Только лишь по истечении бесконечно долгих веков постоянного движения вспять жизненный поток, являющийся сейчас человеческим, может перестать быть человеческим: его человеческие составляющие атрофируются или переходят в латентное состояние из-за отсутствия практики, во многом точно так же, как неиспользуемый орган тела может потерять свою функцию в результате атрофии. После этого, перестав быть кинетически и всего лишь потенциально оставаясь человеческим, так же как собака, лошадь или слон потенциально, но не кинетически, являются людьми, жизненный поток может уйти назад в нечеловеческие царства (и обычно это делает), откуда он может снова начать подниматься вверх к человеческому состоянию или продолжать опускаться в те сферы, которые находятся даже ниже сфер животного мира.

Покойный лама Кази Дава-Самдуп, переводчик этой книги, сделал по этому поводу дополнительное замечание: «Сорок девять дней Бардо символизируют века эволюции или вырождения. Умы, способные постичь Истину, не опускаются в более низкие сферы существования.

Доктрина переселения человека в нечеловека применима только к низшим или чисто животным составляющим человеческого принципа сознания; ибо сам Узнающий не может ни воплотиться, ни перевоплотиться – это делает Наблюдающий.

В «Бардо Тхёдол» показано, что усопший движется вспять, шаг за шагом опускаясь во все более низкие состояния сознания. Каждый шаг вниз предваряется обморочным погружением в бессознательное; и, возможно, то, что составляет его ментальность на более низких уровнях Бардо, – это какой-то ментальный элемент или сочетание ментальных элементов, ранее составлявших часть его земного сознания, отделившегося во время обморока от более высоких или более духовно просветленных элементов этого сознания. Такую ментальность не следует рассматривать как равную с человеческой; ибо она, повидимому, просто тусклое, смутное отражение человеческой ментальности усопшего. И, возможно, именно нечто подобное инкарнируется в животных телах – если это действительно происходит, в буквальном смысле».

Эта предложенная переводчиком теория представляется необычайно интересной, ибо он высказал ее, совершенно не подозревая о ее сходстве с теорией, поддерживавшейся эзотерически египетскими жрецами и экзотерически записанной Геродотом, который, очевидно, учился у них в монастырской школе в Гелиополе. Исходя из писаний Геродота и других древних греков и римлян, мы приходим к следующему краткому выводу: считалось, что человеческая душа пребывает в состоянии после смерти в течение периода, составляющего три тысячи лет. После того как то человеческое тело, которое она занимала на момент смерти, распалось, его составляющие образовали тела животных и растений, переселяясь из одного в другое в течение трех тысяч лет. В конце этого периода душа собирает вместе идентичные частицы материи, которые постоянно переселялись таким образом и составляли ее бывшее земное тело на момент смерти, и из них заново строит, по привычке, как птица – свое гнездо, новое тело и заново рождается в нем как человеческое существо^[35]. Эта теория, после внесения некоторых необходимых поправок, помогает пролить свет на символическую, или эзотерическую, интерпретацию доктрины перерождения Бардо.

В качестве дальнейшего обоснования своей точки зрения, применимой как к высшему индуизму, так и к высшему буддизму, сторонники этой интерпретации указывают, что еще до окончательного распада человеческого тела в момент смерти происходит беспрестанная трансмиграция атомов тела. Считается, что до тех пор, пока тело остается сосудом, содержащим принцип сознания, оно полностью обновляется каждые семь лет. И даже тогда, когда составляющие физического человека таким образом трансмигрируют через все органические и неорганические царства, а разум остается неизменно человеческим в течение краткого цикла одного периода жизни, он остается человеческим в течение более длительного эволюционного цикла, т. е. пока не достигает конца всей сансарической эволюции, а именно Просветления в нирване.

