2
Семена ненависти, корни войны

Гаруну было шесть лет, когда он впервые встретил Эль-Мюрида.

Его брат Али забрался в пролом в старой стене сада.

– Во имя бороды Господней! – воскликнул Али. – Хеда, Мустаф, Гарун – идите взгляните!

Их учитель Мегелин Радетик хмуро посмотрел на него:

– Али, слезай оттуда.

Мальчик не обращал на него внимания.

– И как мне вбить хоть что-то в головы этим маленьким дикарям? – пробормотал Радетик. – Можешь хоть что-то с ними сделать? – спросил он их дядю Фуада.

На строгом лице Фуада мелькнула едва заметная улыбка, говорившая: «Могу, но не буду». Он считал своего брата Юсифа дураком из-за того, что тот тратит деньги на женоподобного иноземного учителя.

– Это же Дишархун. Чего ты ожидал?

Радетик покачал головой. В последнее время таким был ответ Фуада почти на все. И еще этот варварский праздник… Он означал потерянные недели в деле – и без того безнадежном – по обучению отпрысков валига. Им пришлось преодолеть почти три сотни миль от Эль-Асвада до самого Аль-Ремиша ради празднеств и молитвы. Глупо. Хотя за кулисами праздника наверняка решались некие важные политические дела.

Ученые из Хеллин-Даймиеля были известными скептиками, считая любую веру фарсом. И еще большим скептиком был Мегелин Радетик, что часто приводило к ожесточенным спорам с его работодателем Юсифом, валигом Эль-Асвада. В итоге на сцене появился Фуад, младший брат Юсифа и главный задира в семье, который всегда оказывался под рукой, чтобы защитить детей от ереси Хеллин-Даймиеля.

– Скорее! – настаивал Али. – А то всё пропустите!

Все, кто следовал через Королевский двор, от лагерей паломников до Святейших храмов Мразкима, вынуждены были двигаться по одной пыльной улице за стеной двора-класса Радетика. То был первый раз, когда кто-то из его учеников присоединился к отцам во время Дишархуна. До этого никто из них не видел ни Аль-Ремиша, ни его праздничных представлений.

– Великая Священная неделя, – мрачно пробормотал Радетик. – Весеннее причащение. И кому все это нужно?

Для него, однако, это тоже был первый визит, и в каком-то смысле он пребывал в не меньшем восторге, чем дети.

Должность учителя он занял для того, чтобы изучать примитивные политические процессы в Сахеле и его окрестностях. Беспрецедентный вызов, каковым стала мессианская фигура Эль-Мюрида, давала интересную возможность исследовать культуру, подвергшуюся серьезным испытаниям. Радетик занимался изучением эволюции идеального правления, в особенности – монолитного государства, пытающегося выжить, приспосабливаясь к меняющемуся восприятию подданных, считавших, что их лишили прав. То была весьма утонченная и непростая область исследований, и любые выводы становились объектом нападок.

Коллеги в Ребсамене считали его сделку с Юсифом немалым успехом. Скрытный народ Хаммад-аль-Накира всегда был девственной территорией для ученых. Радетик, однако, начинал сомневаться, что возможность стоила всех страданий, которые ему приходилось терпеть.

Лишь маленький Гарун не отвлекся от урока – все остальные толкались вокруг Али, ища место получше.

– Ладно, иди и ты тоже, – сказал Радетик оставшемуся ученику.

Гарун был единственным светлым пятном, которое сумел найти Радетик в этой невежественной пустыне. И Гарун был единственной причиной, по которой Радетик не стал посылать Юсифа в ад со всеми его суевериями. Мальчик выглядел крайне многообещающе.

Остальные? Братья и двоюродные братья Гаруна, а также дети сторонников Юсифа, пользовавшихся его покровительством? Они были обречены. Им предстояло стать копиями отцов – невежественными, суеверными, кровожадными дикарями, новыми меченосцами в бесконечной кавалькаде набегов и стычек, являвшихся для этих людей смыслом жизни.

Радетик никогда бы никому не признался, и меньше всего самому себе, но он любил маленького бесенка по имени Гарун. Он следовал за мальчиком, в тысячный раз размышляя над загадкой валига. Положение Юсифа примерно равнялось положению герцога. Он был двоюродным братом короля Абуда, и у него имелись все причины защищать сложившиеся устои, ибо любые перемены могли принести немало потерь. Однако он мечтал покончить с бесконечными убийствами, составлявшими часть традиционного образа жизни в пустыне, по крайней мере в своих владениях. В каком-то смысле, пусть и не столь агрессивно, он был революционером, как Эль-Мюрид.

