– Какая-то сумма мне пригодится, рассчитаюсь со старыми долгами. А остальное… разделите между собой. Отправьте в Берилл. Поступайте как знаете. Не возвращать же все Взятому.

– Дело твое, – пожал я плечами. – Я лишь надеюсь – Душелов не подумает, что мы перешли ему дорогу.

– Правду знаем только я и ты. Я ему не скажу.

Он смел снег с лица старика. Загребущий быстро остывал.

Потом Ворон пустил в ход нож.

Я врач. Я ампутировал конечности. Я солдат. Я видел залитые кровью поля сражений. И тем не менее меня замутило. Как-то неправильно, когда мертвецу отрезают голову.

Ворон спрятал наш кровавый трофей под плащ. Его не тошнило.

На обратном пути я спросил Ворона:

– Кстати, а почему мы вообще за ним отправились?

Помолчав, Ворон ответил:

– В последнем письме Капитан просил покончить с этим делом, если выпадет такая возможность.

Когда мы подошли к площади, Ворон сказал:

– Иди наверх и узнай, на месте ли Душелов. Если нет, то отыщи самого трезвого из наших и отправь его за фургоном. Потом возвращайся сюда.

– Хорошо. – Я вздохнул и торопливо зашагал к нашему дому.

Что угодно отдам за толику тепла.

Снега выпало уже на фут. Я всерьез боялся отморозить ноги.

– Где тебя носило?! – рявкнул Эльмо, когда я ввалился в комнату. – И где Ворон?

Я огляделся. Душелова нет. Гоблин и Одноглазый вернулись, но такие пьяные, что их сейчас можно приравнять к покойникам. Масло и Крутой оглушительно храпят.

– Как Масло?

– В порядке. Так где ты был?

Я уселся возле огня и стянул сапоги. Ноги посинели и онемели, но все же я их не отморозил. Вскоре кожу начало болезненно покалывать. И вообще, я еле шевелился после бесконечных хождений по снегу. Я рассказал Эльмо обо всем.

– Вы его убили?

– Ворон сказал, что Капитан просил закончить эту историю.

– М-да… Вот уж не думал не гадал, что Ворон пойдет резать Загребущему глотку.

– Где Душелов?

– Еще не возвращался. – Эльмо ухмыльнулся. – Я сам пригоню фургон. Никому больше не рассказывай, тут слишком много трепачей. – Он накинул на плечи плащ и торопливо вышел.

Руки и ноги немного отогрелись. Произведя в комнате разведку, я позаимствовал сапоги у Масла – они оказались примерно моего размера, а ему были пока не нужны.

Опять выхожу в ночь. Уже почти утро. Скоро рассвет.

Я ждал от Ворона упреков, но меня постигло разочарование – он лишь посмотрел мне в глаза. Ворон стучал зубами от холода. Помню, я еще подумал, что он все-таки человек, как и мы.

– Пришлось переобуваться. Эльмо отправился за фургоном. Остальные надрались до бесчувствия.

– А Душелов?

– Еще не вернулся.

– Пора сажать это семечко. – Он шагнул в снежную круговерть.

Я торопливо последовал за ним.

На ловушке снег не оседал, и она по-прежнему посверкивала золотом. Талая вода скапливалась лужицами под столом, растекалась ручейками и превращалась в лед.

– Как думаешь, Душелов узнает, если ловушка разрядится? – спросил я.

– Почти наверняка. Да и Гоблин с Одноглазым тоже.

– Эта парочка сейчас не перевернется на другой бок, даже если весь дом сгорит.

– И тем не менее… Шшш! Там кто-то есть. Иди за мной.

Он повел меня куда-то в сторону, в обход площади.

«Ради чего я в это ввязался?» – размышлял я, разгребая ногами снег и держа оружие наготове. Неожиданно я ткнулся в спину Ворона.

– Ты что-то увидел?

Он напряженно вглядывался в темноту:

– Здесь кто-то был. – Ворон принюхался, медленно поворачивая голову то вправо, то влево, потом быстро сделал десяток шагов и показал вниз.

