Глава 2. Прикосновение Пустоты

Утро Ритуала не взошло – оно просочилось сквозь щели ночи серым, беззвучным туманом. Тишина стояла не предрассветная, мирная, а ватная, давящая, вибрирующая от невысказанного ужаса. Даже петухи, обычно горластые и задиристые, кричали сегодня приглушенно, словно боялись растревожить затаившееся зло. Воздух стал плотным и холодным, как вода в глубоком колодце, и запах Тумана – резкий, металлический запах озона, влажного камня и чего-то еще, неуловимо чуждого – чувствовался так явственно, будто сама граница миров подошла к порогам их домов.

Девушек – всех, от шестнадцати до двадцати, независимо от красоты, ума или достатка – собрали на площади перед старой часовней. Безмолвная, дрожащая шеренга обреченных. Матери стояли поодаль, кутаясь в шали, их лица были скрыты, но сгорбленные плечи выдавали безмолвное горе. Отцы хмуро топтались рядом, их кулаки белели в карманах посконных штанов – бессильная ярость против неотвратимого. Селена стояла среди прочих, чувствуя себя выставленной напоказ, уязвимой под тяжестью сотен взглядов – взглядов, в которых смешались страх, жалость и тошнотворное, предательское облегчение: «Только бы не моя».

Ее собственное сердце не билось – оно колотилось о ребра с отчаянной силой раненой птицы. Глухие удары отдавались в висках, в кончиках пальцев, мешали дышать. Хотелось провалиться сквозь землю, стать невидимой, раствориться в этом сером, безнадежном утре.

Они появились внезапно, словно материализовались из самой тишины на краю площади. Трое. Фигуры, лишенные очертаний под складками тяжелых серых плащей. Лица – зияющая пустота под глубокими капюшонами. Они не шли – они скользили над землей, не оставляя следов, не производя ни звука. Но их присутствие было почти физически ощутимым – холодным, давящим, высасывающим тепло и волю из окружающего пространства.

Один из них выступил вперед. На мгновение из тени капюшона блеснули глаза – или то, что было на их месте: два осколка непроглядной тьмы, в которых тонул и вяз свет утра. Он медленно обвел взглядом дрожащую шеренгу девушек. Взгляд этот не выбирал, не оценивал – он проникал глубже, сквозь одежду, кожу, страхи, считывая саму суть каждой души. Селена почувствовала это мимолетное касание – холодное, как прикосновение змеиной чешуи. Она инстинктивно опустила глаза, уставившись на свои стоптанные башмаки.

Вестник поднял руку. В его бледной ладони сам собой возник кристалл – ограненный в форме слезы, он испускал мягкое, молочно-голубое сияние и тонкий, едва уловимый аромат грозы и звездной пыли. Медленно, мучительно медленно, он повел кристаллом вдоль строя. Над некоторыми девушками камень оставался тусклым. Над другими – теплел, разгорался золотистым светом. Над третьими – вспыхивал тревожно и гас. Сердце Селены сжалось в ледяной комок. Птица внутри замерла, приготовившись к удару.

Кристалл приближался. Холодное голубое сияние уже коснулось ее щеки. И когда он оказался напротив ее груди… Вспышка. Нестерпимая, как взгляд бога. Белый огонь, выжегший цвета мира, ударивший по глазам даже сквозь сомкнутые веки. Воздух вокруг затрещал, наполнился густым запахом озона и чего-то горелого. Селена ощутила толчок – не внешний, а внутренний, словно невидимая сила коснулась самого ее естества, оставляя ледяной ожог.

Когда она смогла открыть глаза, мир погрузился в абсолютную, звенящую тишину. Все смотрели на нее. Лица соседок – искаженные ужасом маски. Лицо матери – белое, как снег, с застывшим на губах беззвучным криком. Вестник опустил руку. Кристалл в ней теперь горел ровным, холодным, белым пламенем. Голос его – сухой, безжизненный, как шелест песка, сыплющегося в вечность, – произнес одно-единственное слово:

«Избрана».

