Глава 3. Шлем спасения.

За окном стало заметно тише. Создалось впечатление, что на улице просто идет сильный дождь. Вода, затопив половину нашего номера, остановила своё движение. Взглянул на часы – девять вечера. Очень хотелось, чтобы этим микро-наводнением всё закончилось, но вдруг погас свет. Посмотрел в окно – чернее черного. В коридоре послышались крики и возня. Через несколько минут появился хозяин с зажигалкой и свечами. Дальше наша беседа продолжилась при слабом восковом освещении.

– Отец Александр, а сколько времени нужно, чтобы стать монахом? – поинтересовался я.

– У всех по-разному. Обычно, после того как ты стал послушником, на тебя смотрят несколько лет, но, если видят, что ты внутренне готов к монашескому подвигу могут «постричь» уже через год.

– А у Вас как это было?

– Став послушником, я радовался, что у меня есть время, для подтверждения правильности выбранного пути. Осознанный выбор – вот что самое главное в начинающейся монашеской жизни. С одной стороны, я обрел душевное равновесие и успокоился, но с другой стороны стоял перед самым серьезным решением моей жизни. Постриг – это билет в одну сторону, это – обет, клятва Богу. Изменил клятве – изменил Богу. Конечно, теоретически можно стать монахом, а потом передумать и вернуться к мирской жизни, но в православном мире уход монаха из монастыря – это трагедия.

– А какая статистика по уходу из монастыря? Каков процент? – по-журналистски спросил Эрик.

– Честно говоря, общий процент не знаю. Слышал, что в Сретенском монастыре за двадцать лет ушли четыре монаха.

– Не много! И в чем здесь трагедия? Ну, ошиблись, переоценили свои силы, мне кажется это нормально! – заспорил Эрик.

– Ничего нормального в этом нет, – сдержанно возмутился иеромонах. – Человек должен думать, куда и зачем идет, для этого у него голова. Вот представьте, парень решил стать военным. Поступает в училище, учится, и затем отправляется в часть для прохождения службы. Походит год, два и вдруг война! Но тут, когда Отечество ждет от своего сына подвига, сын осознает, что воинская служба это не его! Ему внезапно хочется спокойной жизни с женой и бутылкой. Монашество – это тоже служба, это тоже подвиг!

– А к «расстриге» в черном духовенстве относятся строже, чем в белом? – поинтересовался я.

– И в белом и в черном духовенстве это ужасное событие, но в монашестве все конечно строже. До середины девятнадцатого века законное оставление монашества было вообще невозможно.

– Это как?

– Те, кто передумали служить Богу, просто сбегали. Их находили и силой возвращали в монастырь, а если противились, помещали в монастырскую тюрьму. Легально перестать быть монахом, было невозможно. Это сейчас можно снимать обеты и спокойно возвращаться к мирской жизни.

– А как же Церковь тогда трактовала «убегание» из монастыря, и чем оправдывала свои насильственные действия? Вы же везде говорите: «Господь сделал человека свободным!» – съязвил Эрик.

– Как тогда, так и сейчас, объяснение одно – дьявол делает все, чтоб удалить человека от Бога. Для наглядности опять приведу пример с военными. Вот представьте, солдат дал клятву своему Отечеству, служить верой и правдой, но приходит неприятель и говорит: «Не воюй за свою страну, переходи ко мне, у меня тебе будет лучше. У меня беззаботная жизнь. Ешь, пей, веселись! Зачем тебе воевать? А клятва твоя это просто слова!». Слабый солдат естественно перебегает на другую сторону. По-хорошему, предателю нет прощения, но Церковь, пусть даже и слишком рьяно, боролась за каждого «солдата-монаха». Прекрасно понимая, что это козни лукавого, она шла на крайние меры, чтобы возвратить «заблудшую овцу».

– То есть, если человек передумал быть монахом – его за шкирку и назад? А если возмущается в тюрьму? Отличная свобода! – возмутился коммерсант на отдыхе.

– Раньше, все церковные каноны были намного строже, – невозмутимо продолжил отец Александр, – например: за то, что прихожанин, без видимой причины, пропустил три воскресные службы, могли отлучить от Церкви. То, на что сейчас, особо, внимания не обращают, в дореволюционной России, наказывалось епитимией.

При слове епитимия владелец консервного завода поморщился, так как будто осознал, что вместе с куском яблока, проглотил червяка.

На всякий случай пришлось пояснить.

– Епитимия – вид церковного наказания. Если священник видит, что его духовное чадо нуждается в нравственно-исправительных мерах, назначает «лечение». Обычно, это чтение дополнительных молитв, строгий пост, а в исключительных случаях запрет на Причастие, но не больше года.

– Я читал, что в одном из штатов Малайзии, местные власти приняли закон о правилах посещения мечети. Там всё очень жестко. Если правоверный мусульманин пропустил три пятничных молитвы, вначале его штрафуют, а если повторится, могут посадить в тюрьму. Вот тебе и двадцать первый век! Но вернемся к вашему постригу. Через сколько вы стали иноком? – произнес я, возвращая разговор к прежнему руслу.

– Меня постригли в монахи только через три года. Дело в том, что внутренне я сомневался, и мои духовные наставники это видели. Сомнения терзали не только меня. Многие став послушниками тонули в собственных страстях, не добравшись до острова Божественного спасения. Как только человека зачисляли в братию и выдавали подрясник, на него обрушивалась гордыня. Он уже мнил себя великим аскетом и молитвенником. В нашем монастыре один послушник провозгласил, что ждет епископскую хиротонию и на меньшее не согласен.

– А что такое хиротония? – еле выговорил сахалинский гость. Кровь с виски прилила к голове, делая его красным и любознательным.

– Рукоположение, – ответил за отца Александра, Эрик.

– Обычно в монастыре постриг (произведение в монахи), осуществляет игумен, но то, что послушники хотят, чтобы их рукоположили высшие духовные чины частое искушение. В одном из женских монастырей послушница поставила условие, что станет монахиней только в том случае, если её рукоположит Патриарх.

– И что было с тем, кто захотел епископской хиротонии?

– Мы думали, что искушение оставит нашего брата, но через неделю после своего ультиматума он сам ушел их монастыря. Год назад я случайно встретил несостоявшегося монаха на конференции посвященной путям достижения межрелигиозного мира. Он обрадовался встрече и долго расспрашивал меня о том, как обстоят дела в нашей обители. Затем рассказал, как сложилась его судьба. Оказывается, сразу после ухода из монастыря он принял католичество и через год уехал в Китай по миссионерской линии (там живет одиннадцать миллионов католиков). Сейчас занимается пиаром в политике и ни о чем не жалеет.

– А какие были у Вас искушения отец Александр?

– Если позволите, я не буду о них говорить. Было много чего. Некоторые люди считают, что монастырь – это Эдемский сад, где монахи молятся, а в свободное время сидят на лавочках в окружении цветов и думают о вечном. Монастырь – это тяжелый ежедневный труд, причем в разношерстном коллективе. Трудники, послушники, монахи – все это люди разные не только в своем чине, но и разные по воспитанию, образованию, а главное, уровню веры. Если ты по-настоящему полюбил Господа, то обязан любить ближнего с которым трудишься по двенадцать часов в сутки, а это порой не у всех получается. Вот вам один эпизод… Каждое утро в нашем монастыре начиналось с «танцев Лазаря».