Издательство Кальман-Леви
21, ул. Монпарнас
75006 Париж
Исходящий №: 379529
Г-ну Рафаэлю Батаю
75, авеню Аристид Бриан
92120 Монруж
Париж, 28 мая 2018 г.
Месье,
мы получили вашу рукопись «Застенчивые вершины» и благодарим за доверие, оказанное нашему издательству.
Ваша рукопись внимательно рассмотрена нашей редакционной коллегией. К сожалению, она не относится к тому типу произведений, в которых мы заинтересованы в настоящее время.
Желаем вам как можно быстрее найти издателя для этого произведения.
С уважением,Литературный секретарь
P. S. Вы можете забрать рукопись из редакции в течение месяца. Если вы желаете получить ее обратно по почте, то мы будем вам признательны за пересылку конверта с маркой.
Первое качество писателя – крепкий зад.
Дани Леферьер
11 сентября 2018 г., вторник
В пылающем небе хлопали на ветру паруса.
Яхта отчалила от берега Вара в час с небольшим и теперь шла на скорости пять узлов в час к острову Бомон. Сидя у штурвала, рядом со шкипером, я наслаждался зрелищем открытого моря, купался в золотистом мерцании средиземноморской глади.
Утром того дня я покинул свою квартирку под Парижем и сел в шестичасовой скоростной поезд до Авиньона. Из «города пап» я доехал на автобусе до Йера, а оттуда на такси до маленького портового городка Сен-Жюльен-ле-Роз – единственного места, откуда ходит паром на Бомон. Из-за задержки поезда я примчался на пристань слишком поздно: единственный дневной паром отчалил за пять минут до моего появления. Ковыляя по причалу с чемоданом, я попался на глаза капитану голландского парусника, который как раз собирался плыть на остров за клиентами и любезно предложил захватить меня с собой.
Мне только что исполнилось 24 года, и в моей жизни наступил трудный момент. За два года до этого я окончил парижское коммерческое училище, но искать работу по специальности не стал. Я выучился только ради спокойствия родителей и не хотел посвящать жизнь ни менеджменту, ни маркетингу, ни финансам. Два года я перебивался подработками, чтобы было чем платить за крышу над головой, и тратил всю свою творческую энергию на сочинение романа «Застенчивые вершины», отвергнутого потом десятком издательств. Письма с отказом я крепил над своим письменным столом. Каждый раз, втыкая очередную кнопку в пробковую доску, я морщился от сердечной боли, ибо с силой моего уныния могла сравниться только сила моей страсти к сочинительству.
К счастью, хандра никогда не длилась долго. До сих пор мне всегда удавалось себя уговорить, что все эти провалы – преддверие успеха. Для пущей убедительности я цеплялся за знаменитые примеры. Стивен Кинг часто повторял, что от «Кэрри», его первого романа, отказалось целых тридцать издательств. Половина лондонских издательств сочла первый том «Гарри Поттера» «слишком длинным для детей». Прежде чем стать самым продаваемым в мире фантастическим романом, «Дюна» Фрэнка Герберта пережила двадцать отказов. А Фрэнсис Скотт Фицджеральд вообще увешал свой кабинет ста двадцатью двумя письмами с отказами от журналов, которым он предлагал свои рассказы.
Но этот «метод Куэ» уже показал свою ограниченность. Как ни напрягал я волю, мне все труднее было снова садиться писать. Меня парализовал не «синдром чистой страницы», не нехватка идей. Нет, меня преследовало гнетущее ощущение, что писание застопорилось, что пропало понимание, куда двигаться дальше. Я нуждался в свежем взгляде на свой труд, в чьем-то доброжелательном, но непредвзятом мнении. В начале года я записался на курсы «творческого письма» в одно престижное издательство. Я возлагал на эту писательскую мастерскую большие надежды, но быстро в ней разочаровался. Писатель, проводивший занятия – Бернар Дюфи, романист, гремевший в 1990-е годы, – хвалился, что он непревзойденный виртуоз стиля. «Центром вашей работы должен быть ЯЗЫК, а не история, – не уставал он твердить. – Повествование – это всего лишь обслуга языка. Книга не может иметь иной цели, кроме поиска формы, ритма, гармонии. Здесь коренится единственная мыслимая оригинальность, ибо со времен Шекспира все истории уже сочинены».
Я выложил за эту премудрость тысячу евро, отбыв три занятия по четыре часа, и вышел вон в бешенстве и без гроша. Возможно, Дюфи был прав, но лично я придерживался прямо противоположного мнения: конечная цель – не стиль. Первейшее качество писателя – уметь захватить читателя хорошей историей, повествованием, способным вырвать его из плена повседневности и погрузить в правду, показать подноготную персонажей. Стиль – не более чем средство придать рассказу нерв, заставить вибрировать. В сущности, мнение Дюфи с его академизмом было мне ни к чему. Единственным, чье мнение могло иметь значение, был мой неизменный идол, самый мой любимый писатель Натан Фаулз.
