Отзывы на книги автора «Герман Гессе»

Наш сайт публикует отзывы на произведения Германа Гессе едва ли не каждый день; хотя и со значительным отрывом, но он входит в первую тройку самых читаемых на Livelib немецких авторов после Ремарка и Зюскинда. И, без сомнения, моя цель - сократить этот разрыв, а то и вовсе его изничтожить.

Неизвестно, был бы рад Магистр Игры в бисер, или наоборот, смущён тем, что основополагающий его роман, направленный против мещанства и бюргерства во всех его проявлениях, обрёл такую широкую популярность - в том числе и в слоях того самого мещанства, тактично именуемого средним классом.Лучший способ предотвратить бунт, как известно, - сделать его гламурным. В одиночке, восстающем против всех, чаще всего нет ничего приятного, обаятельного и привлекательного, даже напротив того. Ведь обаяние - не больше чем средство привлечь к себе сторонников. Волчью же натуру Гарри Галлера, по мнению его создателя, доказывает то, что союзов он не заключает и помощи не ищет. Один в поле не воин. Один - в степи волк.

Разочарованный герой романтической традиции (от Вертера до Чайльд Гарольда) в исполнении Гессе растерял пышное оперение незаурядности, а что осталось? Уныние, безнадёжный эгоизм, не расцвеченный ни малейшей самокритикой, чванство и наркомания. Возможно, это только моё чувство, но первую часть, до встречи с Герминой, я читала, наслаждаясь дозой сарказма, которой сдобрены галлеровские похождения. Ведь невозможно без некой иронической мины сказать: "Я незауряден! Я высокоморален! Я презираю ваш плюш, статуэтки и фикусы!", а у Галлера получается. Хотя нигде, кроме плюшево-статуэточного мирка немецких филистеров, ему не выжить, и это наш хищник прекрасно знает. Волк враждует со стадом овец, но, если они исчезнут, то своими трудами он не прокормится. Образцово-показателен тот эпизод, где Гарри сидит на приступочке перед чужой квартирой, блаженно вдыхая аромат свеженатёртых полов. Перед своим молодым другом он, кстати, оправдывается, что сам, дескать, ни дня не вытерпел бы в подобной квартирке-бонбоньерке. Волк, ностальгически ловящий ноздрями запах хлева... Волк ли?

Так что гневные филиппики Гарри в адрес бюргеров меня как-то не вдохновили. Да, метафорическое стадо без волков обленится, лишится воли к развитию. Но волк без стада, простите, сдохнет. Некого будет кушать, в смысле бичевать, язвить, критиковать. И если Галлер первой части смутно напоминал Дикого помещика из одноименной сказки Щедрина, то во второй дорос до Кисы Воробьянинова с Лизой в ресторане. В вашем возрасте кобелировать просто вредно!, герр Степпенвульф:

Вхождение надменного интеллектуала в мир танцулек, коктейлей и беспорядочных половых связей вполне естественно; недаром говорится, из тех, кто в молодости ангел, и выходят старые черти. Но Гарри придаёт своему закономернейшему желанию побеситься мистические обертоны. Он не джаз послушать идёт, а спускается за Вергилием в ад, не танцует, а робкой стопой неофита вступает в вакхический хоровод с фавнами и силенами. Но есть во второй части любопытный спор Гарри и трубача Пабло о смысле искусства. Для Гарри есть ценностей незыблемая скАла , и нечестно делать что-либо в музыке, если не можешь Моцарта превзойти. А на кой превосходить Моцарта? - с улыбкой парирует Пабло: Определять ступени – не мое дело, меня об этом не спрашивают. Моцарта, возможно, будут играть и через сто лет, а «Валенсию» не будут – это, я думаю, мы можем спокойно предоставить Господу Богу, Он справедлив... Мы же, музыканты, должны делать свое дело, выполнять свои обязанности и задачи: мы должны играть то, чего как раз в данный момент хочется людям, и играть мы это должны как только можно лучше, красивей и энергичней. Но, чтобы определить, что и как ему играть, Гарри надо вырваться из весёлого потребительского омута...

Долго я гадала, как Гессе развяжет сложную и непристойную интригу с тонко прорисовывающимся убийством в финале. Не угадала. На сцену выходит Магический театр только для сумасшедших. Интересующихся юнгианским анализом пускают без очереди, и все малопонятные персонажи, роящиеся вокруг Галлера, становятся на свои законные места. Гермина - Анима, Пабло - Тень, Моцарт - по-видимому, Самость (здорово Самость ругается!). А высокоморальный Гарри оказывается собственной Маской... Воистину, все мы - лишь собственные проекции друг другу, и сами себя тоже проецируем. Так что Я вошёл к Себе, как к любовнице, и застал Себя с Собой, и убил Себя, а Себя и Себя оставил в живых, и казнь мне - смех, пока я не сыграю эту пьесу получше. Единственной не-проекцией кажется старый ворон Гёте, и именно он бросает в зеркальную пустоту Галлерова сознания бессмертные слова:
Старых людей, которые уже умерли, не надо принимать всерьез, а то обойдешься с ними несправедливо. Мы, бессмертные, не любим, когда к чему-то относятся серьезно, мы любим шутку. Серьезность, мальчик мой, это атрибут времени; она возникает, открою тебе, от переоценки времени. Я тоже когда-то слишком высоко ценил время, поэтому я хотел дожить до ста лет. А в вечности, видишь ли, времени нет; вечность – это всего-навсего мгновенье, которого как раз и хватает на шутку.

Так-то.

Наш сайт публикует отзывы на произведения Германа Гессе едва ли не каждый день; хотя и со значительным отрывом, но он входит в первую тройку самых читаемых на Livelib немецких авторов после Ремарка и Зюскинда. И, без сомнения, моя цель - сократить этот разрыв, а то и вовсе его изничтожить.

Неизвестно, был бы рад Магистр Игры в бисер, или наоборот, смущён тем, что основополагающий его роман, направленный против мещанства и бюргерства во всех его проявлениях, обрёл такую широкую популярность - в том числе и в слоях того самого мещанства, тактично именуемого средним классом.Лучший способ предотвратить бунт, как известно, - сделать его гламурным. В одиночке, восстающем против всех, чаще всего нет ничего приятного, обаятельного и привлекательного, даже напротив того. Ведь обаяние - не больше чем средство привлечь к себе сторонников. Волчью же натуру Гарри Галлера, по мнению его создателя, доказывает то, что союзов он не заключает и помощи не ищет. Один в поле не воин. Один - в степи волк.

