4
Лязг сабель

Насеф оглянулся лишь раз. В дрожащем от жары воздухе Аль-Ремиш походил на палаточный лагерь, корчащийся под ногами пляшущих великанов. Со стороны долины доносился приглушенный рев.

– Карим, – улыбнувшись, тихо позвал он.

К нему подъехал крепко сложенный мужчина с изъеденным оспой лицом.

– Господин?

– Возвращайся туда и найди наших людей – тех, кто встретил нас, когда мы туда прибыли. Скажи им: пусть и дальше разжигают беспорядки. Скажи, что мне нужен отвлекающий маневр. И еще скажи, чтобы выбрали пять сотен воинов-добровольцев и послали следом за нами – небольшими группами, чтобы никто не заметил, как они уходят. Понял?

– Да, – улыбнулся Карим.

У него недоставало двух верхних зубов, и еще один был сломан наискось. Казалось, будто даже седину в бороде старый разбойник заработал в бою.

Насеф смотрел вслед Кариму, спускавшемуся по каменистому склону. Бывший бандит стал самым ценным его новообращенным. Насеф не сомневался, что ценность Карима возрастет, когда борьба распространится дальше, став еще ожесточеннее.

Развернув коня, он двинулся следом за сестрой и ее мужем. Свита Эль-Мюрида составляла почти полсотни человек – в основном телохранителей, одетых в белое Непобедимых, которым было гарантировано место в раю, если они отдадут жизнь за Эль-Мюрида. От них Насефу становилось не по себе – взгляд их был еще безумнее, чем у их пророка. Они были преданными фанатиками, и Эль-Мюриду пришлось приложить немало усилий, чтобы не дать им разгромить Королевский двор после суда.

Насеф поравнялся с Эль-Мюридом, расположившись по правую руку от него.

– Все вышло даже лучше, чем мы надеялись, – сказал он. – Этого мальчишку послал нам сам Господь.

– Воистину. Если честно, Насеф, мне не хотелось поступать по-твоему. Но лишь благодаря вмешательству Всевышнего все получилось так легко. Только он мог столь точно рассчитать время.

– Как твоя лодыжка? Сильно беспокоит?

– Жутко болит. Но я вытерплю. Ясиф дал мне снадобье от боли и наложил повязку. Если ее не напрягать, скоро буду как новенький.

– Во время того фарса, что назывался судом… мне на мгновение показалось, будто ты готов сдаться.

– Так и было. Я столь же подвержен соблазнам зла, как и любой другой. Но я нашел в себе силы им противостоять, а минута слабости сделала триумф еще слаще. Теперь понимаешь, как движет нами воля Всевышнего? Мы делаем его дело, даже когда думаем, будто повернулись к нему спиной.

Насеф долго смотрел на бесплодные холмы.

– Трудно признать поражение, надеясь, что когда-нибудь оно приведет к более великой победе, – наконец ответил он. – Мой друг, мой пророк – сегодня они подписали себе смертный приговор.

– Я не пророк, Насеф. Я всего лишь следую по пути Всевышнего. И я не хочу смертей, которых можно избежать. Даже король Абуд и верховные священнослужители могут когда-нибудь ступить на праведный путь.

– Конечно. Я выражался фигурально – в том смысле, что своими действиями они обрекли себя на поражение.

– Так часто бывает с приспешниками зла. Чем больше они сражаются, тем больший вклад вносят в дело Всевышнего. Что насчет погони? Ты уверен, что мы сумеем уйти?

– Я вернул Карима в Аль-Ремиш. Если наши люди сделают то, чего мы от них требуем, если будут поддерживать беспорядки и пришлют нам пять сотен воинов – сумеем. Никто не сможет нас остановить. Вся знать съехалась в Аль-Ремиш, чтобы увидеть наш позор. Беспорядки займут их до самого Машада. У нас неделя форы.

– Мне жаль лишь, что мы не смогли крестить дитя.

– Мне тоже. Мы еще вернемся, повелитель. В какой-нибудь Машад это обязательно случится, обещаю.

Впервые за долгое время в словах Насефа прозвучала искренняя убежденность.

Путь через пустыню был долгим, одиноким и медленным, особенно для того, кто отгородился от людей. Не было никого, кому Эль-Мюрид мог бы довериться, с кем мог бы помечтать, кроме Мерьем. Непобедимые слишком трепетали перед ним, чересчур ему поклонялись. Насеф и горстка его последователей были слишком заняты составлением планов на будущее. Всадники, которые нагоняли их, прибывая из Аль-Ремиша десятками и двадцатками, все были чужаками. Верные друзья, ставшие его первыми новообращенными, и другие, ушедшие с ним из Эль-Аквилы, обрели святость в смерти. Война, которую вел от его имени Насеф, собрала свою жатву.