Это эзотерическое учение можно буквально изложить следующим образом. Материя, в ее разнообразных состояниях, твердом, жидком и газообразном, общая как для человеческого мира, так и мира более низких существ, постоянно трансмигрирует. То, что является специфически человеческим и специфически животным, таким и остается в соответствии с законами природы, устанавливающими, что подобное притягивает подобное и производит подобное, что все силы постоянно следуют путем наименьшего сопротивления, что высоко развитые составляющие сознания, связанные с комплексным человеческим сознанием, не могут быть уничтожены мгновенно, но для их дегенерации, окончательного уничтожения и трансмиграции требуется определенное время^[36].

Соответственно, эзотеристы считают ненаучной веру в то, что человеческий жизненный поток, или принцип сознания, может реинкарнироваться в теле низшего существа в течение сорока девяти дней после выхода из оболочки человеческого тела, как это считают экзотеристы, которые понимают буквально доктрину перерождения, предлагаемую «Бардо Тхёдол».

Теперь мы попробуем взглянуть на символику Бардо, отражающую учение о перерождения, с эзотерической точки зрения. Для того чтобы истолковать используемые в книге символы, можно воспользоваться бесчисленными параллелями из совершенно различных источников, однако наиболее уместно сравнить наш текст с соответствующим отрывком из десятой книги «Государства» Платона, где дается ставшее классическим описание пребывания греческих героев в Сидпа Бардо – процесса выбирания тела для следующего воплощения.

Легенда Бардо, в том виде, в котором она изложена в «Государстве», рассказывает об Эре, сыне Армения, памфилянина по рождению, который, как говорит нам Платон, «был убит в бою, а десять дней спустя, когда тела мертвых забрали уже в состоянии разложения, оказалось, что гниение не тронуло его тело, и его отнесли домой, чтобы похоронить. И на двенадцатый день, когда он лежал на погребальном костре, он вернулся к жизни и рассказал о том, что видел в ином мире. Он сказал, что, когда душа его покинула тело, он отправился в путь с большой группой людей и они пришли в таинственное место, где в земле было два отверстия. Все они собрались вместе, а над ними были два других отверстия в небесах. В пространстве между ними сидели судьи, которые приказали праведным, после того как вынесли решение по ним и прикрепили свои приговоры у них на груди, подняться по небесному пути, что был по правую руку, и подобным же образом неправедным было велено спуститься по пути вниз, что по левую руку. Последние также несли символы своих деяний, однако прикрепленными к спине».

Описав суд в мире ином, очень напоминающий суд, описанный в нашем тексте, Платон рассказывает о подготовке душ греческих героев, пребывающих в Сидпа Бардо, к реинкарнации: «Чрезвычайно необычным было это зрелище, – сказал он, – печальным, смехотворным и странным». Ибо в большинстве случаев выбор душ основывался на их собственном опыте предыдущей жизни. Там он увидел, как душа, которая однажды была Орфеем, выбирает жизнь лебедя из-за враждебности к женскому племени, поскольку оно погубило его, и сама мысль, что его родит женщина, вызывала у него отвращение. Он узрел также душу Фамиры, которая выбрала жизнь соловья. И, наоборот, видел птиц, таких как лебедь и другие певцы, которые хотели стать людьми. Душа, которой выпал двадцатый жребий, выбрала жизнь льва, и это была душа Аякса, сына Теламона, который не хотел быть человеком, памятуя о том, как несправедливо с ним поступили во время присуждения доспехов. Следующим был Агамемнон, который взял жизнь орла, поскольку, как и Аякс, ненавидел человеческую природу из-за перенесенных страданий. Где-то в середине настал черед Аталанты, и она, видя тело, сулившее ей великую славу атлета, не смогла удержаться от искушения и выбрала его. А за ней последовала душа Эпея, сына Панопая, перешедшая в природу женщины, искусную в ремеслах. И далеко в конце, среди последних, душа шута Ферсита примеряла обличье обезьяны. Появилась также и душа Одиссея, которому еще суждено было сделать свой выбор, и его очередь оказалась последней из всех них. Воспоминания о прошлых тяготах избавили его от чар честолюбия, и он долго искал жизнь обычного человека, не знающего забот. Ему нелегко было найти ее, ибо она валялась, пренебрегаемая всеми. Когда же он увидел ее, то сказал, что поступил бы так же, если бы его очередь была не последней, а первой, и что он рад ее получить. И не только люди переходили в животных, но я должен также упомянуть, что были и животные, укрощенные и дикие, которые изменялись из одного в другое и в соответствующие человеческие натуры – хорошие – в мирных, и злые – в лютых, во всевозможных сочетаниях».

