2

Отчаявшись остановить такси у Порт-д’Орлеан, я вскочил в автобус № 68.

– Остановка «Улица дю Бак»? Вы там будете через двадцать минут, – пообещал водитель.

Я плюхнулся на сиденье, совершенно сбитый с толку и обессиленный, будто кто-то со всей силы дал мне под дых, и стал вспоминать, что мне довелось узнать и увидеть за последние несколько часов: фотография с тремя трупами, полмиллиона евро, засунутые под плинтус, фальшивые документы. Все это казалось абсолютно несовместимым с образом молодой женщины, которую я, казалось, хорошо знал: студентка-отличница, работяга, отличный педиатр, внимательная и добрая к детям, веселая и ласковая в кругу друзей. Я спрашивал себя, какое событие могло произойти, чтобы жизнь Анны так резко пошла под откос.

Усилием воли я старался вернуть себе самообладание. Пользуясь временной передышкой, решил узнать в Интернете что-нибудь о месте, куда лежал мой путь, – о лицее Сен-Сесиль.

В этом особом заведении под эгидой католической церкви учились только девочки. Министерство образования не вмешивалось в его деятельность, но, как ни странно, в отличие от других монастырских школ, ученицы этой школы всегда блистали на экзаменах, особенно по естественным наукам. Хотя и преподавание религиозных предметов здесь тоже имело место; плюс к этому – присутствие на церковной службе дважды в неделю, обязательные молитвы, катехизис по средам во второй половине дня и участие в разных благотворительных мероприятиях.

Водитель не обманул. Еще не было и одиннадцати, как мы уже выруливали на улицу дю Бак.

Сен-Тома-д’Акэн. Самое сердце Парижа. Шикарное место. Аристократический район, где расположены министерства, роскошные отели, богатые дома из обтесанного серого камня, все как один под иссиня-черной грифельной черепицей.

Через пару шагов я оказался на улице Гренель, позвонил у тяжелых ворот под каменной аркой, а когда мне открыли, показал свой паспорт. Консьерж впустил меня, и я очутился во внутреннем дворике: мощеный двор в форме каре, как в монастырях, много зелени и цветов, по краям растут невысокие сливы и лавровые кусты, в середине – фонтан, окаймленный каменной оградой, что придавало всему пространству вид тосканского сада. Негромкий звук колокола призвал к смене занятий. Двор наполнился лицеистками в темно-синих плиссированных юбочках и в пиджачках с вышитой на лацкане эмблемой. Они не спеша пересекали двор парами или небольшими группами. Плеск водяных струй в фонтане, шум листвы, тихие разговоры девушек в одинаковой униформе переносили случайного посетителя далеко от Парижа, в Италию 50-х годов, в Акс-ан-Прованс или в далекий английский колледж.

На какое-то время я вдруг представил себе двор моей школы. Лицей Сальвадора Альенде в Эссоне. Начало 90-х годов, за тысячу лье от этого райского уголка. В бетонном загоне две тысячи школьников. Насилие, наркотики, пыль, теснота. Преподы жмутся по углам, стараясь держаться подальше от шума и гама школьной перемены. Редкие приличные ученики, над которыми в лучшем случае издевались, в худшем – поколачивали. Другая планета. Другой мир. Мир грязный и неуютный, из которого я сбежал, как только начал писать рассказы.

Я потер глаза, чтобы прогнать неприятные воспоминания, и обратился к садовнику, который поблизости поливал из шланга разросшиеся кусты шалфея. В ответ получил:

– Где найти директора? О, это просто! Мадам Блондель. Вон она! Видите? Рядом с аркой.

Клотильда Блондель… Кажется, я видел это имя на сайте. Я поблагодарил садовника и направился к директрисе. Это была та самая женщина, которую я заметил на классной фотографии, найденной в квартире у Анны. Невысокого роста, худенькая, лет пятидесяти, в легком твидовом костюме и в обтягивающей трикотажной кофточке терракотового цвета. Клотильда Блондель в самом деле была блондинкой, изящной и будто светящейся изнутри, нечто среднее между Гретой Гарбо и Дельфин Сейриг. Она стояла, купаясь в золотых лучах летнего солнца, невесомая, словно небесное создание.

Ее рука лежала на плече ученицы, они о чем-то тихо беседовали. Я не стал прерывать их разговор и замедлил шаг, чтобы лучше к ней присмотреться. Тонкие черты лица без признаков возраста, природная грация и ни капли надменности. Ей было самое место в этом саду, как раз между статуями Пресвятой Девы и святой Сесили. От нее исходила какая-то поистине материнская теплота, надежность и спокойная уверенность. Девочка, с которой она вела беседу, говорила тихим грудным голосом, глотая слова. Как только они закончили, я подошел, чтобы представиться.