Разочарованный герой романтической традиции (от Вертера до Чайльд Гарольда) в исполнении Гессе растерял пышное оперение незаурядности, а что осталось? Уныние, безнадёжный эгоизм, не расцвеченный ни малейшей самокритикой, чванство и наркомания. Возможно, это только моё чувство, но первую часть, до встречи с Герминой, я читала, наслаждаясь дозой сарказма, которой сдобрены галлеровские похождения. Ведь невозможно без некой иронической мины сказать: "Я незауряден! Я высокоморален! Я презираю ваш плюш, статуэтки и фикусы!", а у Галлера получается. Хотя нигде, кроме плюшево-статуэточного мирка немецких филистеров, ему не выжить, и это наш хищник прекрасно знает. Волк враждует со стадом овец, но, если они исчезнут, то своими трудами он не прокормится. Образцово-показателен тот эпизод, где Гарри сидит на приступочке перед чужой квартирой, блаженно вдыхая аромат свеженатёртых полов. Перед своим молодым другом он, кстати, оправдывается, что сам, дескать, ни дня не вытерпел бы в подобной квартирке-бонбоньерке. Волк, ностальгически ловящий ноздрями запах хлева... Волк ли?

Так что гневные филиппики Гарри в адрес бюргеров меня как-то не вдохновили. Да, метафорическое стадо без волков обленится, лишится воли к развитию. Но волк без стада, простите, сдохнет. Некого будет кушать, в смысле бичевать, язвить, критиковать. И если Галлер первой части смутно напоминал Дикого помещика из одноименной сказки Щедрина, то во второй дорос до Кисы Воробьянинова с Лизой в ресторане. В вашем возрасте кобелировать просто вредно!, герр Степпенвульф:

Вхождение надменного интеллектуала в мир танцулек, коктейлей и беспорядочных половых связей вполне естественно; недаром говорится, из тех, кто в молодости ангел, и выходят старые черти. Но Гарри придаёт своему закономернейшему желанию побеситься мистические обертоны. Он не джаз послушать идёт, а спускается за Вергилием в ад, не танцует, а робкой стопой неофита вступает в вакхический хоровод с фавнами и силенами. Но есть во второй части любопытный спор Гарри и трубача Пабло о смысле искусства. Для Гарри есть ценностей незыблемая скАла , и нечестно делать что-либо в музыке, если не можешь Моцарта превзойти. А на кой превосходить Моцарта? - с улыбкой парирует Пабло: Определять ступени – не мое дело, меня об этом не спрашивают. Моцарта, возможно, будут играть и через сто лет, а «Валенсию» не будут – это, я думаю, мы можем спокойно предоставить Господу Богу, Он справедлив... Мы же, музыканты, должны делать свое дело, выполнять свои обязанности и задачи: мы должны играть то, чего как раз в данный момент хочется людям, и играть мы это должны как только можно лучше, красивей и энергичней. Но, чтобы определить, что и как ему играть, Гарри надо вырваться из весёлого потребительского омута...

Долго я гадала, как Гессе развяжет сложную и непристойную интригу с тонко прорисовывающимся убийством в финале. Не угадала. На сцену выходит Магический театр только для сумасшедших. Интересующихся юнгианским анализом пускают без очереди, и все малопонятные персонажи, роящиеся вокруг Галлера, становятся на свои законные места. Гермина - Анима, Пабло - Тень, Моцарт - по-видимому, Самость (здорово Самость ругается!). А высокоморальный Гарри оказывается собственной Маской... Воистину, все мы - лишь собственные проекции друг другу, и сами себя тоже проецируем. Так что Я вошёл к Себе, как к любовнице, и застал Себя с Собой, и убил Себя, а Себя и Себя оставил в живых, и казнь мне - смех, пока я не сыграю эту пьесу получше. Единственной не-проекцией кажется старый ворон Гёте, и именно он бросает в зеркальную пустоту Галлерова сознания бессмертные слова:
Старых людей, которые уже умерли, не надо принимать всерьез, а то обойдешься с ними несправедливо. Мы, бессмертные, не любим, когда к чему-то относятся серьезно, мы любим шутку. Серьезность, мальчик мой, это атрибут времени; она возникает, открою тебе, от переоценки времени. Я тоже когда-то слишком высоко ценил время, поэтому я хотел дожить до ста лет. А в вечности, видишь ли, времени нет; вечность – это всего-навсего мгновенье, которого как раз и хватает на шутку.

Так-то.

Наш сайт публикует отзывы на произведения Германа Гессе едва ли не каждый день; хотя и со значительным отрывом, но он входит в первую тройку самых читаемых на Livelib немецких авторов после Ремарка и Зюскинда. И, без сомнения, моя цель - сократить этот разрыв, а то и вовсе его изничтожить.

Неизвестно, был бы рад Магистр Игры в бисер, или наоборот, смущён тем, что основополагающий его роман, направленный против мещанства и бюргерства во всех его проявлениях, обрёл такую широкую популярность - в том числе и в слоях того самого мещанства, тактично именуемого средним классом.Лучший способ предотвратить бунт, как известно, - сделать его гламурным. В одиночке, восстающем против всех, чаще всего нет ничего приятного, обаятельного и привлекательного, даже напротив того. Ведь обаяние - не больше чем средство привлечь к себе сторонников. Волчью же натуру Гарри Галлера, по мнению его создателя, доказывает то, что союзов он не заключает и помощи не ищет. Один в поле не воин. Один - в степи волк.

Разочарованный герой романтической традиции (от Вертера до Чайльд Гарольда) в исполнении Гессе растерял пышное оперение незаурядности, а что осталось? Уныние, безнадёжный эгоизм, не расцвеченный ни малейшей самокритикой, чванство и наркомания. Возможно, это только моё чувство, но первую часть, до встречи с Герминой, я читала, наслаждаясь дозой сарказма, которой сдобрены галлеровские похождения. Ведь невозможно без некой иронической мины сказать: "Я незауряден! Я высокоморален! Я презираю ваш плюш, статуэтки и фикусы!", а у Галлера получается. Хотя нигде, кроме плюшево-статуэточного мирка немецких филистеров, ему не выжить, и это наш хищник прекрасно знает. Волк враждует со стадом овец, но, если они исчезнут, то своими трудами он не прокормится. Образцово-показателен тот эпизод, где Гарри сидит на приступочке перед чужой квартирой, блаженно вдыхая аромат свеженатёртых полов. Перед своим молодым другом он, кстати, оправдывается, что сам, дескать, ни дня не вытерпел бы в подобной квартирке-бонбоньерке. Волк, ностальгически ловящий ноздрями запах хлева... Волк ли?

Так что гневные филиппики Гарри в адрес бюргеров меня как-то не вдохновили. Да, метафорическое стадо без волков обленится, лишится воли к развитию. Но волк без стада, простите, сдохнет. Некого будет кушать, в смысле бичевать, язвить, критиковать. И если Галлер первой части смутно напоминал Дикого помещика из одноименной сказки Щедрина, то во второй дорос до Кисы Воробьянинова с Лизой в ресторане. В вашем возрасте кобелировать просто вредно!, герр Степпенвульф:

Вхождение надменного интеллектуала в мир танцулек, коктейлей и беспорядочных половых связей вполне естественно; недаром говорится, из тех, кто в молодости ангел, и выходят старые черти. Но Гарри придаёт своему закономернейшему желанию побеситься мистические обертоны. Он не джаз послушать идёт, а спускается за Вергилием в ад, не танцует, а робкой стопой неофита вступает в вакхический хоровод с фавнами и силенами. Но есть во второй части любопытный спор Гарри и трубача Пабло о смысле искусства. Для Гарри есть ценностей незыблемая скАла , и нечестно делать что-либо в музыке, если не можешь Моцарта превзойти. А на кой превосходить Моцарта? - с улыбкой парирует Пабло: Определять ступени – не мое дело, меня об этом не спрашивают. Моцарта, возможно, будут играть и через сто лет, а «Валенсию» не будут – это, я думаю, мы можем спокойно предоставить Господу Богу, Он справедлив... Мы же, музыканты, должны делать свое дело, выполнять свои обязанности и задачи: мы должны играть то, чего как раз в данный момент хочется людям, и играть мы это должны как только можно лучше, красивей и энергичней. Но, чтобы определить, что и как ему играть, Гарри надо вырваться из весёлого потребительского омута...

