Мы уже написали эту книгу почти наполовину, когда меня будто молнией ударило.
– Стой, – говорю, – подруга дней моих суровых. А с чего это мы с тобой решили писателями стать? Нет, скажи, с чего это мы взяли, что у нас книжка получится?
И тут моя жена Лариса отложила написанную страницу (в тот вечер она их по порядку раскладывала и нумеровала, и как раз у нее в руках был номер семьдесят семь) и строго сказала:
– Не отлынивай от работы. И не вкручивай мне про то, что у тебя стиль плохой и запятые не там стоят. Как-нибудь мы с ними разберемся. Лучше прямо скажи, что боишься людям показать, что мы с тобой понаписали. И если так, если ты боишься опозориться, то лучше эти листки забросить подальше и забыть про них навсегда. Ну как, согласен?
С этими словами моя жена взяла всю исписанную бумагу и так решительно направилась в кухню, что я и на этот раз не выдержал, вернул ее, и наша работа пошла своим чередом.
Ну что же делать, если на меня снова накатило такое настроение, если я и вправду боюсь опозориться!
Однако разберемся. Дело в том, что мы с Ларисой никогда не помышляли о том, чтобы взяться за книгу. А если бы кто-нибудь научил нас, как рассказать всем о том, что знаем мы с нею, и при этом обойтись без писанины, то мы бы и не подумали браться за эту адову работу. Но радиостанции у нас нет, телецентром мы тоже не владеем: как ни крути, приходится писать. Да к тому же писать так, чтобы издатель напечатать согласился.
Когда мы еще только думали о нашей книге и я отбивался от этого, как мог, Лариса однажды сказала мне:
– Глеб, скажи: если ты стоишь на краю тротуара и ждешь, когда огромная машина промчится мимо, а в это время слепой собирается переходить дорогу, разве ты не удержишь его, хотя бы он и стал упираться и даже замахиваться на тебя своей тростью?
– Конечно, – ответил я, – я же вижу опасность.
– А у нас с тобой разве не то же самое? Разве мы с тобой за эти годы не научились видеть многое такое, о чем большинство людей и не подозревает? Вот и подумай, хороши мы с тобой будем, если не научим людей тому, что сами давно знаем? Или вот еще: жулик и обманщик, который выманил у тебя деньги и которого ты насилу-насилу вытолкал из своего дома, начинает втираться в семью твоего соседа. Да неужели ты не расскажешь ему, с кем он собирается иметь дело? И ведь не будешь ты обижаться, если сосед тебе с первого раза не поверит!
В общем, понятно, к чему клонится разговор. Нужно зарубить себе на носу – не повести мы сочиняем и не романы, и все, что от нас требуется, – рассказать толково и ясно о том, что прочувствовали мы за эти годы на своей шкуре. Вот откуда и должен по-настоящему начаться наш рассказ.
Дело в том, что не всегда мы с Ларисой жили в этом городке, где порой толком не разберешься, в городе ты или в деревне. Лет пять назад мы с ней активно учительствовали в Мурманске и думать не думали, что вдруг соберемся, снимемся с места и начнем строить жизнь заново в самой что ни на есть России, на Псковщине.
По сравнению с Мурманском, здесь, конечно, рай небесный. Летом – лето, зимой – зима, ночью – темно, днем солнышко по небу ходит. Яблоки поспевают! Поначалу нам даже удивительно было, как это здешние жители не радуются окружающему великолепию. Как вообще можно привыкнуть к такому счастью, когда лето каждый год длится целых три месяца!
Какие мы были глупые, когда в молодости радовались всякой диковине на Севере, да еще и гордились: где еще такое бывает, чтобы полгода – день, а полгода – зима!
Впрочем, удивляться нашим молодым радостям не приходилось. Пока здоровье есть, «у природы нет плохой погоды». А к тому же, как ни крути, мы на Севере прижились, и наши дети до сих пор по Мурманску скучают.
Кто-нибудь спросит, пожалуй, почему же мы оттуда наладились? Что ж, отвечу: нас оттуда выгнали. Только не злые соседи и не вредное начальство, а сам Север. Он всех выгнать норовит, кто вовремя за ум не берется.
Теперь-то я знаю, что сначала были предупреждения. Первое предупреждение мы всей семьей получили. Дело в том, что нашим близнецам пришлось надеть очки еще в детском саду. Конечно, мы с Ларисой расстроились, но, прямо скажем, не слишком. Думали – пройдет, все одолеет хорошая наследственность. Мы-то с ней никогда очков не носили.
Как бы не так! Прошел год, другой, и супруги Лариса и Глеб Погожевы стали вроде своих ребятишек в очках щеголять. Тут бы нам и задуматься, но ведь известно: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Нельзя сказать, что я совсем не понимал в чем дело. Все-таки я преподавал биологию и химию и сам на уроках втолковывал детишкам, что жизни без солнечного света не бывает.
Нет, в самом деле, это же каждому дураку известно! Так задумайся, как свою дурацкую жизнь привести в порядок, пока не поздно. Может, ничего особенного делать и не придется, может, кому-то всего и нужно полчаса в день погулять. Ни за что! О чем угодно думать будем, только не о здоровье. Ну и я не лучше других. «Ничего не поделаешь», – вот что я сказал тогда Ларисе. На русский язык это переводится так: лень мозгами шевелить. К тому же она себе очень удачную оправу купила, очки ей к лицу оказались. Ну и утешились.