Земля качнулась под ногами. Прощание было невозможным, ненужным. Второй Вестник шагнул к ней, его рука в серой перчатке легла на ее плечо. Прикосновение было странным – лишенным тепла, холода, веса. Прикосновение самой Пустоты.

Ее повели. Толпа безмолвно расступилась, образуя живой коридор. Селена шла, не чувствуя ног, не видя дороги. Механически переставляла ноги, словно кукла на ниточках. Лишь раз она обернулась – и увидела маленькую, сгорбленную фигурку матери у края площади. Мать не плакала. Она просто смотрела вслед уходящей дочери, и в ее глазах была та же серая пустота, что и в прикосновении Вестника.

Воздух у самой кромки Древнего Леса дрожал, искажался, словно плавился от невидимого жара. Шаг – и привычный мир исчез. Растворился в сером, клубящемся, беззвучном ничто. Не было боли, страха или падения – лишь ощущение стремительного погружения в холодную, бездонную пустоту, где не существовало ни верха, ни низа, ни времени. Сознание меркло, угасало, последней мыслью цепляясь за образ далеких, недостижимых звезд. Птица в груди Селены превратилась в осколок вечного льда.

Глава 3. Безмолвие Маски

Возвращение было не пробуждением, а медленным проявлением из небытия. Она стояла. Под ногами – идеально гладкий, невыносимо холодный черный камень, уходящий во все стороны, теряясь в глубоком сумраке. Воздух был неподвижным, разреженным, и нес в себе симфонию незнакомых запахов: вековая пыль, холодный металл, сухие травы с горьковато-пряным ароматом и что-то еще – тонкое, почти неощутимое, как запах первого мороза на заре мира. Тишина здесь была абсолютной, первозданной, словно сам звук еще не родился в этом царстве.

Зал поражал воображение своими размерами и мрачным великолепием. Исполинские колонны из черного, отполированного до зеркального блеска обсидиана устремлялись ввысь, тая в непроглядном мраке там, где должен был быть потолок. Они ловили и дробили скудный, призрачный свет, что сочился из невероятно высоких и узких окон, затянутых не то перламутровой дымкой, не то отполированными пластинами селенита. Этот свет не грел и не радовал – он лишь выхватывал из тьмы отдельные детали, подчеркивая глубину и плотность теней. А тени… тени здесь жили своей жизнью. Они были не просто отсутствием света, но его антиподом – густые, бархатные, они собирались в углах, текли по стенам, дышали медленно и глубоко, словно сама первозданная Тьма дремала в этом зале.

Вестники исчезли, словно их никогда и не было – без следа, без звука. Селена осталась одна – крошечная, затерянная фигурка посреди этого гигантского механизма из камня, холода и вечной ночи. Страх вернулся – уже не панический ужас жертвы, а ледяное, сковывающее осознание собственной ничтожности перед лицом этой чудовищной, нечеловеческой реальности.

И тогда она его почувствовала. Затылком. Кожей. Каждой напряженной жилкой. Присутствие. Оно не вошло, не появилось – оно просто было здесь всегда, но сейчас сфокусировалось, сгустилось, заполнило собой пространство, заставив даже тени поглубже вжаться в углы. Тяжелое, властное, древнее.

Он сидел на троне в дальнем конце зала. Трон, высеченный из цельного монолита того же черного обсидиана, был прост до аскетизма, но сама его форма, его масса излучали подавляющую мощь. Фигура на троне была окутана тьмой, как плащом, но даже сквозь мрак угадывались высокий рост и строгая, неподвижная поза. Черный камзол, поглощающий свет, без единого блика, лишь на высоком вороне и обшлагах темное серебро вышивки складывалось в сложный, почти неразличимый узор – не то шипы терновника, не то руны забытого языка. Но главным была маска.

Она закрывала все лицо, от линии темных, тяжелых волос до подбородка. Гладкая, идеальной формы, она была выкована из металла цвета глубоких сумерек – материала, который, казалось, впитал в себя всю тьму мира. Ни прорезей для глаз, ни намека на черты лица. Абсолютная, безжизненная гладь, отражавшая лишь призрачный свет зала. Но Селена знала – всем своим существом чувствовала – что он смотрит. Из-под этой непроницаемой личины на нее был направлен взгляд такой силы, такой пронзительной глубины, что он ощущался почти физически – как прикосновение льда к обнаженной коже.