Долго я гадала, как Гессе развяжет сложную и непристойную интригу с тонко прорисовывающимся убийством в финале. Не угадала. На сцену выходит Магический театр только для сумасшедших. Интересующихся юнгианским анализом пускают без очереди, и все малопонятные персонажи, роящиеся вокруг Галлера, становятся на свои законные места. Гермина - Анима, Пабло - Тень, Моцарт - по-видимому, Самость (здорово Самость ругается!). А высокоморальный Гарри оказывается собственной Маской... Воистину, все мы - лишь собственные проекции друг другу, и сами себя тоже проецируем. Так что Я вошёл к Себе, как к любовнице, и застал Себя с Собой, и убил Себя, а Себя и Себя оставил в живых, и казнь мне - смех, пока я не сыграю эту пьесу получше. Единственной не-проекцией кажется старый ворон Гёте, и именно он бросает в зеркальную пустоту Галлерова сознания бессмертные слова:
Старых людей, которые уже умерли, не надо принимать всерьез, а то обойдешься с ними несправедливо. Мы, бессмертные, не любим, когда к чему-то относятся серьезно, мы любим шутку. Серьезность, мальчик мой, это атрибут времени; она возникает, открою тебе, от переоценки времени. Я тоже когда-то слишком высоко ценил время, поэтому я хотел дожить до ста лет. А в вечности, видишь ли, времени нет; вечность – это всего-навсего мгновенье, которого как раз и хватает на шутку.

Так-то.

Если вы сомневаетесь, читать ли мою рецензию, исходя из её названия, то можете не беспокоиться - слово "только" здесь лишнее, потому что все мы в той или иной степени сумасшедшие - можете продолжать чтение без опасений :)

Соглашусь, что книга довольно спорная, и я вполне понимаю тех читателей, которые её не приняли и выставили крайне низкие оценки. Чтобы "понять" "Степного волка", нужно дружить с модернизмом, а это течение по вкусу далеко не всем читателям, и со знанием и пониманием подходить к такому явлению как психоанализ, причем именно юнгианского толка.

Карл Густав Юнг описал архетип, который назвал тенью, имея в виду автономную часть личности, несовместимую с сознательным представлением о себе. Герман Гессе, используя такой подход, попытался разобраться с собственной "тенью". Почему я считаю, что образ главного героя автобиографичен - у него те же инициалы, что и у автора - ГГ: Гарри Геллер, а имя его анимы совпадает с его собственным - Гермина.

Анима - это тоже термин из юнгианской психологии, он означает женскую часть психики мужчины. В обычной жизни противоположные гендерные начала неосознаваемы, их можно обнаружить лишь в процессе психоанализа, чем и занимается по сути Гарри. Анима рождает иррациональные эмоции, а выражаются они в иррациональном мнении, которое представляет собой Анимус - в романе эта роль отведена Пабло.

Главный конфликт романа и главного героя в противостоянии его двух начал человеческого: самого Гарри - и животного - Степного волка. Тема двойника, расщепления личности, роднит Гессе с Достоевским, который несколько раз упоминается в романе в качестве автора, которого читает главный герой.

В каждом человеке борются два начала - доброе и злое, божественное и сатанинское, мужское и женское, отцовское и материнское, внешнее и внутренне, реальное и придуманное - дуальность неизбежна и чем она глобальнее, тем более мощным творческим потенциалом обладает человек. И выражением этой дуальности являются два крайних мыса философской мысли: от человека - ошибки природы до богоподобного человека.

Однако определить полярность возникающей дуальности довольно сложно, казалось бы, напрашивается - с одной стороны - человеческое, с другой - животное. Но не всё так просто, Гарри-человек - это, в первую очередь, бюргер и мещанин, а Гарри-волк - это художник, поэт, носитель творческого начала. Именно мещанская сущность героя попадает под софиты Магического театра, демонстрируя, что Гарри находится посередине между святым и преступником, его серость есть гарантия его живучести, он руководствуется принципом мещанина "кто не против меня, тот за меня". Кстати, как раз Магический театр, раскрывающий истинную сущность героя, анонсируется слоганом: "только для сумасшедших".

Гессе придает большое значение юмору, представляя его как мост между идеалом и действительностью. Гарри-волк неизбежно приходит к юмору, в то время как Гарри-настоящий мещанин не способен его понять. Именно юмор примиряет Гарри с действительностью жизни, именно поэтому он в большей степени Степной волк, чем человек.

Но Гессе проговаривается, что он несколько упрощает общую картину человеческого внутреннего мира, на самом деле там не два полюса, а целые тысячи, каждый человек в потенциале наделен почти бесконечным набором личностей, имеющих свои интересы и свою особенную сущность. В качестве примера приводится любая пьеса, в которой драматург выражает многообразие собственной души, представленное в образах драмы.

И вот здесь, мне кажется, самое время перейти к одному из великих драматургов нашей цивилизации, нет, это не Шекспир, это - Антон Павлович Чехов, его пьесы лучше всего иллюстрируют идею многообразия авторского Я, выраженного в образах. Но это не единственная причина, заставившая меня вспомнить нашего классика, дело в том, что я сейчас читаю книгу Дональда Рейфилда "Жизнь Антона Чехова".

Гарри Геллер в своем противостоянии мещанству показался мне очень созвучным Чехову, вся жизнь которого тоже проходила под знаком столкновения и сосуществования мещанского и творческого, обывательского и человеческого в высоком смысле, благородного и человеческого в низком смысле. Чехов предстал передо мной вариацией Степного волка, тоже болезненно переживающего восприятие мира, творчество же становится для него путем к выздоровлению.

Выход на Чехова сделал более понятной формулу Гессе о вечной жизни, в которой нет потомства, а есть только современники - "степной" Егорушка, потрясенный познанием сущего и засыпающий на возу под ночными звездами, и Чехов-классик - одно и то же - здесь и сейчас. А вместе с ним и Гёте, и Моцарт...

И каждый из нас, потому что в каждом из нас есть свой собственный Степной волк, который спит, пока "политики готовят новую войну, а мы танцуем фокстрот и едим шоколад".

