Лишение моего отца гражданства не оскорбило меня, но вызвало ярость. Постановление о статусе евреев было для меня невыносимо тяжко. В нашей стране, до сих пор просвещенной и либеральной, мы теперь были людьми третьего сорта.
Хорошенькое дело: ведь они слишком стары, чтобы делать что-то полезное для страны и отказались добровольно стать топливом для печей крематориев в немецких лагерях смерти.