Кто-то из мальчиков постарше подсадил Гаруна на стену, и тот уставился на открывшееся перед ним зрелище, словно пораженный невообразимым чудом. Любимец Радетика был строен и смугл, с темными глазами и ястребиным носом – уменьшенная копия отца. Даже в шесть лет он прекрасно понимал, какое положение занимает. Поскольку Гарун был лишь четвертым сыном, он был обречен стать главным шагуном провинции, командиром горстки солдат-чародеев, служивших в семейной коннице.

Валигат Юсифа был обширен, а войска многочисленны, поскольку формально включали всех мужчин, способных носить оружие. Гаруну предстояло взять на себя немалую ответственность, в полной мере овладев искусством чародея. Уже сейчас Радетик делил своего ученика с учителями-чародеями из Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, Гор Тысячи Колдунов. Великие адепты начинали свое образование тогда же, когда учились говорить, но редко достигали вершин могущества раньше, чем вступали в пору расцвета сил. Юношеские годы решали, светит ли тебе самодисциплина, и достичь ее надлежало до периода созревания и всего, что вытекает из оного.

Радетик протолкался сквозь стайку детей:

– Будь я проклят!

Фуад оттащил его назад:

– Кто бы сомневался. – Он занял место Радетика. – Ох ты!.. Женщина с открытым лицом! Учитель, ты вполне можешь отпустить детей – они теперь ни за что не успокоятся. Пойду лучше скажу Юсифу, что они здесь.

Взгляд Фуада стал похотливым, словно у озабоченного самца. Радетик был уверен, что у него встало между ног.

«До чего же странные эти обычаи пустыни», – подумал он.

Слухи ползли по Королевскому двору уже много дней. Неужели Эль-Мюрид в самом деле осмелился явиться в Храмы?

Радетик снова протолкался к щели и уставился на идущих.

Женщина оказалась моложе, чем он ожидал. Она ехала на высоком белом верблюде, и впечатление, которое вызывало ее открытое лицо, полностью затмевало юношу с диким взглядом, сидевшего на белой кобыле. Вдобавок Эль-Мюрид казался совершенно неприметным на фоне еще одного мужчины, ехавшего на большом черном жеребце. «Это наверняка Насеф», – подумал Радетик. Драчун и скандалист, который командовал личной стражей Эль-Мюрида, носившей эффектное имя Непобедимых, брат жены Ученика.

– Эль-Мюрид… Ты отважный бандит, сынок, – пробормотал Радетик, вдруг обнаружив, что восхищается высокомерием юноши.

Любой, кто мог сунуть нос в дела священнослужителей, был на хорошем счету у Мегелина Радетика.

– Ребята, слезайте. Идите к отцам. Хотите, чтобы вас отхлестали плетьми?

Таково было наказание за взгляд на обнаженное лицо женщины. Ученики убежали – все, кроме Гаруна.

– Это правда Эль-Мюрид? Которого отец зовет Маленьким Дьяволом?

– Да, это он, – кивнул Радетик.

Гарун поспешил за братьями:

– Али! Погоди! Помнишь, когда Сабба пришел в Эль-Асвад?

Мегелин заподозрил неладное. Те рожденные под несчастливой звездой мирные переговоры с Саббой-и-Хассаном не принесли ничего, кроме дурной крови. Он последовал за учениками.

Он предупреждал Юсифа, составляя гороскоп за гороскопом, и каждый из них был чернее предыдущего. Но Юсиф отвергал научный подход к собственной жизни.

В сыновьях Хаммад-аль-Накира таилась врожденная, но невинная жестокость. В их языке даже не было слов, чтобы выразить понятие «жестокость к врагу».

Гарун оглянулся и помедлил, заметив, что Радетик за ним наблюдает. Но желание произвести впечатление на братьев превозмогло здравый смысл. Схватив набор юного шагуна, он бросился за ними на улицу.

Радетик пошел следом. Возможно, он и не мог помешать их проказам, но у него могла появиться возможность проникнуть за завесу тайны, окружавшей крах переговоров с Саббой-и-Хассаном.

И тайна эта оказалась до ужаса простой.