– Добрый день, мадам. Меня зовут…

В ее изумрудных глазах вспыхнула искорка.

– Я прекрасно знаю, кто вы, Рафаэль Бартелеми.

Для меня это стало так неожиданно, что я смутился. Она продолжала:

– Во-первых, потому, что я читала ваши книги, а главное, потому, что Анна вот уже полгода только о вас и говорит.

Я старался не показывать виду, что шокирован. Мое замешательство, казалось, забавляло Клотильду Блондель. Вблизи она меня еще больше интриговала. Точеный профиль, духи с ароматом лилии, золотистая прядь волос на высоких скулах.

– Мадам Блондель, как давно вы видели Анну в последний раз?

– Мы с ней обедали вместе на той неделе. Как обычно, во вторник.

Я вздрогнул. С тех пор, как мы знакомы, Анна всегда говорила, что по вторникам занимается в спортзале. Но я уже ни в чем не был уверен…

Клотильда заметила мое недоумение.

– Рафаэль, вы ведь пришли сюда сегодня, так как знаете, кто я. Не правда ли?

– Не совсем так. Я здесь, потому что беспокоюсь за Анну. – Я протянул ей фотографию в пластиковом файле. – Вот эта фотография помогла мне добраться до вас.

– Где вы ее нашли?

– В квартире, где живет Анна. Должно быть, она для нее что-то значит, так как это единственная фотография, которую она хранит.

Она взглянула на меня с негодованием.

– Вы копались в ее вещах без разрешения?

– Позвольте, я вам объясню…

В двух словах я рассказал директрисе об исчезновении Анны, правда, не вдаваясь в подробности о причине нашей размолвки. Она выслушала меня с равнодушно-холодным видом.

– Если я правильно поняла, вы поссорились с вашей невестой, и она вернулась в Париж одна, чтобы проучить вас. Надеюсь, по крайней мере, что после этого вы поняли, какую глупость совершили.

Я не был готов к такому повороту событий.

– Мне кажется, вы должны понять, что ситуация гораздо серьезнее. Мое присутствие здесь доказывает, что дело не просто в банальной семейной ссоре. Все гораздо страшнее.

– Учтите на будущее – я настоятельно вам советую больше не шарить в ее вещах. Я хорошо знаю Анну и уверяю вас: она, мягко говоря, такое не одобряет.

Куда исчез мягкий голос и плавные интонации?! Клотильда Блондель чеканила слова жестко, отрывисто.

– Но я уверен, что у меня были веские основания так поступить.

Икры в глазах ее потухли, взгляд потемнел.

– Возьмите вашу фотографию и уходите!

Она повернулась ко мне спиной, но я настаивал:

– Подождите, мне хотелось поговорить с вами о другой фотографии…

Она уже удалялась, поэтому мне пришлось повысить голос, чтобы она услышала мой последний вопрос:

– Мадам Блондель, Анна показывала вам фото с тремя обгоревшими телами?

Несколько лицеисток, проходящих случайно мимо, обернулись, услышав мой голос. Директриса застыла на месте, потом повернулась ко мне.

– Я думаю, нам лучше подняться ко мне в кабинет.

3

Восьмой округ Парижа.

Карадек включил поворотник, опустил солнцезащитный экран и припарковал машину на платной стоянке на площади Сен-Филипп-дю-Руль.

Магазин Спонтини занимал весь первый этаж дома на углу улицы Боэти и проспекта Франклина Рузвельта. Шоколадные жалюзи закрывали половину стеклянной витрины, над ними – золотистые ламбрекены. В витрине выставлены хлеб в широком ассортименте, булочки и изысканная венская выпечка. Марк открыл дверь и вошел. Продавщицы готовились к наплыву посетителей, которые в этом деловом квартале часто заходили сюда в обеденный перерыв, расставляли на прилавках сэндвичи, салаты в вакуумной упаковке, тарталетки с овощами и мясом. У Марка при виде этих яств разыгрался аппетит. Утром ему пришлось отложить свой завтрак, когда к нему неожиданно заявился Рафаэль, так что со вчерашнего вечера он ничего не ел. Карадек заказал у девушки сэндвич с пармской ветчиной и спросил, где найти хозяина, Мануэля Спонтини. Она кивком головы указала ему на бистро, расположенное на противоположенной стороне улицы.