Он не ошибся – след был совсем свежим. Тот, кто здесь находился, торопливо ушел. Я посмотрел на следы.

– Ворон, мне это не нравится. – Следы отчетливо показывали, что нежданный гость приволакивал правую ногу. – Хромой.

– Точно не скажешь.

– Кто же еще? Ну и где Эльмо?

Мы вернулись к ловушке. Потянулось томительное ожидание. Ворон расхаживал взад-вперед и что-то бормотал. Никогда не видел его так сильно встревоженным. И он словно воды в рот набрал. За все это время бросил лишь одну фразу:

– Хромой – не Душелов.

И в самом деле. Душелов почти человек. Хромой же из тех подонков, которые наслаждаются, пытая младенцев.

Скрип постромок и визг плохо смазанных колес возвестили о прибытии фургона. Эльмо выкатил его на площадь, подъехал к нам и спрыгнул с козел.

– Где тебя носило? – Страх и усталость взвинтили мне нервы.

– Пришлось искать конюха и запрягать лошадей. А в чем дело? Что случилось?

– Здесь бродит Хромой.

– Вот зараза! И что он делает?

– Пока ничего…

– Пошевеливайтесь! – рявкнул Ворон. – Пока Хромой не вернулся.

Он подошел к камню с головой Загребущего в руке. Охранных чар словно и не было. Когда голова оказалась в углублении, золотистое сияние погасло. На голову и камень стали опускаться снежинки.

– Начали, – выдохнул Эльмо. – У нас мало времени.

Я схватил мешок и перенес его в фургон. Предусмотрительный Эльмо застелил пол парусиной, чтобы выпавшие монеты не провалились в щели между досками.

Ворон велел мне собрать все, что лежало под столом.

– Эльмо, вытряхни один мешок и дай его Костоправу.

Сами они грузили мешки, а я ползал на коленях, поднимая раскатившиеся монеты.

– Минута прошла, – объявил Ворон.

Половина мешков уже лежала в фургоне.

– Слишком много рассыпалось, – пожаловался я.

– Если придется, оставим.

– А куда повезем мешки? И где спрячем?

– В сеновале на конюшне, – решил Ворон. – На время. Потом сделаем у фургона фальшивое дно. Две минуты прошли.

– А как быть со следами колес? – спросил Эльмо. – Он может нас по ним найти.

– Да зачем ему это нужно? – засомневался я вслух.

Ворон проигнорировал мои слова и обратился к Эльмо:

– Ты не заметал следы, когда ехал сюда?

– Как-то не подумал.

– Проклятье!

Все мешки перекочевали в фургон. Ворон и Эльмо опустились на корточки, чтобы помочь мне со сбором монет.

– Три минуты, – произнес Ворон и тут же воскликнул: – Тихо! – Он прислушался. – Душелов не мог вернуться так скоро, верно? Значит, это опять Хромой. Сматываемся. Эльмо, ты поведешь фургон. Правь к главным улицам, затеряйся среди повозок. Я пойду следом за тобой. А ты, Костоправ, постарайся уничтожить ведущие сюда следы фургона.

– А где Хромой? – спросил Эльмо, тщетно вглядываясь в метель.

Ворон показал:

– Нужно оторваться, или он все отберет. Иди, Костоправ. Эльмо, поезжай.

– Но, пошли! – Эльмо щелкнул поводьями.

Фургон со скрипом покатил.

Я нырнул под стол, набил доверху карманы и побежал прочь от того места, где, по словам Ворона, затаился Хромой.

Не знаю, насколько хорошо мне удалось замести следы фургона. Утром на улицах началось движение, – думаю, от него проку было больше, чем от моих усилий. Конюху я сунул носок, набитый золотом и серебром, – больше, чем он смог бы заработать на конюшне за несколько лет, – и спросил, не согласится ли он исчезнуть. Желательно и из города тоже.

– Даже не потрачу лишней минуты, чтобы забрать свое барахло! – Он бросил в угол вилы и вышел.

Я торопливо вернулся в нашу комнату. Все, кроме Масла, еще дрыхли.

– А, Костоправ, – произнес он. – Как раз вовремя.

