имя и выбирает его самостоятельно. Как правило, оно имеет смысловое значение. Гранит, Лес… Нередко узаконивают прозвища, данные задолго до того, как, например, поступил Поэт. А второе имя Марана – Рок. Правда, он им, кажется, не пользуется, но…

– А Дина? Что это значит?

– Цветок. На древнем языке. У них принято брать имена не только на современном языке, но и на древнем, даже больше на древнем.

– А почему у некоторых одно имя?

– А они не берут второго. Это дело добровольное. И потом, выбор второго имени можно отложить. Хоть до глубокой старости. К тому же его можно менять. Или даже совсем отбросить.

– Интересно. И, кстати, не лишено смысла. Значит, Рок. Хм…

Дан заходил по комнате. Ника с улыбкой наблюдала за ним.

– Задумался?

– Угу.

Дан подошел к окну, выглянул. Улица была, как всегда, пуста. Где же все-таки в этом городе обретаются люди? На рабочих местах? Но возвращаются же они домой, черт возьми! Когда? Какими дорогами? До чего мрачно! Булыжная мостовая, почти черная от грязи и мазута, серые слепые окна – бесконечные ставни, ни одной приотворенной створки…

– На этой улице многие здания необитаемы, – заметила Ника. – Хозяйская девочка рассказывала, что большинство жителей переселили в один из Домов…

– Вот видишь…

– А часть забрали, тут жили рабочие Черного завода, насколько я поняла, это металлургическое производство. Там у них что-то произошло, какая-то крупная авария, погибли люди, и большинство рабочих отказалось выходить на работу, пока не заменят агрегат, из-за которого все случилось, то ли он был неисправен, то ли устарел… Ну ты понимаешь, девочка не очень в этих делах разбирается, потому все так приблизительно.

– И что?

– Что? Их всех взяли. И осудили как предателей. «Как можно думать о себе, когда речь идет о будущем Бакнии»… Дан! Будь добр, объясни, почему ты считаешь… собственно, что ты считаешь? Кому принадлежит власть в этой стране?

Дан кивнул на принесенную по его просьбе хозяйской девочкой газету, тонкую, непривычного формата, черно-белую с редкими фотографиями, но все-таки напоминавшую те, которые он читал дома.

– Если верить этой газетенке, то народу.

– Дан, не будь ребенком. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Кому – на самом деле – принадлежит – власть – в этой стране?

– Изию, насколько я могу судить.

– А кто такой Изий? Кого он представляет?

– Возможно, третье сословие, – предположил Дан. – У нас, кажется, под народом подразумевали именно его.

– Ерунда! На народ ссылались практически все тирании нового времени.

– Не все. Были еще какие-то классы. Уж это-то я помню.

– Да? Точно, – осведомилась Ника насмешливо.

Дан смутился.

– Я – астрофизик, – буркнул он сердито. – И вовсе не обязан… И вообще перестань меня отвлекать.

– Я тебя отвлекаю? – удивилась Ника. – Это ты каждые десять минут зачитываешь мне по абзацу. – Она забралась с ногами на тахту и уткнулась в словарь. – Читай. Ты не один, другим тоже хочется.

– Сначала скажи мне, что такое айт.

– Где-то я слышала это слово… Нет, не помню. – Ника зашелестела страницами. Дан терпеливо ждал. – Это от древнебакнианского «башня», – сообщила она наконец. – «Айт – древнее культовое сооружение в виде узкой высокой башни, в полом пространстве внутри которой располагался»… как бы это перевести?.. ну в общем, какой-то музыкальный инструмент.

– Орган, – предположил Дан.

– Подножье айта окружалось пустым пространством радиусом несколько… погоди, тут какая-то мера длины.

– Чтобы святыня находилась на расстоянии от светских зданий?

– Не только. Насколько я поняла, туда приходили обратиться к Создателю Всего Сущего, поблагодарить или просить его о чем-то.

– А что, у них не было организованной религии – богослужений и всякого такого прочего?

– Как будто нет… Ой!

Дверь распахнулась без стука. На пороге возник охранник, его ярко-зеленая форма на фоне блекло-серых тонов двери и стен выглядела пугающе нарядно. Дан медленно поднялся, лихорадочно соображая, один этот бесцеремонный юнец или?.. Не пришли ли за ними из наконец вспомнившего об их нахальном побеге ведомства? Но охранник только приветственно поднял руку и отчеканил:

– Письмо от начальника спецотдела Охраны Марана.

