Во-вторых (и об этом мало кто задумывается), в простой жизни всегда заложены архетипы привычных действий, которые совершали люди с древнейших времен и которые с тех пор дошли до нас в неизменном виде: просто сидеть у костра, собирать дрова, хворост, ломать ветки об колено, подбрасывать в костер сучья и полешки, что-то готовить, разговаривать или просто молчать.

Скажем, мальчишка слева ломает об коленку хворост для костра. Это архидревнее движение, хорошо знакомое людям с каменного века. Все поколения людей ломали палки и ветки об коленку. Позднее и мечи переламывали о колено – чтобы устыдить воина, струсившего на поле боя.

Или дед в центре картины: сидит в позе пожившего на свете человека, умудренного жизнью. Соединил пальцы друг с другом, это ему, наверное, помогает вспоминать. Поза воспоминаний. Может быть, он думает: «Сколько раз вот так я у костра сидел…» Это его ежедневное занятие, своего рода священнодействие, обряд. С вечностью архетипы соединяло гипнотическое действие природы: горение костра, течение реки, вытекание воды из емкости. Как у А.С. Пушкина: «Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит». Здесь нет времени, и человек в таком процессе навеки застывает, как муравей в отвердевшей смоле, ставшей янтарем…

Эти архетипы действий были не просто частью простой жизни, но они закрепляли духовные ценности, которые накапливал человек: веру, надежду, доброту, смирение. А мы удивляемся: почему сейчас падение нравов, почему из общества уходит духовность. Да потому что простые великие истины, будь они хоть тысячу раз отобраны человечеством как ценности, как ориентиры, которым надо следовать, в нас не держатся, высыпаясь, как из дырявого решета. У нас очень много дел, очень много слов, очень много намерений. Жизнь на скорости перемалывает все это в мешанину – где тут разобрать: что важно, что неважно… Шанс что-то понять – время от времени останавливаться и раскладывать все по полочкам. Возвращаться не только к прежнему себе, но и дальше, в глубь веков, к своим предкам, от сложности к простоте. К тому же, например, сидению у костра.

Картина тысячелетней давности. Под одним и те же небом, одними и теми же звездами люди тысячелетия вот так же вот, как на картине Ю. Сергеева «Простая жизнь», сидят у костра, ломают хворост, готовят себе еду, общаются. Это уже обряд, причем классический обряд еды, общения.

Огонь – великое явление жизни. Наверное, как только научился человек использовать огонь, то сразу и возникли посиделки у костра. Вначале, еще до еды, до догадки, что можно поджаривать пищу, это была просто защита от холода. Но уже тогда, наверное, человек почувствовал, что с ним что-то происходит помимо согревания: незаметное подпадание под власть огня, под его магическое воздействие. Это было открытие магии огня. А потом уже огонь поднял человека над всем животным миром, включив в нем духовное начало.

Это начало оживает еще и потому, что каждый из нас несет в себе гены первого человека на земле и всех последующих, которые в окружении неизменных архетипов природы (поле, река, лес, луг) и привычных архетипов действий (косьба, собирание ягод и грибов, рыбная ловля, сидение у костра) пробуждают генную энергию – приходит ощущение, что мир велик и чудесен, вся жизнь еще впереди и столько еще значительного можно сделать… Это ощущение дарит живой огонь.

Именно огонь определил развитие человечества, выделение его из животного мира, поставил его выше всех. Огонь, которого наши предки вначале боялись, а потом открыли в нем божественное начало, стали обожествлять. И тогда он вспыхнул внутри человека, в его сердце, рассыпая искры творчества. Конечно, это произошло не сразу. Огонь рядом, лицезрение его, вдыхание дыма от костра – все это уже сложившийся за тысячи лет ритуал, обряд, ставший вечным спутником человека.

А мы, современные люди, часто ли мы пользуемся живым огнем? Разве что когда зажигаем газовую плиту, газовую колонку (у кого она есть), закуриваем. Только разжигание огня здесь уже не походит на тот священный и торжественный обряд, который был в древности. Живой огонь стал для нас частью материальной жизни, мы перевели его из чудесного в обыденное явление, не понимая, что, лишив огонь духовной природы, мы лишаем духовности себя.