– Что, рана болит?

– Угу.

– Похмелье замучило?

– И это тоже.

– Сейчас что-нибудь придумаем. Ты давно проснулся?

– Да с час назад.

– Душелов был здесь?

– Нет. Кстати, куда он подевался?

– Не знаю.

– Эй, это же мои сапоги! Чего это тебе вздумалось надевать мои сапоги?

– Успокойся. Вот, выпей.

Он выпил, но не угомонился:

– Слышь, ты почему надел мои сапоги?

Я снял сапоги и поставил их возле огня, который уже угасал. Масло дышал мне в спину, пока я подбрасывал уголь.

– Швы разойдутся, если ты не уймешься.

Наших можно успокоить только так. Когда даешь медицинский совет, они прислушиваются. Масло снова улегся, но ругать меня не перестал.

Я стянул с себя промокшую одежду и напялил ночную рубашку, что попалась на глаза. Интересно, откуда она взялась? Рубашка оказалась коротковатой. Поставив на огонь чайник, я взял свою сумку и подошел к Маслу:

– Дай-ка я тебя осмотрю.

Я очищал кожу вокруг раны, а Масло тихо бранился. И вдруг раздалось: шарк-стук, шарк-стук. Шаги замерли возле нашей двери.

– В чем дело? – спросил Масло, ощутив мой страх.

– Это…

Дверь за моей спиной распахнулась. Я обернулся и увидел, что моя догадка оказалась верна.

Хромой подошел к столу, плюхнулся на стул, обозрел комнату. Его взгляд пронзил меня, и я задумался, помнит ли Взятый, что я сделал с ним в Весле.

– Как раз поставил чайник, – невинно произнес я.

Он посмотрел на мокрые сапоги и плащ, затем на каждого находившегося в комнате. Потом снова на меня.

Крупным Хромого не назовешь. Если встретить на улице, не зная, кто он такой, он не произведет особого впечатления. Подобно Душелову, Хромой был в однотонной одежде – тускло-коричневой, поношенной, грязной. Лицо скрывала потертая кожаная маска, с которой капала вода. Из-под капюшона и маски торчали спутанные пряди волос – черных, припудренных сединой.

Он не произнес ни слова, лишь сидел и пялился на нас. Не зная, что в такой ситуации делать, я закончил обрабатывать рану Масла, затем заварил чай. Разлил в три оловянные кружки, одну дал Маслу, одну поставил перед Хромым, третью взял себе.

И что дальше? Теперь уже не притворишься, будто чем-то занят. И присесть негде, только возле стола… Вот дерьмо!

Хромой стянул маску. Поднес чашку к губам…

И я не смог отвести глаз.

Это было лицо мертвеца или же скверно забальзамированной мумии. Глаза живые и злобные, но прямо под ними – пятно гниющей плоти. В правом углу рта не хватало квадратного дюйма губ, проглядывали обнаженные десны и пожелтевшие зубы.

Хромой хлебнул чаю, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я едва не обмочился.

Я встал и подошел к окну. На улице немного посветлело и снег падал уже не густо, но мне так и не удалось разглядеть камень.

На лестнице затопали сапоги. Вошли Эльмо и Ворон.

– Эй, Костоправ, как тебе удалось отделаться от…

Эльмо смолк, едва заметил Хромого.

Ворон вопросительно посмотрел на меня. Хромой обернулся. Пока он не мог меня видеть, я успел пожать плечами. Ворон отошел от двери и начал снимать мокрую одежду.

Эльмо сообразил мигом. Он приблизился к огню и разделся:

– О, как здорово избавиться от этой мокрятины! Как дела, Масло?

– Есть свежий чай, – сообщил я.

– Все тело болит, – ответил Масло.

Хромой посматривал на каждого из нас, а заодно на Одноглазого и Гоблина, который уже зашевелился.

– Вот, значит, как. Душелов привел с собой лучших из Черного Отряда. – Голос упал до шепота, но даже шепот Хромого наполнил все помещение. – Где он?

Ворон пропустил его слова мимо ушей. Он переоделся в сухие брюки, присел возле Масла и проверил мою работу:

– Здорово ты его заштопал, Костоправ.

