Глава 2: Бог из Огня и Тени

Взрыв света был абсолютным. Не желтым или белым – он был всех цветов и ни одного, слепящая пустота, поглотившая Зал Эха, стеревшая контуры стен, потолка, ее собственное тело. Одновременно ударил звук – не грохот, но чистая вибрация, пронзившая кости, заставившая зубы застучать, а мир – расколоться на мириады звенящих осколков. Невидимая сила, как ударная волна от падения звезды, швырнула Лиру назад. Ее спина встретилась с колонной с глухим стуком, выбившим воздух из легких и искры из глаз. Мир на мгновение почернел.

Когда зрение вернулось, оно было затуманено болью и слезами. В ушах стоял высокий, тонкий звон. Пыль, поднятая толчком, медленно оседала в воздухе, золотясь в лучах света, которые теперь били не из окон, а из… центра зала. Там, где был меловой круг и артефакт, теперь клубилось остаточное сияние, похожее на раскаленный туман. И в этом тумане стояла фигура.

Сначала Лира видела лишь силуэт – высокий, темный на фоне затухающего света. Потом туман рассеялся, и она увидела… его. Словно изваяние, высеченное из базальта и обсидиана самой ночью, но живое, дышащее первозданной мощью. Обнаженный до пояса торс атлета или воина, но совершенство линий было нечеловеческим. Кожа имела цвет старой бронзы, но под ней угадывалась не плоть, а сама спрессованная энергия. Вместо шрамов – сложная вязь символов, глубоко врезанных или выжженных на коже, которые теперь тускло светились изнутри тревожным, багровым светом, как угли в угасающем костре. Длинные, иссиня-черные волосы падали на плечи спутанными прядями, словно он только что прорвался сквозь бурю.

Но самой сутью его были глаза. Когда они открылись, Лире показалось, что на нее взглянула сама вечность. Радужки цвета запекшейся крови или редкого закатного агата, зрачки – вертикальные, как у змеи или кошки, – расширились, впитывая тусклый свет зала. В них не было ничего человеческого – лишь бездна времен, раскаленная ярость тысячелетнего заточения, неукротимая жизненная сила и… что-то еще. Холодное, оценивающее любопытство хищника, обнаружившего в своей клетке неведомое существо.

Он сделал шаг из угасающего круга света. Каменная плита под его босой ступней треснула, словно яичная скорлупа. Воздух вокруг него вибрировал, потрескивал, пахло грозой, раскаленным металлом и чем-то диким, мускусным – запахом чистой, необузданной силы. Лира застыла, превратившись в соляной столп. Дыхание замерло в груди. Мысли исчезли. Остался только первобытный ужас существа, столкнувшегося с воплощением стихии. Ее знания, ее книги, ее логика – все это рассыпалось прахом перед этой реальностью. Бог. Не метафора, не символ. Бог во плоти.

И в то же мгновение, когда их взгляды скрестились через разделявшее их пространство, ее пронзило. Ощущение было таким реальным, словно раскаленный серебряный шнур выстрелил из ее солнечного сплетения и вонзился в него, а ответная нить ударила в нее. Острая, обжигающая связь, возникшая из ниоткуда, связавшая их на уровне, недоступном пониманию. Она почувствовала его – волну его испепеляющего гнева, горечь одиночества, гул колоссальной мощи, сдерживаемой лишь тонкой оболочкой плоти. И сквозь это цунами чужих ощущений до нее донесся слабый ответный толчок – он почувствовал ее. Ее страх, хрупкий, как крыло бабочки. Ее благоговение перед неведомым. Ее отчаянное биение смертного сердца.

Связь. Та самая, о которой лишь намекали самые запретные тексты. Узы между смертным и божеством, возникающие в момент пробуждения или творения. Нерушимые. Опасные. Фатальные.

Он медленно, очень медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по рядам стеллажей, забитых свитками – хрупкими свидетельствами человеческой памяти. По оплывшим свечам. По ее собственной фигуре, жалкой и маленькой у подножия древней колонны. Тонкие, совершенные губы изогнулись в подобии усмешки – холодной, как лезвие жертвенного ножа.

– Значит, вот чья дерзость вырвала меня из небытия, – голос его был глубоким рокотом, вибрирующим в самом воздухе, в камнях, в ее костях. Голос, привыкший повелевать армиями и стихиями. – Всего лишь… дитя пыли. Жрица забытых слов.

Лира не могла произнести ни слова. Она была парализована его взглядом, его аурой, этой невыносимой связью, которая теперь пульсировала между ними жаром и холодом одновременно. Арес. Бог Войны. Бог Страсти. Забытое имя из легенд обрело плоть и кровь. И она, Лира, держала в руках разбитый сосуд, из которого вырвался этот джинн.

Глава 3: Пульсация Алой Нити

Тишина, наступившая после его слов, была иной. Прежняя, библиотечная, ушла безвозвратно. Эта была натянутой струной, звенящей от скрытой угрозы, от невысказанных вопросов. Арес сделал еще шаг, и Лира инстинктивно отпрянула, вжимаясь спиной в колонну. Холод камня сквозь тонкую тунику отрезвил ее на мгновение. Она чувствовала его запах – озон, раскаленный металл и что-то еще, мускусное, первобытное, запах самой его сущности, запах крови и страсти.

Он оглядел Зал Эха с нескрываемым презрением, словно полководец, инспектирующий разоренный лагерь противника.

– Что… что вы сотворили с этим миром? – В его голосе слышалось искреннее, почти детское недоумение, быстро тонущее в волне поднимающейся ярости. – Где храмы из черного мрамора, увенчанные золотыми шпилями, что пронзали облака? Где дым тысяч алтарей, ублажающих нас? Где гимны, от которых дрожала земля? Где священный страх в глазах смертных? – Он резко обвел рукой убогое, по его меркам, пространство. – Ничего. Пыль. Паутина. Забвение. И… ты.