Ученик ехал рядом с белым верблюдом, держа на руках ребенка.

– Она такая крошечная, такая спокойная, – проговорил он. – Настоящее чудо. Всевышний был добр к нам, Мерьем. – Он поморщился.

– Лодыжка?

– Да.

– Тогда лучше отдай малышку мне.

– Нет. Подобные мгновения и без того уже редки. И станут еще реже. – Он на минуту задумался. – Сколько еще пройдет времени, прежде чем я смогу отослать их всех прочь?

– Ты о чем?

– Как скоро мы добьемся успеха? Как скоро я смогу обосноваться на одном месте и вести обычную жизнь с тобой и с ней? Мы путешествуем по тайным тропам уже три года, и ощущение такое, будто прошло тридцать.

– Никогда, милый. Никогда. И мне, как жене, с трудом даются эти слова. Но когда с тобой заговорил ангел, ты стал Эль-Мюридом навеки. Пока Всевышнему угодно, чтобы ты оставался среди живых, тебе придется оставаться Учеником.

– Знаю, знаю. Во мне всего лишь говорит смертный, жалеющий о том, чему никогда не сбыться.

Какое-то время они ехали молча.

– Мерьем, – сказал Эль-Мюрид, – мне одиноко. У меня нет никого, кроме тебя.

– В твоем распоряжении половина пустыни. Кто приносит нам еду и воду из селений? Кто несет истину в провинции, которых мы никогда не видели?

– Я имел в виду друга. Простого обычного друга. Кого-то, с кем я мог бы играть, как в детстве. Кого-то, с кем я мог бы поговорить. Кого-то, с кем я мог бы делить страхи и надежды, а не того, кто всецело охвачен мечтами Эль-Мюрида. Наверняка ты чувствовала себя так же после того, как умерла Фата.

– Да. Быть женщиной Эль-Мюрида тоже одиноко. – Она помолчала. – Но у тебя есть Насеф.

– Насеф – твой брат, и я никогда не скажу тебе о нем дурного слова. Да, я люблю его как собственного брата. Я прощаю его как брата. Но нам никогда не стать настоящими друзьями, Мерьем. Мы лишь союзники.

Мерьем не стала спорить. Она знала, что это правда. У Насефа тоже не было никого, кому он мог бы довериться. И никакая дружба не могла расцвести между ее мужем и братом, пока они не до конца уверены друг в друге.

Путь был долгим и тяжелым. Под конец Насеф начал еще и подгонять спутников. Все основательно вымотались, кроме самого Насефа, которому, казалось, была неведома усталость.

– Вот он, – восхищенно прошептал Эль-Мюрид, забыв о боли в лодыжке. – Себиль-эль-Селиб.

Луна в третьей четверти освещала окруженную горами низину, занимавшую лишь второе место после Аль-Ремиша в душах сыновей Хаммад-аль-Накира, так же как когда-то она занимала второе место после Ильказара в душах имперских предков.

Над низиной возвышалась древняя крепость, внутри ее скрывались храм и монастыри. Нигде не было видно ни огонька.

Имя Себиль-эль-Селиб означало «Крестный путь», и возникло оно благодаря событию, в память о котором возвели храм. Именно в этой низине в первый день первого года по общему летоисчислению родилась империя. Первый император укрепил свою власть, распяв там тысячу противников. Обреченные представители знати вынуждены были нести орудия собственной казни по извивавшейся вдоль ущелья тропе. А та продолжалась дальше, соединяя старые внутренние провинции с городами вдоль побережья моря Котсум. Старая крепость времен первых лет империи охраняла ущелье, а не храм и монастыри, над которыми нависала.

– Здесь обрела жизнь наша мечта, – сказал Насефу Эль-Мюрид. – Здесь родилась первая империя. Пусть и наша испустит свой первый крик на той же простыне.

Насеф молчал, благоговейно глядя на пропитанное историей место, казавшееся слишком простым и банальным для своей значимости. Точно такие чувства вызывал у него и Аль-Ремиш – его удивляло, что столь обычные места могут со временем так поражать человеческое воображение.

– Насеф!

– Да?

– Мы готовы?

– Да. Карим сперва пошлет вниз Непобедимых. Они взберутся по стенам и откроют ворота остальным. Я пошлю отряды поменьше, чтобы захватить храм и монастыри.