– У меня хватает практики.

Эльмо пожал плечами в ответ на вопрос Хромого. Он допил чай, налил всем еще по чашке и вновь наполнил чайник водой из кувшина. Пока Хромой сверлил взглядом Ворона, Эльмо ткнул Одноглазого сапогом в ребра.

– Эй! – рявкнул Хромой. – Я не забыл, что вы устроили в Опале. И что было в Форсберге.

Ворон уселся, прислонившись спиной к стене, вытащил самого зловещего вида нож и принялся чистить ногти. Он улыбался. Улыбался, глядя на Хромого, и в глазах читалась откровенная насмешка.

Неужели он совсем не знает страха?

– Что вы сделали с деньгами? Они принадлежали не Душелову. Госпожа дала их мне.

Глядя на Ворона, и я набрался смелости:

– Разве вы не должны сейчас быть в Вязе? Госпожа приказала вам покинуть Клин.

Гнев исказил и без того уродливое лицо. На лбу и левой щеке проступил шрам. Наверное, он тянулся вниз до левого соска Хромого. Этот удар ему нанесла сама Белая Роза.

Хромой резко обернулся. И этот проклятый Ворон сказал:

– Достал карты, Эльмо? Стол освободился.

Хромой оскалился. Все крепче пахло грозой.

– Мне нужны эти деньги. Они мои. У вас есть выбор: или соглашаетесь, или нет. И не позавидую вам, если откажетесь.

– Если они тебе нужны, пойди и возьми, – сказал Ворон. – Поймай Загребущего. Отруби ему голову. Положи ее на камень. Для Хромого это не составит труда. Загребущий всего лишь бандит. Разве у него есть шанс против Хромого?

Я подумал, что Взятый сейчас взорвется. Но он выдержал. Слова Ворона на мгновение ошеломили его. Лишь на мгновение.

– Ладно. Значит, вы решили усложнить себе жизнь. – Его улыбка была широкой и жестокой.

Я понимал: гроза вот-вот разразится.

В проеме распахнутой двери возникла тень. Худощавая темная фигура скользнула в комнату, посмотрела на спину Хромого. Я облегченно вздохнул.

Хромой повернулся. Между Взятыми едва не сверкнула молния.

Краем глаза я заметил, что Гоблин сидит, а его пальцы отплясывают в сложном ритме. Одноглазый, уставившись в стену, что-то шепчет в подушку. Ворон изготовил нож для броска. Эльмо вцепился в чайник, чтобы выплеснуть кипяток.

Вокруг меня на расстоянии вытянутой руки не было ничего пригодного в качестве метательного снаряда. Как же внести свой вклад? Записать историю в хроники, если выживу?

Душелов сделал едва заметный жест, обошел Хромого и уселся на свой любимый стул. Вытянул руку, подтащил другой стул и положил на него ноги. Потом взглянул на Хромого:

– На тот случай, если я тебя встречу, она просила передать, что желает тебя видеть. Ей не терпится расспросить о восстании в Вязе. – Обе фразы были произнесены одним голосом, женским и твердым.

Хромой вздрогнул. Одна из его лежащих на столе рук нервно дернулась.

– Восстание? В Вязе?

– Мятежники атаковали дворец и казармы.

Тугая кожа на лице Хромого обрела смертельную бледность. Подергивание руки стало более заметным.

– А еще ей хочется знать, почему ты там не был и не отогнал мятежников.

Хромой выдержал лишь три секунды. За это время его лицо стало еще уродливей, до гротескного. Мне редко доводилось видеть столь откровенный страх. Затем Взятый сорвался со стула и выбежал.

Ворон метнул нож. Тот вонзился в дверную раму, но Хромой этого не заметил.

Душелов рассмеялся. Смех был совсем не такой, как прежде, а звучный, четкий и торжествующий. Душелов встал и подошел к окну.

– Ага. Кто-то получил приз. Когда это произошло?

Эльмо решил закрыть дверь. Ворон попросил его вытащить нож. Я робко приблизился к Душелову, выглянул в окно. Снегопад прекратился, камень был ясно виден. Холодный, утративший свечение и покрытый дюймовым слоем снега.