Если вы сомневаетесь, читать ли мою рецензию, исходя из её названия, то можете не беспокоиться - слово "только" здесь лишнее, потому что все мы в той или иной степени сумасшедшие - можете продолжать чтение без опасений :)

Соглашусь, что книга довольно спорная, и я вполне понимаю тех читателей, которые её не приняли и выставили крайне низкие оценки. Чтобы "понять" "Степного волка", нужно дружить с модернизмом, а это течение по вкусу далеко не всем читателям, и со знанием и пониманием подходить к такому явлению как психоанализ, причем именно юнгианского толка.

Карл Густав Юнг описал архетип, который назвал тенью, имея в виду автономную часть личности, несовместимую с сознательным представлением о себе. Герман Гессе, используя такой подход, попытался разобраться с собственной "тенью". Почему я считаю, что образ главного героя автобиографичен - у него те же инициалы, что и у автора - ГГ: Гарри Геллер, а имя его анимы совпадает с его собственным - Гермина.

Анима - это тоже термин из юнгианской психологии, он означает женскую часть психики мужчины. В обычной жизни противоположные гендерные начала неосознаваемы, их можно обнаружить лишь в процессе психоанализа, чем и занимается по сути Гарри. Анима рождает иррациональные эмоции, а выражаются они в иррациональном мнении, которое представляет собой Анимус - в романе эта роль отведена Пабло.

Главный конфликт романа и главного героя в противостоянии его двух начал человеческого: самого Гарри - и животного - Степного волка. Тема двойника, расщепления личности, роднит Гессе с Достоевским, который несколько раз упоминается в романе в качестве автора, которого читает главный герой.

В каждом человеке борются два начала - доброе и злое, божественное и сатанинское, мужское и женское, отцовское и материнское, внешнее и внутренне, реальное и придуманное - дуальность неизбежна и чем она глобальнее, тем более мощным творческим потенциалом обладает человек. И выражением этой дуальности являются два крайних мыса философской мысли: от человека - ошибки природы до богоподобного человека.

Однако определить полярность возникающей дуальности довольно сложно, казалось бы, напрашивается - с одной стороны - человеческое, с другой - животное. Но не всё так просто, Гарри-человек - это, в первую очередь, бюргер и мещанин, а Гарри-волк - это художник, поэт, носитель творческого начала. Именно мещанская сущность героя попадает под софиты Магического театра, демонстрируя, что Гарри находится посередине между святым и преступником, его серость есть гарантия его живучести, он руководствуется принципом мещанина "кто не против меня, тот за меня". Кстати, как раз Магический театр, раскрывающий истинную сущность героя, анонсируется слоганом: "только для сумасшедших".

Гессе придает большое значение юмору, представляя его как мост между идеалом и действительностью. Гарри-волк неизбежно приходит к юмору, в то время как Гарри-настоящий мещанин не способен его понять. Именно юмор примиряет Гарри с действительностью жизни, именно поэтому он в большей степени Степной волк, чем человек.

Но Гессе проговаривается, что он несколько упрощает общую картину человеческого внутреннего мира, на самом деле там не два полюса, а целые тысячи, каждый человек в потенциале наделен почти бесконечным набором личностей, имеющих свои интересы и свою особенную сущность. В качестве примера приводится любая пьеса, в которой драматург выражает многообразие собственной души, представленное в образах драмы.

И вот здесь, мне кажется, самое время перейти к одному из великих драматургов нашей цивилизации, нет, это не Шекспир, это - Антон Павлович Чехов, его пьесы лучше всего иллюстрируют идею многообразия авторского Я, выраженного в образах. Но это не единственная причина, заставившая меня вспомнить нашего классика, дело в том, что я сейчас читаю книгу Дональда Рейфилда "Жизнь Антона Чехова".

Гарри Геллер в своем противостоянии мещанству показался мне очень созвучным Чехову, вся жизнь которого тоже проходила под знаком столкновения и сосуществования мещанского и творческого, обывательского и человеческого в высоком смысле, благородного и человеческого в низком смысле. Чехов предстал передо мной вариацией Степного волка, тоже болезненно переживающего восприятие мира, творчество же становится для него путем к выздоровлению.

Выход на Чехова сделал более понятной формулу Гессе о вечной жизни, в которой нет потомства, а есть только современники - "степной" Егорушка, потрясенный познанием сущего и засыпающий на возу под ночными звездами, и Чехов-классик - одно и то же - здесь и сейчас. А вместе с ним и Гёте, и Моцарт...

И каждый из нас, потому что в каждом из нас есть свой собственный Степной волк, который спит, пока "политики готовят новую войну, а мы танцуем фокстрот и едим шоколад".

Если вы сомневаетесь, читать ли мою рецензию, исходя из её названия, то можете не беспокоиться - слово "только" здесь лишнее, потому что все мы в той или иной степени сумасшедшие - можете продолжать чтение без опасений :)

Соглашусь, что книга довольно спорная, и я вполне понимаю тех читателей, которые её не приняли и выставили крайне низкие оценки. Чтобы "понять" "Степного волка", нужно дружить с модернизмом, а это течение по вкусу далеко не всем читателям, и со знанием и пониманием подходить к такому явлению как психоанализ, причем именно юнгианского толка.

Карл Густав Юнг описал архетип, который назвал тенью, имея в виду автономную часть личности, несовместимую с сознательным представлением о себе. Герман Гессе, используя такой подход, попытался разобраться с собственной "тенью". Почему я считаю, что образ главного героя автобиографичен - у него те же инициалы, что и у автора - ГГ: Гарри Геллер, а имя его анимы совпадает с его собственным - Гермина.

Анима - это тоже термин из юнгианской психологии, он означает женскую часть психики мужчины. В обычной жизни противоположные гендерные начала неосознаваемы, их можно обнаружить лишь в процессе психоанализа, чем и занимается по сути Гарри. Анима рождает иррациональные эмоции, а выражаются они в иррациональном мнении, которое представляет собой Анимус - в романе эта роль отведена Пабло.

Главный конфликт романа и главного героя в противостоянии его двух начал человеческого: самого Гарри - и животного - Степного волка. Тема двойника, расщепления личности, роднит Гессе с Достоевским, который несколько раз упоминается в романе в качестве автора, которого читает главный герой.

В каждом человеке борются два начала - доброе и злое, божественное и сатанинское, мужское и женское, отцовское и материнское, внешнее и внутренне, реальное и придуманное - дуальность неизбежна и чем она глобальнее, тем более мощным творческим потенциалом обладает человек. И выражением этой дуальности являются два крайних мыса философской мысли: от человека - ошибки природы до богоподобного человека.

Однако определить полярность возникающей дуальности довольно сложно, казалось бы, напрашивается - с одной стороны - человеческое, с другой - животное. Но не всё так просто, Гарри-человек - это, в первую очередь, бюргер и мещанин, а Гарри-волк - это художник, поэт, носитель творческого начала. Именно мещанская сущность героя попадает под софиты Магического театра, демонстрируя, что Гарри находится посередине между святым и преступником, его серость есть гарантия его живучести, он руководствуется принципом мещанина "кто не против меня, тот за меня". Кстати, как раз Магический театр, раскрывающий истинную сущность героя, анонсируется слоганом: "только для сумасшедших".