Шагун был в не меньшей степени фокусником, чем истинным чародеем. Гарун тратил по часу в день, тренируя ловкость рук, которая могла бы однажды повергнуть в благоговейный трепет чересчур доверчивых. Среди его простых инструментов имелась духовая трубка, которую он мог спрятать в кулаке и, изобразив кашель, выстрелить камешком в костер или стрелкой в ничего не подозревающего врага.

Гарун выбрал стрелку и дунул, целя в бок белой лошади.

Та заржала, встав на дыбы, и Эль-Мюрид свалился к ногам Гаруна. Взгляды их встретились. Вид у Эль-Мюрида был озадаченный. Попытавшись встать, он упал – у него оказалась сломана лодыжка.

Братья Гаруна начали насмехаться над пострадавшим юношей.

– Предзнаменование! – крикнул сообразительный священнослужитель. – Ложных пророков ждет неизбежное падение!

Его возглас подхватили другие, уже давно мечтавшие выставить Эль-Мюрида на посмешище. Между разными группировками завязалась толкотня.

Гарун и Эль-Мюрид продолжали смотреть друг на друга, словно предвидя будущее, и притом мрачное.

Насеф заметил духовую трубку, и его меч со звоном выскользнул из ножен. Острие оцарапало кожу в дюйме над правым глазом Гаруна. Мальчику грозила бы смерть, если бы Радетик промедлил. Сторонники роялистов взревели, в руках появилось оружие.

– Похоже, хлопот не оберешься. Пошли отсюда, дурачок ты этакий.

Подхватив Гаруна с земли, Радетик перебросил его через плечо и поспешил к шатру своего работодателя. Во время Дишархуна все – не важно, совершали ли они паломничество в Аль-Ремиш или нет, – жили неделю в шатрах.

На улице они встретили Фуада. До того уже дошли преувеличенные слухи об убийстве, и он был вне себя от гнева. Будучи рослым мужчиной с репутацией дикаря, Фуад в ярости превращался в настоящего зверя. В руке он держал боевой клинок, на вид достаточно большой, чтобы обезглавить одним ударом быка.

– Что случилось, учитель? С ним все в порядке?

– В основном перепугался. Поговорю лучше с Юсифом.

Он попытался скрыть кровотечение – Фуад куда меньше умел держать себя в руках, чем другие его земляки.

– Он ждет.

– Похоже, мне стоит брать на каждую встречу с ним какого-нибудь раненого мальчишку.

Фуад бросил на него полный яда взгляд.

Крики и звон клинков вокруг Эль-Мюрида становились все яростнее. Во время Дишархуна любые драки запрещались, но сыновья Хаммад-аль-Накира были не из тех, чьи порывы мог бы ограничить закон. Появились всадники с круглыми черными щитами, украшенными грубым изображением красного орла Королевского дома.

Радетик поспешил к шатру своего работодателя.

– Что случилось? – спросил Юсиф, как только понял, что рана Гаруна не представляет опасности, и отправил прочь многочисленных прихлебателей. – Гарун, рассказывай первым.

Мальчик был слишком перепуган, чтобы пытаться что-то сочинять.

– Я… я дунул из своей трубки. Хотел попасть в лошадь. Я даже не думал, что с ним может что-то случиться.

– Мегелин?

– Собственно, так и было. Дурацкая шутка. Я бы возложил вину на старших, которые подают молодым дурной пример. Однако я уже слышал про Саббу-и-Хассана.

– То есть?

– Насколько я понимаю – в контексте подобной же шутки. Ваши дети еще более примитивны и непосредственны, чем взрослые.

– Гарун? Это правда?

– Гм?

– Ты проделал то же самое с Саббой-и-Хассаном?

Радетик едва заметно улыбнулся, заметив, как мальчик сражается с готовой сорваться с губ ложью.

– Да, отец.

В шатер вернулся Фуад, уже успевший успокоиться.

– Учитель? – спросил Юсиф.

– Да, валиг?

– Какого дьявола они болтаются по улицам? Им положено быть на уроке.

– Будь серьезнее, Юсиф, – вмешался Фуад. – Только не говори, будто ты уже слишком стар, чтобы помнить молодость. – Валигу был сорок один год. – Сейчас Дишархун. Женщина была без вуали. Думаешь, твой учитель – чудотворец?