Король Теней не двигался. Лишь одна рука – бледная, с длинными, аристократически тонкими пальцами – неподвижно лежала на подлокотнике трона. В этой статуарной неподвижности чувствовалась невероятная, сжатая до предела энергия, мощь, способная сокрушить миры. Тени у его ног казались гуще, темнее, они ластились к его сапогам, как преданные звери.

Селена стояла, не в силах пошевелиться, не смея дышать. Сердце замерло, а потом ударило так сильно, что зашумело в ушах. Легенда ожила. И реальность оказалась страшнее и величественнее любой сказки. Фаворитка? Она? Перед этим существом, сотканным из ночи и власти? Слово казалось издевательством.

Время остановилось, превратившись в вязкую, звенящую тишину. Она чувствовала его взгляд – невидимый, но всепроникающий. Он словно читал ее душу, как открытую книгу, страницу за страницей, без любопытства, но с холодным вниманием.

Наконец, голос. Он не прозвучал – он родился в самом воздухе, в камне стен, в ее костях. Низкий, глубокий, резонирующий, лишенный интонаций, лишенный тепла – голос самой вечности.

«Селена».

Ее имя, произнесенное этим голосом, прозвучало как заклинание, как клеймо. Холодный озноб пробежал по спине, заставив ее невольно вздрогнуть.

Она с трудом сглотнула, чувствуя, как першит в горле. Кивнула – жалкое, едва заметное движение.

«Ты боишься». Это была не догадка, не вопрос. Констатация факта. Голос оставался ровным, но в нем промелькнула тень… чего? Узнавания? Или просто холодного равнодушия к предсказуемой реакции смертной?

«Да… мой лорд», – прошептала она, и звук ее голоса показался ей самой чужим и писклявым в этом огромном, гулком пространстве.

Он чуть склонил голову в маске. Движение было почти неуловимым, но оно изменило игру света и тени на металле, и на долю секунды показалось, что маска дрогнула.

«Страх – естественен. Но бесполезен. Здесь он лишь пища для тех, кто обитает во тьме. Не корми их, дитя туманов».

Пауза. Он снова изучал ее, и под этим взглядом она чувствовала себя беззащитной, обнаженной до самой души.

«Тебя проводят. Твои покои ждут. Привыкай к этому замку. Он станет твоим домом». Селена почувствовала, как внутри все сжалось в ожидании конца фразы. Он выдержал паузу, прежде чем добавить: «Пока твой свет не иссякнет».

Не «на время». Не «на год». А пока не иссякнет свет. Приговор, вынесенный голосом судьи, не знающего жалости.

Из тени за ближайшей колонной бесшумно выступила женщина. Высокая, сухая, как осенняя ветка, облаченная в строгое темно-серое платье. Лицо ее было неподвижным, как у статуи, с глазами цвета выцветшего неба. Она низко поклонилась Королю – почтительно, но без подобострастия. Затем повернулась к Селене, ее взгляд скользнул по девушке без интереса, без эмоций. Молчаливый жест приглашал следовать за ней.

Селена бросила последний, испуганный взгляд на неподвижную фигуру на троне. Маска была бесстрастна. Но в самой этой ледяной неподвижности, в той тяжести, что исходила от Короля, ей почудилось нечто большее, чем просто власть. Бездна одиночества? Или лишь игра ее собственного воображения, отчаянно ищущего хоть что-то человеческое в этом нечеловеческом существе?

Она повернулась и пошла за молчаливой провожатой. Шаги по холодному обсидиану отдавались глухим, одиноким эхом в тишине зала – эхом ее собственной судьбы, уводящей ее все дальше от мира живых, в самое сердце беззвездной ночи. Ледяной осколок в груди, бывший когда-то птицей, кажется, начал таять, оставляя после себя ноющую пустоту и холодный, острый, как игла, страх.