– Не знаю. – Мне оставалось лишь надеяться, что голос прозвучит искренне. – Снег падал всю ночь, очень густо. Когда я последний раз смотрел в окно – еще до того, как пришел он, – ничего не удалось разглядеть. Может, сходить и посмотреть?

– Не стоит. – Он развернул стул так, чтобы наблюдать за площадью.

Позднее, после того как Душелов принял из рук Эльмо чашку чая и выпил ее – отвернувшись, чтобы скрыть лицо, – он негромко добавил:

– Загребущий уничтожен. Его шваль в панике. И что самое приятное, Хромого опять вывели из себя. Неплохо сработано.

– Это была правда? – спросил я. – Насчет Вяза?

– Каждое слово, – весело подтвердил Душелов. – Остается только гадать, откуда мятежники узнали, что Хромого нет в городе. И как Меняющему удалось моментально унюхать неприятности – он появился в Вязе очень вовремя, чтобы погасить едва вспыхнувший мятеж. – Еще одна пауза. – Не сомневаюсь, что Хромой над этим задумается, когда придет в себя. – И он вновь рассмеялся, на этот раз тихо и мрачно.

Мы с Эльмо занялись завтраком. Обычно стряпней заведовал Масло, так что у нас появился повод нарушить устоявшийся обычай. Через некоторое время Душелов произнес:

– Молитвы вашего Капитана были услышаны.

– Так мы можем отправляться? – уточнил Эльмо.

– А какой смысл вам теперь здесь торчать?

У Одноглазого причины имелись, но мы их проигнорировали.

– После завтрака начнем собираться, – сказал Эльмо.

– Вы что, решили ехать в такую погоду? – изумился Одноглазый.

– Мы нужны Капитану.

Я принес Душелову яичницу. Сам не знаю, почему это сделал. Он редко ест и почти никогда не завтракает. Но он взял тарелку и отвернулся.

Я выглянул в окно. Толпа уже обнаружила перемену. Кто-то смел снег с лица Загребущего. Глаза были открыты, и казалось – он наблюдает. Жуть.

Под столом копошились люди, дрались за оставленные нами монеты. Получившаяся куча-мала смахивала на клубок червей в гниющем трупе.

– Надо бы оказать ему последнюю почесть и похоронить голову, – пробормотал я. – Он был дьявольски сильным противником.

– Для этого у тебя есть Анналы, – ответил Душелов. – Только победитель утруждает себя оказанием почестей поверженному врагу.

К тому времени я уже сидел перед своей тарелкой. Я задумался над смыслом его слов, но в тот момент горячая еда была для меня важнее.

Все, кроме меня и Масла, отправились в конюшню. За мной и раненым солдатом решили прислать фургон. Я дал Маслу кое-какие лекарства, чтобы он легче перенес тряску в пути.

Ребята задерживались. Эльмо решил натянуть матерчатый верх фургона и защитить Масло от снега. Ожидая их возвращения, я раскладывал пасьянс.

– Она очень красива, Костоправ, – неожиданно произнес Душелов. – Юная на вид. Свежая. Ослепительная. Но сердце у нее – кремень. Хромой по сравнению с ней попросту щенок. Молись, чтобы никогда не попасться ей на глаза.

Душелов смотрел в окно. Подмывало расспросить его, но я никак не мог придумать хотя бы один вопрос. Проклятье! В тот раз я и в самом деле упустил свой шанс.

Какого цвета ее волосы? Глаза? Как она улыбается? Я ведь о ней ничего не знаю – и это не дает мне покоя.

Душелов встал и запахнул плащ.

– Даже если считать только подложенную Хромому свинью, игра стоила свеч, – сказал он. Возле двери остановился и пронзил меня взглядом. – Ты, Эльмо и Ворон. Выпейте за меня. Слышали?

Потом он ушел.

Через минуту приехал Эльмо. Мы перенесли Масло в фургон и направились к Мейстрикту. Но еще очень долго мои нервы не стоили ни гроша.