– Насеф?

– Слушаю тебя.

– Я не воин и не генерал. Я всего лишь орудие Всевышнего. Но мне хотелось бы внести небольшую поправку в твой план. Мне хотелось бы, чтобы ты перекрыл дорогу к побережью и оставил мне один отряд. Я не хочу, чтобы кто-нибудь сбежал. – (Насеф решил, что неправильно его понял. Эль-Мюрид ведь всегда убеждал его щадить и прощать врагов.) – По пути сюда я все обдумал. У Всевышнего здесь нет друзей. Они – солдаты короля и приверженцы ложного пути. Более того, нужно послать недвусмысленный намек тем, кто поддался соблазнам зла. Прошлой ночью я молился о наставлении, и на меня снизошло, что наша вторая империя должна также родиться в крови ее врагов, на том самом месте, где родилась первая империя.

Его слова удивили Насефа, но не повергли в ужас.

– Как скажешь, так и будет.

– Убей их всех, Насеф. Даже младенцев. Пусть никто отныне не считает, будто может избежать гнева Всевышнего.

– Как скажешь.

– Можешь начинать. – Но прежде чем Насеф сделал десяток шагов, Эль-Мюрид позвал его: – Насеф!

– Да?

– С этой минуты, прежде чем началось сражение, назначаю тебя моим военным капитаном. Объявляю тебя Бичом Господним. Носи этот титул с честью.

– Так и будет. Не бойся.

Атака состоялась с быстротой и точностью, которыми всегда отличались набеги Насефа на караваны. Многие гарнизоны крепости умерли, не успев проснуться.

Эль-Мюрид остановил коня на возвышенности, ожидая беглецов или новостей. В душе его зародилось черное семя страха. Если он потерпит поражение, если защитники крепости прогонят его прочь, его миссия никогда не достигнет цели. Ничто так не впечатляло жителей пустыни, как отвага и успех, и ничто не приводило их в такое уныние, как поражение.

Беглецы не появились, как, впрочем, и новости. Лишь когда рассвет окрасил небо над вершинами гор, подъехал Карим, человек Насефа.

– Мой повелитель Ученик, – сказал Карим, – твой капитан послал меня доложить, что крепость, храм и все монастыри – в наших руках. Наши враги собраны в низине. Он просит тебя прийти и принять их как дар его любви.

– Спасибо, Карим. Скажи ему, что я иду.

Насеф ждал его на холме, возвышавшемся над пленниками, которых было не менее двух тысяч. Многие были из крепости, но большинство – из монастырей, невинные паломники, пришедшие сюда праздновать Дишархун.

Гарнизон крепости был достаточно многочисленным. Единственный другой доступный путь через Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени лежал в сотнях миль к северу – потаенные не пропускали никого в других местах. Приходилось держать большой гарнизон, поскольку пошлина за проход была весьма важна для короны. Защитники крепости обитали здесь всю свою жизнь – некоторые их семьи уходили корнями во времена империи. Женщины и дети жили в замке вместе с мужчинами.

Эль-Мюрид взглянул на пленников, и те посмотрели на него. Мало кто его узнал, пока к нему не подъехала Мерьем – без вуали, на белом верблюде. Послышался возбужденный ропот. Офицер гарнизона что-то умоляюще крикнул, прося освободить его солдат. Эль-Мюрид не сводил с него взгляда, ища милосердия в своей душе, но не мог его найти. Он дал Насефу сигнал.

Всадники окружили пленников и принялись рубить их саблями. Пленники закричали, пытаясь бежать, но бежать было некуда, кроме как карабкаться друг на друга. Кто-то вырвался из смертельного круга, но тут же пал под ударами ждавших снаружи. Несколько воинов бросились на всадников, пытаясь умереть достойно.

Случилось так, что человеку по имени Белул удалось избежать резни.

Он был младшим офицером гарнизона, примерно того же возраста, что и Насеф, и происходил из семьи, корни которой уходили далеко в имперскую эпоху. Сражаясь подобно демону, Белул завладел лошадью и мечом, а затем прорвался сквозь заставы, сделав вид, будто собирается атаковать Эль-Мюрида. Непобедимые бросились защищать своего пророка, а Белул умчался галопом через ущелье в пустыню. Насеф послал за ним четверых, но никто из них не вернулся. Белул принес известие о случившемся в Эль-Асвад. Из замка валига тотчас же выехали гонцы.

– Это в самом деле необходимо? – спросила Мерьем, когда резня свершилась наполовину.