Гессе придает большое значение юмору, представляя его как мост между идеалом и действительностью. Гарри-волк неизбежно приходит к юмору, в то время как Гарри-настоящий мещанин не способен его понять. Именно юмор примиряет Гарри с действительностью жизни, именно поэтому он в большей степени Степной волк, чем человек.

Но Гессе проговаривается, что он несколько упрощает общую картину человеческого внутреннего мира, на самом деле там не два полюса, а целые тысячи, каждый человек в потенциале наделен почти бесконечным набором личностей, имеющих свои интересы и свою особенную сущность. В качестве примера приводится любая пьеса, в которой драматург выражает многообразие собственной души, представленное в образах драмы.

И вот здесь, мне кажется, самое время перейти к одному из великих драматургов нашей цивилизации, нет, это не Шекспир, это - Антон Павлович Чехов, его пьесы лучше всего иллюстрируют идею многообразия авторского Я, выраженного в образах. Но это не единственная причина, заставившая меня вспомнить нашего классика, дело в том, что я сейчас читаю книгу Дональда Рейфилда "Жизнь Антона Чехова".

Гарри Геллер в своем противостоянии мещанству показался мне очень созвучным Чехову, вся жизнь которого тоже проходила под знаком столкновения и сосуществования мещанского и творческого, обывательского и человеческого в высоком смысле, благородного и человеческого в низком смысле. Чехов предстал передо мной вариацией Степного волка, тоже болезненно переживающего восприятие мира, творчество же становится для него путем к выздоровлению.

Выход на Чехова сделал более понятной формулу Гессе о вечной жизни, в которой нет потомства, а есть только современники - "степной" Егорушка, потрясенный познанием сущего и засыпающий на возу под ночными звездами, и Чехов-классик - одно и то же - здесь и сейчас. А вместе с ним и Гёте, и Моцарт...

И каждый из нас, потому что в каждом из нас есть свой собственный Степной волк, который спит, пока "политики готовят новую войну, а мы танцуем фокстрот и едим шоколад".

Не просто далась мне "Игра в бисер", но она стоила всего затраченного времени и всех усилий! Раньше мне казалось, что самое лучшее и глубокое произведение у Гессе - это "Сиддхартха". Короткая повесть, но какая же сильная! Вся жизнь на ста страницах, полная поиска смысла и предназначения, ошибок и свершений, веры в собственную звезду и потерянность. Каждая книга Гессе - это так или иначе поиск. Поиск себя, поиск своего пути в этом бренном мире и за его пределами - в мире духовном. Я так и вижу, как прочитанные мной произведения Гессе выстраиваются в своеобразную лестницу, ступеньками которой выступают его книги. Первая ступень - это "Демиан" - история поиска себя молодым человеком. Какие авторитеты выбирать? За кем идти? В молодости - это одни из самых сложных вопросов, которые могут выпасть на долю человека. В "Степном волке" мы встречаем взрослого мужчину, разочаровавшегося в свете и в привычных, уютных и таких пустых скорлупках обыденности и мещанства - это вторая ступень. Третьей ступенью мне видится "Сиддхартха" - восточная мудрость, индийская повесть. Вся жизнь, заключенная в поиске своего истинного "я". И вершина, жемчужина - это "Игра в бисер". Кажется, именно к этому роману шел Гессе, посвящая себя написанию других, предыдущих.

Книга дается тяжело, даже тягостно. Ее нельзя взять с лету. Необходимо медленное и вдумчивое чтение. Даже сама форма произведения располагает к глубокому обдумыванию каждой мысли. В произведение это сложно вжиться, но даже когда вжиться в него удалось, не выходит читать без перерыва - кажется, что мысли и чувства уже переливаются через край и приходится откладывать книгу, чтобы, отдохнув, вернуться вновь. Но я не хотела, чтобы она кончалась. "Игра в бисер" из тех редких книг, в которые можно влюбиться, но невозможно никому посоветовать. Я бы не рискнула. Мне кажется, только сам человек может для себя решить взять ему в руки "Игру" или же нет. Если посоветуешь ее не вовремя, то она, на мой взгляд, легко может вызвать отторжение, однако прочитанная в самый верный момент, она может глубоко повлиять на читателя. Наверное, мне она попалась именно в такой подходящий период жизни.

О чем же повествует "Игра в бисер"? Все о том же поиске себя, но не в определенном возрасте, не в рамках определенного типа общества или культуры, она о глобальном поиске себя и своего предназначения в мире, в центре нее - столкновение двух миров - мира реального с политикой, историей войн и сражений с миром духовным, с миром наук и искусств. В какой-то момент, истощенный от кровавых войн XX столетия мир, пришел к пониманию необходимости обуздания своей ярости и безумства. Так и появилась Касталия - целый мир, отрезанный от всего мирского и наносного, заключенный в себе, представляющий духовную элиту общества - ученых и музыкантов с жесткой иерархической системой. Маленький островок духовности в бушующем море чувств и эмоций. Иозеф Кнехт оказался одним из немногих, удостоившихся чести обучаться в элитном касталийском колледже. Удивительна и интересна история его пути, его поиска и постижения. Порой наш путь представляется нам прямой линией, однако, прямая эта может заводить нас в самые непредсказуемые дали и то, что казалось нам раньше вершиной, вдруг оборачивается лишь очередной ступенью на пути. Превосходное произведение!

Единственное, что на какой-то момент выбило меня из колеи - это финал жизнеописания Кнехта. Я никак не ожидала, что... что все кончится вот так! Резко и не понятно. Всему должна быть причина, и я себе рисовала путь Иозефа совершенно по-другому. Мне казалось, что его ждали другие, важные свершения на его пути, поэтому я так и не поняла, что же хотел сказать Гессе таким завершением его мирского пути. И только "Три жизнеописания" смогли примирить меня с тем, что так и осталось за гранью моего понимания. "Игра в бисер" - это настоящая жемчужина зарубежной литературы, и я безумно рада, что эта книга попала ко мне в руки. Уверена, что я еще не раз к ней вернусь.

Закончив чтение короткого романа Гессе, второго уже за этот месяц, я осознал, что он очень близок ибсеновскому "Перу Гюнту", в обоих случаях перед нами предстает образ человека, ищущего себя. Я еще тогда, когда читал норвежца, обратил внимание на индуистские и буддистские мотивы в его произведении, а роман Гессе только укрепил то мое впечатление.

Под пером немецкого автора Сиддхартха Гаутама, более известный в мире как Будда, разделяется на две разные личности - самана Сиддхартху и Гаутаму Будду. Второй - есть познавший истину и распространяющий её, первый - не удовлетворяется никаким учением и постоянно находится в поисках истины. По сути - он все время ищет самого себя, тем же был занят и Пер Гюнт.