Дан молча взял конверт.

Письмо было без обращения и без подписи.

«Завтра на Главной площади Бакны отмечается День Большого Перелома. Приглашаю. Третьего выбирайте сами.»

Дан поднял глаза на охранника. Охранник исчез. Тогда он встряхнул конверт, и из того выпало три зеленых квадратика с нечетким рисунком. Вглядевшись, Дан узнал профиль Изия.

– Пойдем? – спросил он Нику.

– Еще бы!

Подступы к Главной площади были перекрыты охранниками, их собралось невообразимо много… Наконец и Бакна зазеленела, подумал Дан с иронией – странно, в Бакне почти не было деревьев, пожалуй, кроме того ободранного парка за дворцом Расти, не было вовсе, он, во всяком случае, не видел ни одного… Вход на площадь запирала узкая длинная башня.

– Айт? – понимающе спросил Дан у Поэта, кивая на башню.

– Ну да, – саркастически усмехнулся тот. – Айты теперь можно увидеть только во сне или на старых картинах… если таковые уцелели.

– А это что?

– Эта уродина? А ты посмотри наверх.

Дан последовал совету и увидел далеко в вышине огромное зеленое знамя.

– Это Башня Зеленого Знамени. Ее построили семь лет назад по личному приказу Изия… ну знаешь, как это бывает – простер руку и изрек: «Вот здесь через год должна стоять башня, мы назовем ее Башней Зеленого Знамени»… А раньше тут действительно был айт, один из древнейших и красивейших айтов Бакнии, его снесли за год-два до строительства этого пугала.

– Почему снесли?

– А чтоб глаза не мозолил. Раз Создателя нет, так и обращаться к нему бессмысленно. А Изий бессмысленных действий не любит.

– То, что бессмысленно с его точки зрения, не обязательно бессмысленно с позиций объективного взгляда на вещи.

– А вот такие изречения у нас награждаются большим призом – одиночной камерой в подвалах Крепости. Не веришь? Попробуй высказать эту светлую мысль охраннику. Или просто члену Лиги. У нас взгляд на вещи может быть только один. И естественно, это взгляд Изия. Думай, как я. А я думаю, что бога нет. Тут, между прочим, железная логика – зачем одному народу два бога?

Они дошли до башни, показали охраннику с офицерскими нашивками свои квадратики и, пройдя между толстых коротких колонн – башня, как некое необычное с виду насекомое, опиралась на четыре ряда круглых ножек-опор – оказались на площади. Огромное пространство, ограниченное длинными, похожими на казармы, однотипными зданиями, было заполнено людьми почти наполовину. Дана поразила необычная для такого скопления людей тишина. Все разговоры велись вполголоса, никаких признаков оживления, никакого движения. Серую толпу расцвечивали только маленькие зеленые флажки.

– А почему зеленый? – спросила Ника.

– По древним верованиям зеленый цвет символизирует будущее, поэтому Рон Лев выбрал его цветом своего знамени.

– Я до сих пор толком не поняла, кто такой Рон Лев, – сказала Ника смущенно. – Просветил бы ты нас, что ли?

Поэт меланхолично улыбнулся.

– Это не так просто. Нет, формальная сторона, конечно, известна всем. Я имею в виду, когда и где он родился, жил, основал Лигу… Он был руководителем и вдохновителем Лиги, возглавил восстание против императора, а потом государство… но это всего лишь газетные сведения, и на них все кончается. Что он думал делать дальше, каким он представлял будущее Бакнии? Все покрыто мраком. Изий утверждает, что выполняет предначертания Рона, но поди проверь его. Никаких документов, никаких свидетельств… Никаких свидетелей – Изий позаботился о том, чтобы убрать их. Бумаги Рона пропали – но так утверждает тот же Изий. Везде Изий, всегда Изий, Изий, Изий…

Словно услышав его, толпа начала скандировать:

– И-зий, И-зий, И-зий!

На небольшой трибуне, воздвигнутой перед одним из окружавших площадь зданий, возникла невысокая коренастая фигура в сером. Площадь разразилась неистовыми рукоплесканиями, криками восторга. «Да здравствует!.. Многая лета!.. Слава, слава!» – люди надрывались, орали самозабвенно, до хрипоты, отбивали ладоши, топали ногами. На трибуну стали выходить другие. Последним появился и стал в глубине Маран. Он не был похож на человека, упивающегося восторгами толпы, напротив, он смотрел поверх голов с отсутствующим выражением, а рот его кривился в презрительной усмешке.