Лира сглотнула колючий ком в горле. Голос вернулся, но был чужим, тонким и дребезжащим, как надтреснутый колокольчик.

– Они… ушли. Боги. Исход. Тысячелетия назад. – Слова давались с трудом, словно она выталкивала их против воли. – Никто не знает… почему. Остались лишь… обрывки легенд. Руины, как эта.

– Ушли? – Слово прозвучало как пощечина. Ярость, до этого момента сдерживаемая, вырвалась наружу слепящей вспышкой. Он резко развернулся, и Лира почувствовала это – не как эмоцию, а как физический удар. Волна чистой, незамутненной ярости прокатилась по связующей их нити и врезалась в нее. Мир качнулся, перед глазами потемнело, она задохнулась, инстинктивно хватаясь за солнечное сплетение, где возникла фантомная боль.

Арес замер. Его голова резко дернулась в ее сторону, багровые глаза сузились. Удивление на мгновение стерло ярость с его лица. Он увидел ее – согнувшуюся, бледную, с гримасой боли. Он нахмурился, его взгляд ушел внутрь, словно он прислушивался к странному эху в собственном существе.

– Что это такое? – прорычал он, его голос был ниже, опаснее. Он сделал шаг к ней, и она отшатнулась. – Что ты сделала, смертная? Какое колдовство?

– Я… я ничего не делала! – выдохнула Лира, отступая, пока не уперлась лопатками в холодную стену. Бежать было некуда. – Ритуал Отклика… он должен был… просто услышать. Но артефакт… он среагировал… и теперь… эта связь… – Она беспомощно махнула рукой в пространстве между ними.

Он остановился в двух шагах. Достаточно близко, чтобы она могла видеть тончайшие линии у глаз, которые не старили, но говорили о немыслимом возрасте. Достаточно близко, чтобы ощущать жар его тела, видеть, как пульсируют багровые символы на его коже в такт его дыханию – глубокому, тяжелому, как у зверя, готового к прыжку.

– Связь? – Он выплюнул это слово, как проклятие. – Смертное насекомое и… – Он запнулся, его лицо исказилось гримасой отвращения, направленного не столько на нее, сколько на саму ситуацию. – Как долго? Сколько я отсутствовал?

– Легенды… они говорят о трех тысячелетиях. С момента Исхода. – Произнося это, Лира чувствовала головокружение. Три тысячи лет сна. Каково это – пробудиться в мире, который тебя не помнит?

В этот момент здание содрогнулось снова. Легче, чем при пробуждении, но ощутимее. С потолка дождем посыпалась штукатурка. И снаружи, из города, донесся нарастающий гул – тревожный набат храмового колокола, далекие крики, лай собак. Мир заметил. Аномалия была слишком велика, чтобы остаться тайной.

Арес вскинул голову, как охотничий пес, почуявший дичь. Ноздри его раздувались, в глазах вспыхнул хищный огонь.

– Они почуяли, – пробормотал он, и в его голосе проскользнули нотки предвкушения битвы. – Глупые муравьи. Всегда суетятся перед бурей.

Он снова перевел взгляд на Лиру, и теперь в нем читался холодный, древний расчет бога войны.

– Ты – мой якорь в этом обломке времени, жрица, – сказал он уже спокойнее, но от этого его слова не стали менее пугающими. – Мой единственный канал связи с этой… эпохой. Твоя жизнь теперь принадлежит мне так же, как и моя… – он поморщился, – …привязана к твоей. И если я чувствую твой ничтожный страх, значит, и ты… можешь чувствовать. – Он сделал еще один шаг, вторгаясь в ее ауру, заставляя ее ощутить его мощь почти физически.

Лира затаила дыхание. Жар его тела обжигал даже на расстоянии. Она чувствовала его – да. Ярость, горечь, смятение. Но под этим бурлящим котлом эмоций таилось что-то еще – глубинная усталость и холодное, как лед, одиночество. Это было пугающе интимно, как читать чужой дневник против воли.

– Что… что вы намерены делать? – Ее голос все еще дрожал, но в нем появилась новая нотка – не только страх, но и отчаянное желание понять.

– Я? – Он усмехнулся, и в этой усмешке промелькнуло что-то дикое, опасное, но и странно притягательное. – Я намерен выяснить, кто посмел со мной так обойтись. Кто запечатал меня и почему. Я намерен вернуть себе то, что принадлежит мне по праву рождения. А ты, жрица… Ты пойдешь со мной. Ты мой ключ. Моя карта в этом забывшем богов мире. И, возможно, – его взгляд задержался на ее лице, – единственное, что удержит меня от того, чтобы сжечь все это дотла от разочарования.

Гул снаружи перерос в явственный шум приближающейся толпы. Кто-то уже колотил в массивные дубовые двери храма.

Глава 4: Угли Под Пеплом

Паника была ледяным обручем, сжимающим виски Лиры. Толпа у дверей. Скоро они выломают замки или найдут другой вход. Что она скажет им? Как объяснит присутствие полуобнаженного бога с горящими глазами посреди разрушенного зала? Ее жизнь, такая понятная, размеренная, как смена времен года, рассыпалась, как карточный домик от порыва ураганного ветра.

Арес уловил ее панику – то ли через связующую их нить, то ли просто прочитав на ее лице.

– Они не должны меня видеть, – его голос был тихим, но весомым, как падающий камень. – Не сейчас. Смертные предсказуемы в своем страхе. Либо падут ниц, потеряв волю, либо попытаются уничтожить то, чего не в силах постичь. Мне не нужно ни то, ни другое. Мне нужны ответы, а не бессмысленная резня или стадо рабов.