Очень важную роль играет в романе образ друга Сиддхартхи - Говинды, недаром он появляется рядом со своим товарищам в ключевые моменты. Говинда символизирует человека, принявшего чужое учение, потому и дожив до глубокой старости он так и не обрел мудрости, он по-прежнему находится в поиске, хотя и провел жизнь святого.

Сиддхартха искал себя везде, в том числе и в постели блудницы, и в конторе купца, успел познать участь отцовство, в отличие от друга он был далек от святости, но именно ему открылась мудрость, именно он обрел просветление. И в последнем разговоре он сообщает своему другу: "мудрость нельзя передать. Мудрость, которую мудрец пытается кому-то сообщить, всегда звучит как глупость".

В этой фразе ответ на вопрос - зачем Гессе разделил Сиддхартху Гаутаму на две личности. В том-то и дело, что научить просветлению нельзя, тот Будда, который учит, это не тот Сиддхартха, который созерцает течение реки. Настоящее истинное учение, ведущее к просветлению, строго индивидуально, человек может его создать только для себя, во всех остальных случаях это будет неработающая догма.

Гессе подчеркивает двойственность буддистской религии, она имеет внешнюю и внутреннюю стороны, внешняя - фасад, её символизирует Будда, внутренняя - въедливая ежедневная работа над собой, своего рода служение. В принципе, эта схема прослеживается во всех религиях в жизнеописаниях многих адептов.

И недаром у Гессе носителем настоящей мудрости является простой паромщик Васудева, он знает главную тайну жизни, всё - изменяется, но остается всё тем же. Так и человек может меняться, но он остается все тем же человеком. и просветление приходит к Сиддхартхе, когда он, следуя советам мудрого старика-паромщика, начинает слушать и наблюдать реку.

В последней сцене романа Говинда все же получает возможность принять непосредственное знание истины через контакт со своим святым другом, и все же, промелькнувшая перед его глазами истина в разных своих ипостасях, не обрела единства. Ему досталась только улыбка Будды, Сиддхартха и Будда слились в одно и Совершенный усмехался над тысячеликой бездной бытия...

Закончив чтение короткого романа Гессе, второго уже за этот месяц, я осознал, что он очень близок ибсеновскому "Перу Гюнту", в обоих случаях перед нами предстает образ человека, ищущего себя. Я еще тогда, когда читал норвежца, обратил внимание на индуистские и буддистские мотивы в его произведении, а роман Гессе только укрепил то мое впечатление.

Под пером немецкого автора Сиддхартха Гаутама, более известный в мире как Будда, разделяется на две разные личности - самана Сиддхартху и Гаутаму Будду. Второй - есть познавший истину и распространяющий её, первый - не удовлетворяется никаким учением и постоянно находится в поисках истины. По сути - он все время ищет самого себя, тем же был занят и Пер Гюнт.

Очень важную роль играет в романе образ друга Сиддхартхи - Говинды, недаром он появляется рядом со своим товарищам в ключевые моменты. Говинда символизирует человека, принявшего чужое учение, потому и дожив до глубокой старости он так и не обрел мудрости, он по-прежнему находится в поиске, хотя и провел жизнь святого.

Сиддхартха искал себя везде, в том числе и в постели блудницы, и в конторе купца, успел познать участь отцовство, в отличие от друга он был далек от святости, но именно ему открылась мудрость, именно он обрел просветление. И в последнем разговоре он сообщает своему другу: "мудрость нельзя передать. Мудрость, которую мудрец пытается кому-то сообщить, всегда звучит как глупость".

В этой фразе ответ на вопрос - зачем Гессе разделил Сиддхартху Гаутаму на две личности. В том-то и дело, что научить просветлению нельзя, тот Будда, который учит, это не тот Сиддхартха, который созерцает течение реки. Настоящее истинное учение, ведущее к просветлению, строго индивидуально, человек может его создать только для себя, во всех остальных случаях это будет неработающая догма.

Гессе подчеркивает двойственность буддистской религии, она имеет внешнюю и внутреннюю стороны, внешняя - фасад, её символизирует Будда, внутренняя - въедливая ежедневная работа над собой, своего рода служение. В принципе, эта схема прослеживается во всех религиях в жизнеописаниях многих адептов.

И недаром у Гессе носителем настоящей мудрости является простой паромщик Васудева, он знает главную тайну жизни, всё - изменяется, но остается всё тем же. Так и человек может меняться, но он остается все тем же человеком. и просветление приходит к Сиддхартхе, когда он, следуя советам мудрого старика-паромщика, начинает слушать и наблюдать реку.

В последней сцене романа Говинда все же получает возможность принять непосредственное знание истины через контакт со своим святым другом, и все же, промелькнувшая перед его глазами истина в разных своих ипостасях, не обрела единства. Ему досталась только улыбка Будды, Сиддхартха и Будда слились в одно и Совершенный усмехался над тысячеликой бездной бытия...

Любопытно, то ли мы с Гессе качественно присоединились к коллективному бессознательному, то ли он одно из моих прошлых воплощений, то ли оба действительно вышли на качественно высший уровень (ну или низший, как могут и имеют право считать наши оппоненты) . Идею о единстве Бога и Дьявола в одном создании я не встречала ни в книгах, ни в фильмах, ни в мнениях окружения - пришла к ней однажды сама, как обычно и бывает: годами копишь опыт, а потом за секунду обретаешь совершенно новую точку зрения, основанную на нем. Это как раз больше подтверждает подключку к коллективному бессознательному - я даже не задумывалась о правильности/ошибочности своих взглядов на мироустройство, и вдруг однажды ощутила, что все разложилось по полочкам. Если же говорить о воплощениях - уж очень схожи мы с Гессе во мнениях - читала строки о неподвласности идеям масс; "печати", из-за которой большинство куда-то сбегает от тебя; страхе этого большинства перед тем, что оно неспособно объяснить, провоцирующем агрессивные тупые нападки; метафоричных сновидениях, выражающих вполне конкретно бессознательные требования; чтении мыслей и исполнении желаний, которые реальны и не так уж сложно достижимы при помощи наблюдения и верного формирования желания; жизни своими мыслями, как даже не идеалу, а обычной необходимости; "медитациях" на огонь; истинном предназначении человечества - прийти к сами себе; ну и, конечно, Боге в самом себе и т.п. (подробнее - далее) и узнавала свои мысли, свое восприятие Вселенной и жизни. А, может, просто мы с Германом сообразили раньше, чем большая часть людей, что так, а не иначе нужно жить?..

Если вы читали мои рецензии, то часто в них могли встречать описание моей позиции относительно мира: цель жизни - прийти к себе настоящему; темное и светлое - это не Дьявол и Бог, а Бог, Высший Разум единый, совмещающий в себе эти полюса - ведь мы созданы по его образу и подобию, а в нас и пороки, и добродетели одновременно; желание необходимо уметь правильно формировать и формулировать - и невозможное тогда возможно; а все подсказки у нас внутри, а не снаружи - мудрое бессознательное, хоть и шалит инстинктами, защитными механизмами и импульсами, способно дать нам ответ на любой вопрос, уметь спрашивать только нужно. Все это есть и в "Демиане" - как? Не знаю, попробовала ответить в начале рецензии, но вот же оно - и даже разницы нет, что это цитаты - я бы сказала, написала то же самое!!!!