Время, однако, шло. Примерно через полгода мы с Ларисой почувствовали, что у каждого из нас имеется сердце. Это ведь только здоровый человек не чувствует своего тела. У здорового организма права голоса нет, а точнее, здоровый организм шепотом разговаривает, и чтобы его расслышать, нужно постараться. Что-то я еще не встречал людей, которые этот шепот слышат.
Отмечу, особого удивления я не испытал, когда Лариса мне сказала, что у нее болит сердце, хотя веселей от этого не стало ни ей, ни мне. Я прекрасно знал, что в наших краях, как и повсюду в полярных районах, атмосфера бедна кислородом, а раз так, сердцу приходится особенно стараться, чтобы кислородом, который легкие добыли из воздуха и растворили в крови, напитать как следует все закоулки организма. Это, кстати, объясняет и то, почему у многих натруженное сердце дает знать о себе по ночам. Ночью, когда мозг отдыхает и не посылает без конца свои команды рукам, ногам, желудку, печени и прочим потрохам, тело занимается собой, у него словно бы появляется шанс отдышаться после дневной суматохи. Вот тут-то и требуется кислород, а в крови его, как назло, удалось запасти меньше, чем нужно. Стучи, сердце, стучи! Ясное дело, рано или поздно от таких перегрузок начнутся сбои.
А теперь я хочу огорчить тех, кто живет далеко от полярного круга. Конечно, друзья, на вашу долю кислорода и солнечного света приходится побольше, но означает это только отсрочку неприятностей. К сожалению, люди одинаково легкомысленны везде. Так что настоятельно советую вам – дослушайте нашу историю до конца.
Итак, мы с Ларисой начали отсчет: зрение, сердце… что там дальше? Мы даже были уверены, что другие болезни не заставят себя долго ждать. Мы же видели, как у наших сверстников хронические болезни растут и множатся, как жирок в области талии – жаль, конечно, юношеской стройности, но таков, как видно, общий удел. Мне иной раз в голову приходит, что окажись тогда рядом с нами по-настоящему здоровый человек, – и мы бы сумели взглянуть на себя другими глазами. Но – увы, среди наших коллег не было никого, кто бы с утра приходил на занятия бодрым и не пытался привести себя в чувство черным, как деготь, кофе. При этом никто не отказывался от участия в очередной вечеринке. В общем, так: если у всех людей горб, кому придет в голову, что можно обойтись без горба? И честное слово, мы настолько свыклись с ленью и собственным равнодушием к себе, что ничего не стали бы менять в своей судьбе, не возьмись она за нас как следует.
Настал день, когда к болям в сердце присоединились скрипящие суставы у меня и желудочные рези у Ларисы. Мы, конечно, лечились. Теми таблетками, что мы успели проглотить, можно было бы выложить дорогу от нашего дома до школы, но толку не было. Бывали облегчения, и всякий раз мы, как неразумные дети, радовались и думали, что все боли остались позади. Но отдых от болезней становился все короче, их становилось все больше, и наконец у Ларисы нарушился естественный женский цикл. Дай Бог здоровья тому врачу, к которому она попала. Нет, он не сделал ничего необыкновенного, не выписал чудодейственные таблетки, но он оказался внимателен и нетороплив: просто дождался, пока Лариса соберет все необходимые анализы, и объяснил, что с ней происходит. Страшную вещь сказал этот врач. Тридцать девять лет исполнилось тогда Ларисе, а он ей объявил, что начинается старость. Да, да, об этом говорили все анализы!
Рассказывая мне об этом, Лариса плакала и повторяла: «Что угодно, только не это!» Мы сидели как пришибленные. Нам казалось, что впереди еще добрый кусок жизни, успехи повзрослевших детей, внуки… А тут не знаешь, на что и рассчитывать.
Довольно быстро мы решили, что Север нам придется оставить (отметим в скобках, что теперь я бы никому не советовал торопиться с таким решением, а почему – о том речь впереди). Но главное было не в этом. Если повезет, можно получить наследство в виде белого домика на берегу теплого моря, но старость, она и на Багамах старость.
Но тут наконец Лариса одолела свою панику и призадумалась. А голова у нее, надо отметить, светлая, недаром она физику преподает. «Стой, Глеб, – сказала она, – старость – это не грипп и не ревматизм (а к тому времени выяснилось уже, что и со мной происходит нечто подобное), и никто нам с тобой не выпишет от нее лекарства. Но разве можно сдаваться без борьбы? А на что нам голова дана? Давай для начала разберемся, что с нами происходит. Или ты не биолог?»
Биолог, кто же спорит, конечно, биолог… Только одно дело детям в классе показывать, где к скелету мышцы прикрепляются, и совсем другое – о собственной беде размышлять. Однако деваться было некуда. Прежде всего я понял, что и нам, и многим нашим знакомым не поможет лечение головы, желудка, суставов, сердца… Ведь старость принимается за всего тебя разом, и пока ты будешь отбиваться где-то в одном месте, она разгромит тебя наголову на всех остальных фронтах. И пусть за любую твою болезнь возьмутся лучшие врачи, толку от этого лечения будет не больше, чем от прошлогоднего снега. Значит, нам нужно в первую очередь понять, как мы старимся.
Прежде всего я разобрался с тем, что сам знаю.
О проекте
О подписке