Цитаты из книги «Милый друг»

– Да; говорят, что он один из самых даровитых людей в палате. – Возможно. Среди слепых и кривой кажется королем. Все эти люди – ничтожества, так как все их мысли заключены между двумя стенами – между наживой и политикой. Это, мой милый, ограниченные люди, с которыми невозможно ни о чем говорить, ни о чем из того, что нам дорого. Ум их заплесневел, застоялся, как Сена у Аньера. Ах, как трудно найти человека с размахом мысли, дающим вам ощущение необъятного простора, какое испытываешь на берегу моря! Я знавал нескольких таких людей – их уже нет в живых.

Теперь он показывал акварель Мориса Лелуара[21] «Препятствие». Она изображала портшез, которому преграждал путь бой двух уличных молодцов, дравшихся, как геркулесы. Из окошечка портшеза выглядывало очаровательное женское личико, смотревшее… смотревшее… без нетерпения, без страха, даже с некоторым восхищением на борьбу этих скотов. Вальтер продолжал: – У меня есть картины еще в других комнатах, но они принадлежат кисти менее знаменитых художников. Здесь – мой «Квадратный зал». Сейчас я покупаю произведения молодых, совсем молодых художников и держу их пока в задних комнатах, ожидая, когда авторы их прославятся.

взбирающуюся по лесенке едущего трамвая. Ее голова – уже на уровне империала, и мужчины, сидящие на скамейке, с жадным любопытством приветствуют появление юного личика, в то время как стоящие внизу, на площадке, смотрят на ноги молодой женщины с различным выражением лица – одни с досадой, другие с вожделением. Вальтер, держа лампу в руке, повторял с лукавым смешком: – Каково? Забавно? Правда ведь забавно? Затем он осветил «Спасение утопающей» Ламбера[19]. Посреди обеденного стола, после трапезы, котенок, присев на задние лапки, с недоумением и беспокойством рассматривает муху, попавшую в стакан воды. Он уже поднял одну лапку, готовясь схватить муху быстрым движением. Но еще не решился, колеблется. Что-то он сделает? Затем патрон показал «Урок» Детайля[20], изображающий солдата в казарме, обучающего пуделя бить в барабан. При этом он заметил: – Остроумно! Дюруа одобрительно смеялся и восхищался: – Прелестно, прелестно, пре…

Прежде всего бросалась в глаза небольшая картина Жана Беро[18] под названием «Вверху и внизу». Она изображала хорошенькую парижанку

В центре висело большое полотно Гийома[10], изображавшее нормандское побережье во время грозы. Под ним – «Лес» Арпиньи[11], затем «Алжирская равнина» Гийоме[12], с верблюдом на горизонте, с большим верблюдом на длинных ногах, похожим на какой-то странный монумент. Вальтер перешел к следующей стене и возвестил тоном церемониймейстера: – Великие мастера! Это были четыре картины: «Посещение больницы» Жерве[13], «Жница» Бастьен-Лепажа[14], «Вдова» Бугро[15] и «Казнь» Жан-Поля Лорана[16]. Последняя картина изображала вандейского священника, которого расстреливал у церковной ограды отряд «синих»

Дюруа от нечего делать устремил взор на стены, и Вальтер издали спросил его, с явным желанием похвастаться своим добром: – Вы рассматриваете мои картины? – подчеркнув при этом слово «мои».

Окончив свой туалет, он погасил лампу и спустился вниз. На внешнем бульваре на него накинулись проститутки. Он отвечал им, отдергивая руку: «Оставьте меня в покое!» – с глубоким презрением, точно они его оскорбляли уже тем, что обращались к нему. За кого они его принимают? Эти шлюхи не умеют различать мужчин… Черный фрак, надетый, чтобы идти на обед к очень богатым, очень известным, очень влиятельным людям, вызывал в нем такое чувство, словно он стал новым человеком, человеком из общества, из настоящего светского общества.

Он рано ушел из редакции, чтобы успеть переодеться, и шел по Лондонской улице, как вдруг увидел перед собой небольшого роста женщину, напоминавшую походкой госпожу де Марель. Он почувствовал, как его бросило в жар, и сердце его сильно забилось. Он перешел на другую сторону улицы, чтобы увидеть ее в профиль. Она остановилась, чтобы тоже перейти улицу. Он убедился, что ошибся, и вздохнул с облегчением. Он часто задавал себе вопрос, как ему себя вести при встрече с ней. Поклониться или сделать вид, что он ее не видит? «Я ее не замечу», – подумал он.

Эта новая удача, последовавшая так быстро за первой, так обрадовала его, что он поцеловал приглашение, точно это было любовное письмо.

Форестье, заведовавший политическим отделом, был только куклой в руках этих дельцов, исполнителем внушаемых ими проектов. Они давали ему материал для передовиц, которые он писал дома, в «спокойной обстановке», как он говорил.