Радетика удивили слова Фуада. Ранее тот ясно дал ему понять, что если учитель не обучает владению оружием, в нем нет никакого смысла. Воину-вождю никакого другого образования не требовалось. Писцов и бухгалтеров можно было найти и среди рабов. К тому же Фуад недолюбливал Радетика. Что могло стать причиной столь хорошего его настроения? Радетик встревожился:

– Гарун!

Мальчик неохотно приблизился к отцу и без единого крика вытерпел заданную ему трепку. Впрочем, он нисколько не раскаялся, что разозлило Юсифа, который никогда прежде не наказывал детей при посторонних. И все же Радетик подозревал, что его работодатель не так уж и недоволен.

– А теперь иди и поищи братьев. Скажи, пусть немедленно идут сюда и держатся подальше от неприятностей.

Мальчик выбежал из шатра. Юсиф посмотрел на Фуада:

– До чего же дерзкий сорванец.

– Думаю, весь в отца. Ты сам был такой же.

Гарун был любимцем Юсифа, хотя валиг тщательно это скрывал. Радетик подозревал, что его наняли именно ради этого мальчика. Остальных швырнули на его уроки в тщетной надежде, что и к ним пристанет патина мудрости.

Гаруну наверняка бы понравилась жизнь ученого. Когда поблизости не было старших братьев, он не скрывал своей натуры. Собственно, он сам говорил Радетику, что, когда вырастет, хотел бы стать таким же, как учитель. Мегелина его слова обрадовали, но вместе с тем и смутили. Для шестилетнего мальчишки Гарун проявлял немалую решимость, следуя предназначению, данному ему по праву рождения, и вел себя так, словно был вдвое старше. Столь суровый и невозмутимый фатализм редко встречался у кого-либо моложе тридцати, и Мегелин всерьез беспокоился о судьбе мальчика.

– Юсиф, – продолжал Фуад, – это тот самый переломный момент, которого мы ждали. На этот раз у нас есть хороший, надежный как скала повод.

Радетик с удивлением понял, что Фуад говорит об Эль-Мюриде. Для него это стало откровением. Он не подозревал, что обладающие властью могут бояться Ученика – пятнадцатилетнего юноши, который, как и они сами, пришел в Аль-Ремиш, чтобы участвовать в праздновании Дишархуна и крестить новорожденную дочь в Святейших храмах Мразкима. Они лгали ему и, возможно, самим себе лишь ради того, чтобы скрыть страх.

И все из-за религиозной чепухи.

– Валиг, это выглядит глупо и варварски, – проворчал Радетик. – Даже трогательно. Парень сумасшедший. Он крестится каждый раз, когда проповедует. Вряд ли стоит в чем-то его обвинять. Пусть у него будет своя Священная неделя. Пусть говорит, если хочет. В Аль-Ремише его все равно поднимут на смех.

– Позволь мне дать хорошего пинка этому своднику с рыбьей физиономиею! – прорычал Фуад.

Юсиф умиротворяюще поднял руку:

– Успокойся. У него есть право на свое мнение. Даже если оно неверное.

Фуад замолчал.

Юсиф полностью подчинил себе младшего брата. Фуад, казалось, не обладал ни воображением, ни собственными стремлениями. Он был зеркальным отражением Юсифа, длинной правой рукой валига, молотом, ковавшим чужие мечты. Это вовсе не означало, что он всегда был со всем согласен. Иногда они с Юсифом яростно спорили, особенно когда последний проталкивал какое-либо новшество. Порой Фуад даже выигрывал. Но в любом случае, как только решение оказывалось принято, он готов был стоять за него насмерть.

– Валиг…

– Помолчи немного, Мегелин. Позволь мне объяснить, в чем ты ошибаешься. – Юсиф поправил подушки. – Разговор будет долгим. Устраивайся поудобнее.

По мнению Радетика, шатер Юсифа был обставлен в кричащем, варварском стиле. Сыновья Хаммад-аль-Накира, когда могли себе это позволить, окружали себя яркими красками. Радетик словно наяву слышал, как сталкиваются друг с другом красное, зеленое, желтое и голубое вокруг Юсифа.

– Фуад, поищи чего-нибудь выпить, а я пока начну наставлять нашего наставника. Мегелин, ты не прав, поскольку слишком убежден в правильности своей точки зрения. Оглядываясь вокруг, ты не видишь культуру. Ты видишь варваров. Ты слышишь наши религиозные споры и не можешь поверить в их серьезность. Да, многие мои соплеменники тоже в них не верят. Но большинство – верят.