Иногда я пытаюсь заниматься искусством, которое называется чтением мыслей. Никакого колдовства тут нет, но если не знать, как это делается, то выглядит это весьма странно. Людей можно этим еще как удивить… Попробуем разок. Так вот, я расположен к тебе или интересуюсь тобой и хочу сейчас узнать, что у тебя на душе. Первый шаг к этому я уже сделал. Я испугал тебя – значит, ты пуглив. Есть, значит, вещи и люди, которых ты боишься. Откуда это идет? Бояться никого не надо. Когда кого-то боишься, то происходит это оттого, что ты допустил, чтобы этот кто-то имел власть над тобой.

...ты полностью никогда не жил своими мыслями, а это нехорошо. Ценность имеют только те мысли, которыми мы живем. Ты знал, что твой «дозволенный мир» – это лишь половина мира, и попытался спрятать от себя вторую половину, как то делают священники и учителя. Это тебе не удастся! Это не удается никому, раз уж он начал думать.

...каждый из нас должен определить для себя самого, что дозволено и что запретно – запретно для него. Можно никогда не делать ничего запрещенного и быть при этом большим негодяем. И точно так же наоборот… В сущности, это только вопрос любви к покою! Кто слишком любит покой, чтобы самому думать и самому быть себе судьей, тот подчиняется без разбора любым запретам. Другие сами чувствуют какие-то приказы в себе, для них запретны вещи, которые каждый порядочный человек делает ежедневно, но зато позволительны другие вещи, которые вообще осуждаются. Каждый должен отвечать за себя самого.

– Мы слишком много говорим, – сказал он с необычной серьезностью. – Умные разговоры ничего не стоят, ровным счетом ничего. Уходить от самого себя грех. Надо уметь целиком забиваться в себя, как черепаха.

Знаете ли вы, что должен существовать бог, который одновременно и бог, и дьявол?
– Вещи, которые мы видим, – тихо говорил Писториус, – это те же вещи, которые в нас. Нет реальности, кроме той, которую мы носим в себе. Большинство людей потому и живут такой нереальной жизнью, что они принимают за реальность внешние картины, а собственному внутреннему миру не дают слова сказать. При этом можно быть счастливым. Но если ты знаешь другое, у тебя уже нет выбора, ты уже не можешь идти путем большинства. Синклер, путь большинства легок, а наш труден…

...я живу в своих мечтах, ты это почувствовал. Другие люди тоже живут в мечтах, но не в собственных, вот в чем разница.

Никакой, никакой, никакой обязанности не существует для пробудившихся людей, кроме одной: искать себя, укрепляться внутри себя, нащупывать свой собственный путь вперед, куда бы он ни привел…

Боится только тот, у кого нет согласия с самим собой. Они боятся, потому что никогда не признавали самих себя. Это единство сплошь тех, кто боится неведомого в себе самом! Они все чувствуют, что законы их жизни уже неверны, что они живут по старым скрижалям, что ни их религии, ни их нравственность – ничто не соответствует тому, что нам нужно.

– Не надо держаться за желания, в которые вы не верите. Я знаю, чего вы желаете. Вы должны научиться отказываться от этих желаний или желать вполне и по-настоящему. Если вы сумеете попросить так, что в душе будете вполне уверены в исполнении своего желания, то оно и исполнится. А вы желаете и тут же в этом раскаиваетесь, и потому боитесь. Все это надо преодолевать.

Никому не снится то, что его не касается.

...понял чувством, что ненависть и злоба, убийство и уничтожение не привязаны ни к каким объектам. Нет, объекты, точно так же, как цели, были совершенно случайны. Глубинные чувства, даже самые дикие, не относились к врагу, их кровавое дело было лишь излучением внутреннего мира, расколовшейся души, которая хотела буйствовать и убивать, уничтожать и убивать, чтобы родиться заново. Гигантская птица выбиралась из яйца, и яйцо было миром, и мир должен был развалиться.

Конечно, можно сказать, что все эти мысли - из разряда подростковых суждений, когда человек еще не устаканился внутренне, не нашел в себе опоры и мечется между крайностями. Такое мнение имеет право существовать, поскольку сам главный герой Эмиль Синклер никак не может определиться поддаться ли ему искушению тьмы или забиться в уголок света, из которого он вышел - вот только невозможно остаться на одном полюсе, вечно вытесняя из своего сознания "априорное" наличие второго - вулкан все равно прорвется и выйдут наружу все монстры и желания, которые могли бы быть и не такими страшными, если бы им дали место вовремя. Эмиль выпадает из своего светлого мира, встретив чуть старшего мальчишку, который шантажирует его за несовершенное воровство - именно в этот момент Синклер ощущает шаткость своей иллюзии, но не способен еще встретиться с правдой лицом к лицу. Для помощи в этом возникает на его жизненном пути Макс Демиан, которого можно расценивать и как внешний ресурс, и как внутреннюю часть личности самого главного героя, просвещающий потерявшегося и себя еще не нашедшего Эмиля относительно возможности исполнять свои желания, понимания мира (цитаты), необходимости не бояться, т.е. не давать кому-либо над собой власть, обладания правом выбора при в принципе отсутствующем выборе (ни Гессе, ни я так и не смогли четко сформулировать смысл этого - слишком это нужно ощущать, а не мозгами понимать:) - я, например, рисую картинку выборов, где есть множество подсвечивающихся, из которых мы можем выбирать, но есть и те, что никогда не подсветятся именно для нас - поскольку путь нашей души там не должен оказываться, т.е. мы их и не выберем, не заметим даже - как-то так), существовании бога Абраксаса, который и он сам, и Демиан, и мать его, ставшая идолом для Синклера. Вот здесь остановлюсь, поскольку нашлась все же пара моментов моего несогласия - во-первых, идолопоклонство Синклера выдуманной Беатриче, увиденной раз на улице и превращенной в портрет любви всей жизни, трансформировавшийся потом в изображения сразу всех: себя, Макса, его матери, хотя если рассмотреть с позиции строчки песни Мачете "Когда я впервые увидел тебя, этот смех, Ты мне напомнила по-моему сразу всех. Кого я любил, с кем хотел быть вместе..." - то все нормально и никаких психических отклонений: важно лишь справиться с задравшимся маятником чувств и вернуть себя в баланс; во-вторых, Гессе говорит об Абраксасе как о боге, который не возразит ни против одного сна (по сути, это та же реальность), но покинет если человек станет безупречным и нормальным - если именно так рассматривать, то этот бог, выходит, сдвигается из принятой большинством крайности в другую - темную, уже нарушение гармонии. Но я надеюсь, что Гессе просто не удалось облечь верно в слова смысл, заключающийся в том, что Бог откажется от содействия нам, если мы станем амебами - потеряем себя и не захотим (именно это главное) себя искать.