На открытой террасе заведения, без пиджака, в одной рубашке, сидел перед кружкой пива Спонтини и листал «Экип». Сигарилла в зубах, темные очки на носу, густые бакенбарды и лохматая шевелюра придавали ему диковатый вид. Булочник был похож на Жана Янна из фильмов Шаброля или Пьяла.

– Месье Спонтини? Мы можем с вами поговорить пару минут?

Карадек застал его врасплох, решительно сел напротив, положив локти на стол, как будто приглашая помериться силой в армрестлинг.

– Но… черт побери, кто вы такой? – рявкнул булочник, инстинктивно отпрянув.

– Капитан Карадек, следственный отдел. Веду расследование по поводу исчезновения Анны Бекер.

– Не знаю такую.

Марк невозмутимо сунул ему под нос фотографию Анны на экране своего мобильника.

– В первый раз вижу.

– Советую тебе посмотреть повнимательней.

Булочник вздохнул и нехотя наклонился поближе к экрану.

– Какая красотка… смуглая куколка! Я бы с ней позабавился.

Марк молниеносно вскочил, схватил Спонтини за волосы и с силой прижал лицом к металлическому столу. Стол качнулся, кружка с пивом грохнулась на пол и разбилась вдребезги. На жалобный вопль булочника оглянулся официант заведения.

– Я вызову полицию!

– Это я тут полиция, юноша, – заявил Карадек, свободной рукой достав из кармана удостоверение. – Лучше принеси мне перье.

Официант побежал выполнять заказ. Карадек ослабил хватку.

– Кретин, ты мне нос сломал! – стонал Спонтини.

– Заткнись! Давай рассказывай все, что знаешь об Анне. Я в курсе, что она снимала у тебя комнату.

Оторвав кусок бумажной салфетки, булочник промокнул кровь, вытекающую струйкой из левой ноздри.

– Она называлась по-другому.

– Что это значит?

– Она сказала, что ее зовут Паже. Полина Паже.

Полицейский достал фальшивое удостоверение личности Анны и кинул его на стол, как козырную карту из колоды. Спонтини взял документ в руки и долго его рассматривал.

– Ага, именно эту карточку она мне и показала, когда мы впервые увиделись.

– Когда это было?

– Не помню.

– Уж напряги память.

Официант как раз принес Марку перье. Спонтини, в который раз промокнув кровоточащий нос, погрузился в воспоминания. Он принялся размышлять вслух:

– Когда мы выбирали Саркози в президенты?

– В мае две тысячи седьмого.

– Ага… значит, после этого, летом, в Париже разразилась страшная гроза. Наш дом затопило. Часть крыши пришлось перекрывать и чинить верхние комнаты. Ремонт закончился только осенью. Нужны были деньги, и я развесил объявления в трех своих магазинах. Смуглянка Барби откликнулась первая.

– Так когда это было?

– Наверное, в октябре седьмого. Или позже, в ноябре, в начале месяца…

– Ты официально оформил аренду? Платил налог?

– Ты что, парень? За кого ты меня принимаешь? С нашими налогами можно без штанов остаться. Ты хочешь, чтобы я платил налог за комнату в двенадцать квадратных метров? Всего-то за шестьсот евро наличными в месяц. Хочешь – соглашайся, хочешь – нет. Мы так условились, и девчонка всегда платила.

– В две тысячи седьмом она была еще несовершеннолетней. Ей исполнилось к тому моменту не больше шестнадцати.

– По документам все было в норме.

– Ты же сам видишь, что бумаги фальшивые.

Мануэль Спонтини пожал плечами.

– Да пусть хоть пятнадцать или двадцать! Мне какая разница? Я не собирался с ней спать, я всего лишь сдавал ей комнату.

Он раздражался все больше, ему хотелось встать и уйти. Когда его стул заскрипел железными ножками по асфальту, Карадек схватил его за руку и удержал за столом.

– Когда вы с ней встретились впервые, какой она тебе показалась?

– Черт возьми! Я не помню! Это же было лет десять назад!

– Чем скорее ты вспомнишь, тем скорее я тебя отпущу.

Спонтини тяжело вздохнул.

– Испуганная какая-то, немного чокнутая. Первое время, как мне показалось, она вообще носу не высовывала из своей конуры. Всего боялась.

– Продолжай. Вспомни еще что-нибудь, какие-нибудь детали, и я тебя отпущу.

– Ну не знаю… Она говорила вроде, что сама из Америки, что приехала в Париж, чтобы учиться в Университете…

– Американка, что ли? И ты ей поверил?