Современные последователи простой жизни, например духоборы, до сих пор живущие общинами по всему миру, сознательно отказываясь от электричества, максимально сохраняют свое соприкосновение с живым огнем. Они жгут лучины, свечи, сидят у костра, готовят на нем пищу. А мы, городские жители, встречаемся с живым огнем все реже: используем свечи, когда у нас отключают электроэнергию или, что еще реже, когда хотим устроить волшебный ужин при свечах; зажигаем свечи в храме и стоим рядом со свечами и лампадками у икон; разводим костер, когда выезжаем на природу; молнии видим только во время грозы. Тем самым мы все больше сужаем свое общение с живым огнем, которой когда-то включил в нас духовные центры, пробудил веру в духовность окружающего мира.

Не случайно костер и человек у костра – это целая тема в искусстве, тема всех времен… как в живописи, так и в художественной литературе. У И. С. Тургенева, например, в рассказах и романах. Или на картине В. Перова «Охотники на привале». Потому что простое сидение человека у костра тормозит, останавливает его суетный бег по жизни. Потому что только когда уже никуда не надо бежать, он может ответить на вечные вопросы бытия. А если не ответить, то хотя бы задуматься над ними… И тут неважно имущественное или социальное положение человека в обществе – все у костра оказываются как бы без социальной одежды, без имущества, без титулов и заслуг… Как есть, весь как на ладони. И только тут можно спросить: а ты счастлив?

Персонажи у костра – традиционные: обязательно старшее поколение, которому есть что рассказать, и молодое, которому есть что послушать… И каждое поколение, как каждый возраст, несет свой мир, которые, сталкиваясь, обогащают друг друга.

Здесь три возраста: мальчишка, девушка, дедушка. Три границы. Три опыта жизни. Дед думает: «Как быстро жизнь промчалась: был мальчишкой – и вот, не успел оглянуться, как уже дед. А-а, вот в чем дело: меня спрашивают как деда, вот я и дед. Когда мы мудреем? Может, именно в тот момент, когда рядом дети, два возраста. А до этого был мальчишкой. И сидел бы сейчас у костра состарившийся ребенок. Так и с каждым из нас. Любой старик – ребенок. Как говорила Раневская: «Смешно, я уже старуха. А мне всего восемнадцать лет…» Да, не было бы рядом внуков, то сидел бы просто пожилой пастушок Колька и думал: сейчас загоню коров и пойду порыбачу на закате…»

Дед держит в руке несколько веточек рябинки. Девочка, его внучка, набрала их как букет, как цветы, и дала ему, а он говорит:

– Зачем сорвала? Для рябины еще рано, она неспелая…

– Дед, это я не ягоды сорвала, а букет…

– Ну да, ты девка, для вас это баловство… Мы-то рябину собираем не как букет, а для засолки, мариновки, чтоб мочить, сушить для чая…

Поговорили, и вот он так держит этот рябиновый букетик и думает:

– «Да, баловство… а вот без баловства не проживешь…» И тут он что-то начинает вспоминать. Может быть, свою первую любовь. Несчастливую. И как бы говорит себе: «Ведь сколько лет я за Марьей ходил, ходил. А потом думал: зачем ходил, ведь не любила! Треть жизни потратил: все ходил, цветы дарил, все крыльцо обтоптал и тропинку. А она все равно – как не любила, так и не полюбила! До сих пор вспомнить обидно… Прибежишь за двадцать километров, а она: «Чего прибежал? Чего ты бегаешь?» А сама, наверное, хотела сказать: «Я тебя видеть не могу…» А я так и не мог ей сказать: люблю… Мне мать говорила: «Оставь ее, видишь – не любит тебя. Ты мужик или кто? У тебя забор сломанный, а ты все свободное время к ней… За двадцать километров туда-обратно мотаешься. Да и Алексей, смотри: он тебя встретит, морду-то начистит». Опять пошел… И зачем вообще люди вот так мучают друг друга? Вон, соседи у меня, Петр с Татьяной, живут уже пятьдесят лет вместе и поедом едят друг друга. И не задаст каждый из них себе вопрос: а зачем мне это нужно?… А ведь как он ее в молодости добивался! И как она сопротивлялась! А как поженились – сразу начали воевать. И разойтись не могут…

Сложная штука жизнь, не простая… Лишнее, да, а как без этого лишнего проживешь… С виду-то кажется, что так проще, так лучше, а жизнь иначе все расставляет… Хотя, если разобраться, сами себе придумываем разные сложности. Даже понимая это… Значит, эти сложности нам нужны… Как и мне тогда – влюбился и ходил пять лет…»

А девчушка видит, как он теребит букет рябинок в руках, и, смущенно улыбаясь, спрашивает его:

– Дед, а ты со своей первой девушкой как познакомился?