Я открыл для себя его книги еще совсем юнцом. Фаулз к тому времени уже давно бросил писать. «Сраженных молнией» – его последний роман – презентовала мне Диана Лабори, подружка по выпускному классу, в качестве подарка в честь нашего разрыва. Роман потряс меня гораздо сильнее, чем утрата любви, никакой любовью не бывшей. Я стал жадно читать другие две книги, «Лорелею Стрендж» и «Американский городок». Ничего более вдохновляющего я с тех пор не встречал.
Мне казалось, что уникальная манера Фаулза предназначена именно для меня, именно ко мне обращена. Его романы были плавными, живыми, насыщенными. Я ни от кого не сходил с ума, но эти книги читал и перечитывал, потому что они говорили со мной обо мне самом, о моих отношениях с другими людьми, о том, как трудно удерживать штурвал жизни, об уязвимости людей, о хрупкости нашего существования. Они придавали мне сил и удесятеряли мое желание писать.
В годы, последовавшие за отказом Фаулза от творчества, его стиль пытались имитировать другие писатели. Они силились дышать его вселенной, просчитывать его способ построения сюжета, подражать его чуткости. Но я видел, что это едва ли кому-то по плечу. Натан Фаулз был один такой, единственный и неповторимый. Всякий читатель, независимо от личных симпатий, вынужден был признать, что другого подобного ему нет. Даже слепой, прочтя хотя бы страницу его книги, набранной азбукой Брайля, понимал, кто автор. Я всегда считал это истинным мерилом таланта.
Сам я скрупулезно разбирал его романы, пытаясь проникнуть в их тайны; потом загорелся желанием установить с ним контакт. Не надеясь на ответ, я несколько раз обращался к нему через его французское издательство и американского агента. Свою рукопись я ему тоже отправил.
И вот десять дней назад я обнаружил на официальном сайте острова Бомон предложение работы. Островному книжному магазинчику «Алая роза» требовался продавец. Я сразу написал туда письмо, и в тот же день Грегуар Одибер, хозяин магазинчика, связался со мной по FaceTime и сообщил, что остановился на моей кандидатуре. Продавец был нужен ему на три месяца. Платить он обещал не много, зато предоставлял жилье и две кормежки в день в «Форт де Кафе», одном из ресторанчиков на деревенской площади.
Я пришел в восторг от такой перспективы, ведь, как можно было понять из письма, мне хватит времени, чтобы писать, да еще в столь вдохновляющей обстановке! А главное, я познакомлюсь там – прочь сомнения! – с самим Натаном Фаулзом.
Шкипер заложил вираж, яхта сбавила ход.
– Прямо по курсу земля! – крикнул он, указывая подбородком на вырисовывающийся на горизонте силуэт острова.
Остров Бомон, находящийся в сорока пяти минутах плавания от берега Вара, имеет форму полумесяца шириной в шесть километров и длиной в пятнадцать. Его издавна славили как уголок дикой нетронутой природы, одну из жемчужин Средиземноморья, ожерелье с бусинами-бухточками с бирюзовой водой, сосновыми рощами и пляжами с мелким песочком, первозданный Лазурный Берег без туристов, мусора и бетона.
За последние десять дней я успел проштудировать все мыслимые материалы об острове. С 1955 года Бомон принадлежал скрытному семейству итальянских промышленников Гальинари, которые в начале 60-х годов вкладывали умопомрачительные суммы в обустройство острова, в том числе в канализацию, разбивку террас и в строительство одной из первых на побережье спортивных гаваней.
Годами развитие острова следовало четкому принципу: никогда не жертвовать благополучием жителей ради веяний современности. Для островитян существовали две существенные угрозы: спекулянты и туристы.
С целью ограничить строительство Совет острова ввел простое правило: заморозить общее количество счетчиков воды по примеру калифорнийского городка Болинас, давно избравшего этот путь. Благодаря этому решению население здесь вот уже тридцать лет не превышает цифру в полторы тысячи человек. На Бомоне обходились без агентства недвижимости: часть собственности переходила по наследству, для остальных действовал механизм кооптации. Сдерживанию туризма способствовало строгое ограничение транспортного сообщения с континентом. Что в высокий сезон, что зимой единственный «челнок» – знаменитый «Смельчак», гордо именовавшийся паромом, – сновал туда-обратно трижды в день, и ни разу больше, отходя от причала Бомона в направлении Сен-Жюльен-ле-Роз в 8 утра, в 12.30 и в 19 часов. Все происходило по старинке: без предварительного заказа билетов, с соблюдением приоритета для местных жителей.
О проекте
О подписке