Глава 2: Сотканный из Лунного Света и Сожалений

Страх был живым существом – холодным, скользким, обвившим ее сердце. Но сквозь его ледяные объятия пробивался росток иного чувства – первобытного любопытства, той самой жажды знания, что привела Элеонору сюда, на порог невозможного. Она заставила себя дышать – медленно, глубоко, вбирая затхлый, пахнущий вечностью воздух башни. Ощущение присутствия не исчезало, оно вибрировало, как туго натянутая басовая струна, готовая вот-вот лопнуть.

«Дыши, Элеонора. Просто дыши. Это игра света. Усталость. Нервы…» – шептал разум, но тело отказывалось верить. Кожа покрылась мурашками, а в ушах стоял низкий, почти неслышимый гул.

Она сделала еще один шаг – шаг в неизвестность, шаг навстречу своему страху. И тогда Он проявился. Не вышел из тени, не материализовался из воздуха. Скорее, Он проступил сквозь реальность, словно образ на старой, выцветающей фотографии, обретающий резкость. Призрачная фигура рыцаря. Он был соткан из лунного света, тумана и чего-то еще – неосязаемой субстанции сожалений. Доспехи – точная копия тех, что она видела на страницах манускриптов, – тускло мерцали фосфоресцирующим светом, сохраняя следы былой славы и пережитых битв: вмятина на кирасе, царапина на наплечнике. Черты его лица были размыты, словно воспоминание, подернутое дымкой времени, но глаза… Глаза были двумя осколками застывшей боли, двумя угольками потустороннего огня, в которых отражалась бездна веков.

Он парил в нескольких дюймах над каменным полом, неподвижный, как изваяние. От него исходил ощутимый холод, не похожий на земной мороз – этот холод проникал в самую душу, замораживая мысли. Себастьян де Блэквуд. Легенда, обретшая плоть из эфира. Призрак, чье имя шепотом произносили у каминов в окрестных деревнях.

Элеонора застыла, превратившись в соляной столп. Дыхание замерло в груди. Весь мир сузился до этой тесной башни, до этой невозможной, немыслимой фигуры. Ее знания, ее логика, ее рациональное восприятие мира – все рассыпалось в прах перед лицом этого явления. Первобытный ужас перед сверхъестественным боролся в ней с благоговейным трепетом историка, узревшего ожившее прошлое.

– Уходи, – голос Призрака был не громким, но он резонировал не в ушах, а где-то глубоко внутри, вибрируя в костях. Он звучал как шелест сухого пергамента, как скрип вековых камней под непомерной тяжестью – голос, полный усталости, но лишенный слабости. В нем не было прямой угрозы, скорее – глухая, непреклонная воля стража, охраняющего свою вечную темницу.

Элеонора инстинктивно отпрянула, но ноги, словно налитые свинцом, приросли к полу. Она открыла рот, силясь что-то сказать, возразить, спросить, но из горла вырвался лишь слабый, прерывистый вздох.

– Здесь нет пути для живых, – продолжил Себастьян, его призрачные глаза впились в нее, изучая, оценивая. – Это царство теней и праха. Твое любопытство – лишь искра, способная разжечь пожар, который поглотит и тебя, и остатки покоя этого места. Уходи, дитя человеческое, пока врата не захлопнулись за тобой навечно.

Его фигура слегка замерцала, контуры ее стали менее четкими, словно само усилие говорить, поддерживать видимую форму, отнимало у него последние силы. В этом читалась не враждебность, а скорее отчаянная попытка защитить – не только свои секреты, но и ее, незваную гостью, от той тьмы, что, возможно, была истинной хозяйкой Блэквуда. Лед вековой скорби и недоверия в его взгляде был почти осязаем.

Элеонора увидела перед собой не просто дух, а душу, пойманную в янтарь времени, обреченную на вечное бдение. И сквозь страх, сквозь шок, в ее сердце проклюнулось новое, неожиданное чувство – острое, почти болезненное сострадание к этому гордому пленнику вечности.

Себастьян задержал на ней взгляд еще на мгновение – бесконечно долгое мгновение, за которое он, казалось, прочитал в ее глазах не только страх, но и ту непокорную искру, что заставляла ее идти вперед. Затем его фигура начала истончаться, таять, растворяясь в сумеречном воздухе башни так же внезапно, как и появилась. Холод отступил, оставив после себя лишь оглушающую тишину, гул крови в ушах и бешено колотящееся сердце Элеоноры. Она осталась одна. Дрожащая, опустошенная, но с кристально ясной, граничащей с безумием уверенностью: она не уйдет. Тайна Блэквуда и его призрачного стража только что вплелась в ткань ее собственной судьбы.

