Цитаты из книги «Демиан»

Пораженный, я остановился на месте – на сердце у меня стало так радостно и так тяжело, словно все, что я когда-либо делал или испытывал, вернулось ко мне в этот миг как ответ и исполнение желаний. С быстротой молнии промелькнуло у меня в душе множество картин – я увидел родной отцовский дом со старинным каменным гербом над аркой входа, мальчика Демиана, рисующего этот герб, себя самого мальчиком, попавшим в паутину своего врага Кромера, себя самого подростком, чья душа запуталась в сети собственных нитей, рисующим в тишине школьнической каморки птицу моей тоски, – и все, и все, вплоть до этого мига, снова зазвучало во мне, получило во мне подтверждение, ответ, одобрение.

От него исходил покой, который переходил в меня.

И тем, что Писториус так безропотно принял удар от меня, своего наглого и неблагодарного ученика, тем, что он промолчал и признал мою правоту, он сделал меня ненавистным себе самому, сделал мою неосторожность в тысячу раз большей. Нанося удар, я метил в человека сильного, обороноспособного, а оказался передо мной тихий, страдающий, беззащитный человек, который молча сдался.

я глубоко почувствовал: именно тем, кем Писториус был для меня, он не мог быть для самого себя, именно того, что он дал мне, он не мог дать самому себе. Он повел меня по пути, который и его, ведущего, должен был обогнать и покинуть.

Я коснулся того пункта, в котором он сам себе не мог доверять. Его идеал был «антикварен», в своих исканиях он смотрел назад, он был романтик.

я проделываю такое упражнение. Я придумываю что-нибудь, например, какое-нибудь слово, или имя, или геометрическую фигуру. Ее я затем мысленно вбиваю в себя изо всех сил, пытаясь вообразить ее у себя в голове, пока не почувствую, что она там. Потом я мысленно вбиваю ее себе в шею и так далее, пока целиком не заполняюсь ею. И уж тогда я становлюсь совсем тверд, тогда ничто уже не может вывести меня из состояния покоя.

это некий путь. Обновим ли мы, вы, я и еще кто-то когда-нибудь мир – это еще видно будет. Но внутри себя мы должны обновлять его каждый день, иначе из нас ничего не выйдет.

– То, что заставило вас взлететь, – это великое достояние рода человеческого, которое у каждого из нас есть. Это чувство связи с истоками всякой силы, но от него нам вскоре становится страшно! Оно чертовски опасно! Поэтому большинство охотно отказывается от полета и предпочитает передвигаться по тротуару, как то предписывают законы. А вы – нет. Вы летите себе дальше, как и подобает способному юноше. И тут делаете поразительное открытие – что постепенно вы овладели полетом, что к большой всеобщей силе, которая вас уносит, прибавляется какая-то тонкая, маленькая собственная сила, какой-то орган, какой-то руль! Это чудесно! Без этого безвольно залетишь неведомо куда, так оно и бывает, например, с сумасшедшими. Вам даны более глубокие предчувствия, чем людям на тротуаре, но, не имея нужного ключа, нужного руля, вы несетесь в бездну. Но вы, Синклер, вы справляетесь с положением! Каким же образом? Вы этого, наверное, еще не знаете? С помощью нового органа, регулятора дыхания. Вот видите, насколько не «лична» ваша душа в своей глубине. Она же не избирает этот регулятор! Он не нов! Он позаимствован, он существует тысячи лет. Он – это орган равновесия у рыб, плавательный пузырь. И в самом деле, есть и сегодня еще несколько странных и архаичных пород рыб, у которых плавательный пузырь – это одновременно и легкие и при случае действительно служит им для дыхания. То есть в точности так, как легкие, которыми вы во сне пользовались как летательным пузырем!

Глубинные чувства, даже самые дикие, не относились к врагу, их кровавое дело было лишь излучением внутреннего мира, расколовшейся души, которая хотела буйствовать и убивать, уничтожать и умирать, чтобы родиться заново.

Вещи, которые мы видим, – тихо проговорил Писториус, – это те же вещи, которые в нас. Нет реальности, кроме той, которую мы носим в себе. Большинство людей потому и живут такой нереальной жизнью, что они принимают за реальность внешние картины, а собственному внутреннему миру не дают слова сказать. При этом можно быть счастливым. Но если ты знаешь другое, у тебя уже нет выбора, ты уже не можешь идти путем большинства. Синклер, путь большинства легок, а наш труден… Поймите.