При поверхностном прочтении изложенного Платоном процесса перерождения, его, как и «Бардо Тхёдол», можно понять буквально. Платон, посвященный в греческие мистерии, так же, как и Геродот, никогда не упоминает об эзотерических учениях открыто, но использует образную и зачастую намеренно вводящую в заблуждение фразеологию. Вполне можно допустить, что он умышленно добивался того, чтобы непосвященные именно так и воспринимали описанную сцену. Тем не менее при более глубоком рассмотрении данного отрывка становится очевидным, что смысл его не в экзотерической доктрине переселения человека в низшее существо или наоборот. Упоминание о выборе, сделанном Одиссеем, дает нам ключ к реальному его смыслу. Одиссею выпал жребий выбирать последним; каждый из предшествовавших ему героев пренебрег возможностью выбрать «жизнь обычного человека, не знающего забот», а Одиссей выбирает эту судьбу, как лучшую из всех.

Если мы подумаем о том, какую именно жизнь выбирает себе каждый из греков, предшествующих Одиссею, то обнаружим, что она явно символизирует характер того, кто делает выбор.

Так Орфей, основатель орфических таинств, божественный учитель, которого греки считали величайшим из арфистов и наиболее просветленным из поэтов и певцов, посланный богом пения и музыки Аполлоном на землю для обучения людей, вполне логично выбирает «жизнь лебедя». Лебедь с незапамятных времен, как и сейчас, считается символом пения и музыки, и, если правильно истолковать образный язык Платона, Орфею суждено было заново родиться в качестве великого поэта и музыканта, что было совершенно естественно. Предположение о том, что человек Орфей может на самом деле родиться лебедем, может допустить экзотерист, но для эзотериста оно покажется несостоятельным.

Точно так же весьма символично, что Фамира, древний фракийский бард, прославленный арфист и певец, выбирает жизнь сладкоголосого соловья.

Аякс, гомеровский герой, который был храбрейшим из греков после Ахилла, вполне естественно выбирает жизнь льва, ибо царь зверей с незапамятных веков был символом храбрости или бесстрашия, который признавали почти все нации и расы.

Агамемнон, который делал свой выбор следующим, выбирает жизнь орла, ибо среди греческих героев он был главным, как Зевс – среди богов Олимпа. А поскольку Агамемнон считался инкарнацией Зевса и ему поклонялись как одному из божеств, то ему назначается символ Зевса, то есть орел.

Аталанта, самая быстроногая из смертных, прославившаяся тем, что побеждала в состязаниях по ходьбе своих поклонников, совершенно естественно заново рождается великим атлетом. В ее случае Платон не использует никакой символики. Язык символов не используется и в случае с хитроумным Эпеем, который построил Троянского коня и чья позднейшая трусость вошла в поговорку. Его душа переходит «в природу женщины, искусной в ремеслах».

Что касается шута Ферсита, примеряющего обличье обезьяны, то здесь комментарии излишни. Соответственно, выражения, касающиеся отвращения героев к рождению от женщины, судя по всему, чистая метафора и используются просто в качестве литературного средства, так же как отрывки, касающиеся «животных, укрощенных и диких, которые изменялись из одного в другое и в соответствующие человеческие натуры – хорошие – в мирных, и злые – в лютых, во всевозможных сочетаниях»,