Глава 3: Переплетения Времени и Пыли

Ночь была рваной, сотканной из теней и шепотов. Элеонора металась в беспокойном сне, где каменные коридоры Блэквуда превращались в бесконечный лабиринт, а глаза призрачного рыцаря преследовали ее, то полные скорби, то горящие холодным огнем. Но утро принесло не только рассвет, окрасивший шрамы крепости в нежные, акварельные тона, но и странное, упрямое спокойствие. Страх никуда не делся, он свернулся холодным змеем в животе, но над ним поднималась волна иного рода – исследовательский азарт, смешанный с тем самым состраданием, что зародилось вчера в башне. Она видела не монстра, не проклятие – она видела трагедию, застывшую во времени.

Ее путь лежал в библиотеку. Легенды гласили, что именно там последний лорд Блэквуда проводил дни и ночи перед тем, как… исчезнуть из мира живых. Идти пришлось через анфиладу залов, где ветер, врываясь сквозь пустые рамы, играл лохмотьями гобеленов, словно пытаясь рассказать забытые истории пиров и осад. Пахло сыростью, тленом и чем-то неуловимо металлическим – возможно, кровью, впитавшейся в камень столетия назад. Со сводов свисали гирлянды паутины, похожие на седые пряди безумного великана. Каждый скрип рассохшейся половицы отдавался в груди тревожным эхом.

Дверь в библиотеку оказалась чудом уцелевшей – массивной, из почерневшего дуба, с искусной резьбой, изображающей переплетенные ветви терновника и одинокую розу. Она поддалась с протяжным, стонущим скрипом, который заставил Элеонору вздрогнуть. Внутри царил сумрак и тишина, но иная, чем в других частях крепости. Это была тишина не запустения, а… ожидания. Тишина, наполненная безмолвным присутствием тысяч историй. Высокие, до самого сводчатого потолка, стеллажи ломились от книг – фолиантов в тисненых кожаных переплетах, пергаментных свитков, тонких томиков стихов. Пыль лежала повсюду толстым, бархатистым слоем, приглушая краски и контуры.

Воздух был густым, словно драгоценное вино, настоянным на ароматах старой бумаги, выделанной кожи, рассохшегося клея и едва уловимой ноте ладана или каких-то сушеных трав – следы тщетных попыток сохранить знание от разрушительного дыхания времени. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь витражное окно, чудом сохранившее несколько осколков цветного стекла, падал на огромный читальный стол в центре зала, высвечивая мириады золотистых пылинок, медленно вальсирующих в неподвижном воздухе. Это было святилище. Святилище забытого знания.

Элеонора шагнула внутрь, чувствуя себя одновременно и осквернительницей, и паломницей. Она подошла к одному из стеллажей, кончиками пальцев касаясь потрескавшихся корешков, читая полустертые названия на латыни и древнем наречии. «Сколько жизней, сколько мыслей, сколько страстей погребено здесь под слоем пыли…» И тут она снова Его ощутила. Не леденящим холодом, как вчера, а тихим, почти невесомым присутствием. Он стоял у окна, спиной к свету, его силуэт был расплывчатым, полупрозрачным, словно сотканным из теней и воспоминаний. Казалось, это место – его истинное убежище, где ему не нужно тратить силы на поддержание формы.

Он молчал, наблюдая за ней своими бездонными, печальными глазами. Элеонора заставила себя не отводить взгляд, встретив его прямо.

– Лорд Себастьян? – ее голос прозвучал тихо, но отчетливо в гулкой тишине. – Могу я… могу я остаться здесь? Я ищу лишь знания.

Призрак не ответил сразу. Лишь легкая рябь пробежала по его фигуре, словно по воде от брошенного камня. Затем раздался его голос, тихий, как шелест переворачиваемых страниц:

– Знание – это сила. А всякая сила имеет свою цену. Особенно в этом месте.

– Я готова заплатить, – сказала Элеонора, чувствуя, как смелость борется со страхом. Она подошла к столу, осторожно смахнув пыль с небольшого томика в простом кожаном переплете без названия. На обложке был вытиснен герб – сокол, держащий в когтях ключ. Она видела этот герб на гобеленах. – Это ваш родовой герб? Сокол и ключ? Что это значит?

Она подняла на него глаза, полные искреннего интереса. Себастьян медленно повернул голову. В слабом свете на мгновение проступили его черты – резкие, благородные, но искаженные печатью вековой скорби.

– Сокол – символ свободы и острого зрения. Ключ – символ знания и власти, – его голос был ровным, но в нем слышались нотки горечи. – Ирония судьбы. Я навеки прикован к этим стенам, а знание стало моим проклятием.

– Но знание – это и память, – возразила Элеонора, осторожно открывая найденную книгу. Страницы были хрупкими, испещренными элегантным, но твердым почерком. Запах старины – сухой, пряный, волнующий – ударил в нос. – Ваша история… она не умерла. Она живет здесь, в этих книгах, в этих стенах. Пока есть кто-то, кто хочет ее услышать.

Она снова посмотрела на него. В его призрачных глазах на мгновение мелькнуло что-то новое – тень удивления, смешанного с… усталой заинтересованностью? Он увидел перед собой не просто искательницу приключений, одержимую легендами о сокровищах, а душу, родственную ему в своей тяге к прошлому, к пониманию сути вещей.