Да, я понимаю, что эта рецензия вышла очень и очень субъективной - в принципе, я и нацелена была в данном конкретном случае на то, что отобразить то, насколько мы совпадаем с Гессе, а не анализ произведения. Потому что эту книгу саму нужно читать, а не полагаться на чье-то мнение, даже мое, на 99,9% совпадающее с автором – это произведение черноземная почва для размышлений и философствований. И не так важно, что он известная личность - ценность в том, что я нашла случайно (случайности не случайны), сама того не ожидая, единомышленника, ведь Герман писал очень автобиографичные произведения (в "Сидхартхе" тоже кстати видела некоторые моменты слияния мыслей, но в меньшей степени). "Демиан" же для меня оказался откровением, неужели есть люди, думающие слово в слово как я... В действительности таких встречать не приходилось. Крайнее воодушевление, однако, обрела...

Н у и под конец идеальные, для тех способен понять не только умом, а и своей сущностью, два совета от Макса Демиана:

Дальше...

– Ты в самом деле можешь заставить другого думать то, что ты хочешь? – спросил я его.
Он отвечал с полной готовностью, спокойно и разумно, как взрослый.
– Нет, – сказал он, – это невозможно. Ведь свободной воли не существует, хотя священник делает вид, что она есть. Ни другой не может думать что хочет, ни я не могу заставить его думать что хочу. Но хорошенько понаблюдав за кем-нибудь, можно довольно точно сказать, что он думает или чувствует, а потому обычно можно и предвидеть, что он сделает в следующее мгновение. Это очень просто, люди только не знают этого. Конечно, нужно упражнение. Есть, например, среди бабочек определенные ночные мотыльки, у которых особи женского пола встречаются гораздо реже, чем мужского. Мотыльки эти размножаются совершенно так же, как все животные, самец оплодотворяет самку, которая потом кладет яйца. Если у тебя есть самка этих мотыльков – исследователи часто делали такой опыт, – то ночью к этой самке прилетят мотыльки мужского пола, причем с расстояния в несколько часов полета. В несколько часов, представь себе! За много километров чувствуют все эти самцы единственную в этой местности самку! Это пытаются объяснить, но объяснить это трудно. Наверно, существует какое-то обоняние или что-то подобное, вроде того как хорошие охотничьи собаки могут найти незаметный след и идти по нему. Понимаешь? Таких вещей в природе полно, и никто не может их объяснить. Но вот что я скажу: если бы у этих бабочек самки встречались так же часто, как самцы, у них не было бы такого точного нюха. У них он есть только потому, что они так натаскали себя. Если животное или человек направит все свое внимание и всю свою волю на определенную цель, то он ее и достигнет. Вот и все. И точно так же обстоит дело с тем, что ты имеешь в виду. Присмотрись к человеку достаточно внимательно, и ты будешь о нем знать больше, чем он сам.
Меня так и подмывало произнести слова «чтение мыслей» и напомнить ему ту давнюю уже сценку с Кромером. Но это было тоже странное дело: никогда, ни разу ни он, ни я не позволяли себе ни малейшего намека на то, что много лет назад он однажды так серьезно вмешался в мою жизнь. Словно ничего прежде не было между нами или словно каждый из нас твердо рассчитывал на то, что другой это забыл. Изредка случалось даже, что мы вместе встречали, идя по улице, Франца Кромера, но мы не переглядывались, не упоминали ни одним словом о нем.
– Но как же это получается со свободой воли? – спросил я. – Ты говоришь, что свободной воли нет. Но ты же говоришь, что стоит лишь твердо направить свою волю на что-то, и цель будет достигнута. Это же противоречие! Если я не хозяин своей воли, то я и не могу направить ее по желанию туда или сюда.
Он похлопал меня по плечу. Так он всегда делал, когда я его радовал.
– Хорошо, что ты спрашиваешь! – сказал он со смехом. – Всегда надо спрашивать, всегда надо сомневаться. Но все очень просто. Если бы такой мотылек, например, пожелал направить свою волю на какую-нибудь звезду или еще куда-нибудь, у него ничего не вышло бы. Только он и не пытается это сделать. Он ищет лишь то, что имеет для него смысл и ценность, что ему нужно, что требуется ему непременно. Тут-то и удается ему самое невероятное, он развивает волшебное шестое чувство, которого нет ни у одного животного, кроме него! У нас, разумеется, больше простора и больше интересов, чем у животного. Но и мы замкнуты относительно узким кругом и не можем выйти за его пределы. Я могу, конечно, придумать и то, и другое, вообразить, скажем, что мне непременно нужно попасть на Северный полюс или что-нибудь такое, но выполнить это и достаточно сильно пожелать этого я могу только в том случае, если такое желание заключено целиком во мне самом, если мое естество действительно целиком наполнено им. Когда это так, когда ты пробуешь сделать что-то, следуя своему внутреннему велению, тогда оно и получается, тогда ты можешь взнуздать свою волю как доброго коня. Если я, например, задался сейчас целью сделать так, чтобы наш батюшка перестал носить очки, то ничего не получится. Это просто баловство. Но когда я осенью почувствовал в себе твердую волю пересесть со своей передней парты сюда, все получилось великолепно. Тут вдруг возник некто, кто шел по алфавиту впереди меня и дотоле болел, и поскольку кто-то должен был уступить ему место, сделал это, конечно, я, потому что именно моя воля была готова сразу же воспользоваться таким случаем.

– Мы всегда слишком сужаем границы своей личности! Мы причисляем к своей личности всегда только то, в чем усматриваем какую-то индивидуальную, какую-то отличительную особенность. Но состоим то мы из всего, что есть в мире, каждый из нас; и точно так же как наше тело носит в себе всю родословную развития до рыб и еще дальше назад, так и в душе у нас содержится все, чем когда-либо жили души людей. Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения. Если бы вымерло все человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребенок, которого ничему не учили, то этот ребенок снова обрел бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы – решительно все.
– Ну, хорошо, – возразил я, – но в чем же тогда состоит ценность индивидуума? Почему мы еще стремимся к чему-то, если в нас все уже есть в готовом виде?
– Стоп! – с жаром воскликнул Писториус. – Это большая разница, только ли вы носите мир в себе или еще и знаете это! Безумец может родить мысли, которые напомнят Платона, а какой-нибудь смирный ученичок гернгутерской школы творчески осмысляет глубокие мифологические рассуждения, которые встречаются у гностиков или у Зороастра. Но он ничего об этом не знает! Он – дерево или камень, в лучшем случае животное, пока он не знает этого. Но как только забрезжит первая искра такого знания, он становится человеком. Вы же, наверно, не считаете всех двуногих, которых встречаете на улице, людьми только потому, что они ходят прямо и вынашивают своих детенышей девять месяцев? Вы же видите, что многие из них – рыбы или овцы, черви или ежи, многие – муравьи, многие – пчелы! Так вот, в каждом из них заложены возможности очеловечения, но принадлежат ему эти возможности только тогда, когда он о них догадается, когда частично даже их осознает.