Наконец тощий, с бегающими глазками человечек, стоявший рядом с Изием, наклонился к микрофону – толпа на площади разом смолкла – и предоставил слово «нашему любимому вождю» Изию Граниту.

Изий начал речь с парадной фразы. «Сегодня у нас великий праздник»… как они любят это слово, зло подумал Дан, все-то у них великое, на меньшее они не согласны… «Мы в тринадцатый раз отмечаем День Большого Перелома»… а это пристрастие к пышным названиям и заглавным буквам!.. тут Изий выжидательно замолк, и чуткая толпа на площади немедленно разразилась бурными криками ликования… «Вот уже почти двадцать лет, как великий Рон Лев»…опять!.. «основал Лигу Спасителей Отечества и повел нас тернистым путем борьбы»… Оратор он был скверный – конечно, по мнению Дана, предпочитавшего краткость и конкретность, невыносимо долго он повествовал о преследованиях, императорских тюрьмах, столкновениях с императорской гвардией, о том «как в одну темную ночь, ставшую светлым днем нашего народа», по поручению Рона Льва он, Изий, повел народную армию на приступ Крепости… “Вот врет, вот врет, – шепнул на ухо Дану Поэт, – там и духу его не было”… Тут его толкнули – мешаешь слушать, и рядом грозно вырос охранник. После взятия Крепости Изий вдруг стал необычно сдержан и следующие два года охарактеризовал весьма кратко, как «трудные годы размышлений и подготовки к грядущим битвам»… Какие битвы он имел в виду, были ли то настоящие сражения или дань пристрастию к военной терминологии? Дан этого не узнал, так как Изий неожиданно принял позу, больше приличествующую памятнику, чем живому человеку, и провозгласил: «Всего через два года наш горячо любимый вождь ушел от нас… нет! Он не ушел, его подло убили предатели и лицемеры, долгие годы носившие личины соратников по борьбе, а на деле выжидавшие удобного момента, чтобы расправиться с основателем Лиги»…

– Весьма естественное поведение, не правда ли? – заметил Поэт.

Тут Изий сделал паузу и победоносно воскликнул: «Но мы жестоко покарали их!», на что толпа ответила единым воплем. Дальше Изий сообщил, что «тяжкое бремя власти легло на его плечи по воле осиротевшего народа», чуть ли не с всхлипом он упомянул, что преступники, убив Рона Льва, уничтожили и все его бумаги, несколько раз он со вкусом повторил: «От Рона Льва не осталось ничего, буквально ничего»…

– А он был, этот Рон Лев? – не понижая голоса, с едкой иронией заметил Поэт. – Навряд ли. Клянусь Создателем, еще несколько таких празднеств, и Изий выкинет Рона Льва из своей речи, а заодно и из истории…

Договорить он не успел, топтавшиеся рядом охранники, их уже было двое, подхватили его под руки и повлекли из толпы. Ошеломленный Дан стоял столбом, но Ника с криком: «Отпустите его сейчас же!» вцепилась одному из охранников в рукав. Тот отшвырнул ее, Ника отлетела в объятья подоспевшего Дана, оттолкнула его и побежала вслед. Дан растерянно последовал за ней.

Охранники втолкнули Поэта в единственную дверь мрачного, лишенного окон двухэтажного здания, связанного с Башней Зеленого Знамени воздушным переходом, а сами вернулись на площадь. На Дана с Никой они даже не посмотрели.

– Что будем делать? – спросила Ника.

Дан пожал плечами. Положение представлялось ему безвыходным.

– Вот что, – решила Ника. – Надо обратиться к Марану. Пойди и приведи его.

– Как ты себе это представляешь? – осведомился Дан. – Ты предлагаешь мне подняться на трибуну во время речи главы государства и увести члена его свиты?

– А ты предлагаешь бездействовать? – разозлилась Ника. – Пойди, стань там, когда все кончится, перехватишь его. Идешь ты или нет?! А то я сама пойду!

– Иду, иду. – Дан пошел обратно, мысленно проклиная все на свете. Перехватить Марана – где, как? Легко сказать! Кто пропустит его к трибуне, каким образом подать знак? Черт знает что!

Не успел он дойти до внешнего ограждения, как цепь охранников расступилась, и из-за нее вышел человек. Это был Маран собственной персоной. Дан облегченно вздохнул.