Он задумывается и начинает рассказывать…

– Да вот, Настя, так же вот за картошкой сидели. Я и не знал, как с ней заговорить. Сидим вот так, печем картошку. Что ей сказать? У меня язык к горлу прилип, спина вся мокрая, не знаю, чего сказать, е-мое. Сказать: не горячо тебе картошку-то колупать? Так глупо. Скажет: «Дурак какой-то. Сам не видишь, что горячо, раз дую?» Так вот целый час все думал, что ей сказать.

– А ты бы ее спросил: «Вкусная картошка-то?»

– Да мне-то это как в голову-то не пришло. Действительно, как просто-то! Чего я у нее это не спросил? Ей было бы приятно. Она бы сказала: «Да, конечно…»

Приятный такой разговор у внучки с дедом. Как всегда, говорят на тему любви. Она спрашивает, а он отвечает. Обычно-то он как старший подтрунивает над ней на тему, что ей кто-то нравится, есть ли у нее жених… А она стесняется, поэтому старается сама побольше расспросить.

А мальчишке стыдно все это слушать. И хочется, и стыдно. И он специально хворостом щелкает, чтобы не думали, что он слушает… Тем более что дед его уже раз спросил: «Сережка, а девчонка-то есть у тебя?» И он тоже, как и сестра, засмущался и не знал, что ответить.

Последние дни лета. Рябина уже красная. Корова еще ест сочные травы. И уже можно картошку печь на костре. Когда уже не жарко, а прохладно. И под эту картошку – все удовольствия. И такие воспоминания выплывают…

Хотя самого деда не раскачаешь на разговор. Он все больше молчит. Пастухи вообще не очень разговорчивые. Внучка целый год к нему приставала:

– Дед, расскажи, как ты за Марьей за двадцать километров бегал…

– Да отвяжись ты, прилипало. Не хочу я рассказывать!

– А чего тогда не бросил? Чего тогда бегал?

– Чего бегал, чего бегал… Пристала…

Дед ворчит, но добродушно. Девчонка растревожила его, заставила окунуться в прошлое, растормошила… Он уже и думать забыл о тех чувствах, а тут все опять… как заново…

А девчонка думает про себя: «Поняла, почему Мишка ко мне ходит, – потому что любит. Я-то думала, он просто дурак. Мне-то он не нравится, неужели непонятно? А он, оказывается, любит…»

В простой жизни люди, как планеты, движутся по своим привычным орбитам, ничего не съезжает и не наезжает друг на друга. И в определенное время планеты сближаются, как вот теперь, и все становится близким, ясным и понятным.

Простая жизнь, простая пища, поле, лес, трава – как тысячи лет назад… И такое же небо, те же облака… И такой же костер и хруст ломаемого хвороста… Неизменные на протяжении тысячелетий ощущения. И тогда вдруг в обыденном и будничном видится великое и значительное. Вот пастух у костра и увидел всю свою жизнь: как она сложилась и как могла повернуться… По сути, к этому же приводит храм. Когда Человек приходит туда, все суетные мысли оставляет. И тогда он вспоминает о самом главном, о высоком, о своей жизни. Вспоминает о главном. А когда человек по жизни бежит, ничего не помнит. Суета сует. Где еще мы можем возвращаться к смыслу жизни? В реанимации. В храме. На кладбище. При крещении. Когда кто-то приезжает, уезжает. Когда свадьба, отъезд, потери.

Всем нам не хватает такой вот простой жизни. Поэтому надо чаще (или хотя бы изредка) выезжать на природу, на дачу. Если в гости зовут за город, ехать, чтоб походить по этим перелескам, вдоль реки, по полю, выйти к стаду, корову потрогать за мокрый нос, найти в лесу какую-нибудь одичавшую яблоню… Дикое яблочко горькое и кислое, но какие оттенки вкуса… А запах костра, запах печеной картошки…

В городе сейчас близкие люди могут жить рядом, а встречаются редко. Деду или бабушке с внуками некогда пойти погулять… Не по пыльному городу, а по лесу. По природе… Посидеть у костра, испечь простую картошку… Может, за свои пять-шесть лет городской ребенок многое из этого впервые увидит и почувствует… Поломает хворост для костра. Веточкой вытащит испекшуюся картофелину, обжигаясь и дуя на пальцы, начнет ее чистить. Потом, держа ее на ладошке, повернется к деду: «Дед, слышишь, как пахнет костром, огнем… Какой запах…»