Грэм подошел к перилам и взглянул поверх них. Снизу доносился шум от движения огромной толпы, послышались удивленные возгласы.
Но самое первое и ошеломляющее впечатление на него произвело открывшееся его взору архитектурное сооружение. Пространство, на которое он смотрел, представляло собой проход между двумя рядами титанических зданий, плавно загибающийся в обе стороны. Наверху смыкались мощные консоли, перекрывая проход по всей огромной ширине, над ними нависала прозрачная кровля. Холодный белый свет, исходивший из гигантских шаров, пересиливал слабые солнечные лучи, едва пробивающиеся сквозь гущу ферм и проводов. Кое-где над бездной подобно нитям паутины висели ажурные мосты, по которым во множестве двигались черные фигурки пешеходов. Воздух был заткан тонкими тросами. Громада здания нависала над Грэмом, он убедился в этом, взглянув вверх, а фасад противоположного дома смутно вырисовывался в серой мгле и был прорезан огромными арками, круглыми проемами, усеян балконами, контрфорсами, выступающими башенками, мириадами огромных окон и замысловатыми архитектурными украшениями. По фасаду горизонтально и наискось тянулись надписи, сделанные незнакомыми буквами. Тут и там под самой крышей были закреплены особо толстые тросы; они спускались плавными дугами, уходя в круглые отверстия на противоположной стене. Внимание Грэма привлекла маленькая фигурка человека в светло-синей одежде, стоявшего на каменном выступе у одной из верхних точек крепления этих гирлянд. Он держался за еле заметную струну. Вдруг человек единым махом скользнул по тросу и пропал в круглом отверстии на другой стороне улицы. Выходя на балкон, Грэм прежде всего стал смотреть вверх, и увиденное там настолько захватило его, что отвлекло от остальной картины. Но теперь он рассмотрел и улицу! Это была совсем не улица в понимании Грэма – в девятнадцатом веке дороги и улицы представляли собой твердые полосы мощеной неподвижной земли, запруженные лавиной экипажей, ползущих между узкими тротуарами. Эта улица была шириной в триста футов – и она двигалась; двигалась вся, кроме средней, самой низкой ее части. На минуту у него закружилась голова от этого зрелища. Затем он понял.
Под самым балконом эта необычная дорога неслась вправо – нескончаемой лентой, со скоростью экспресса девятнадцатого века; она представляла собой бесконечную платформу, состоящую из узких поперечных площадок, заходящих одна на другую. Небольшие интервалы позволяли платформе повторять изгибы улицы. На платформе помещались сиденья, а кое-где и маленькие кабинки, но все это пролетало так быстро, что он не мог ничего на них разглядеть. Параллельно ближайшей, самой быстрой полосе двигались другие, вплоть до середины улицы. Каждая из них двигалась вправо, но заметно медленнее предыдущей, более высокой платформы; разница скоростей была достаточно мала, чтобы без труда переходить с одной платформы на другую и таким образом перемещаться от самой быстрой крайней полосы к неподвижной средней и обратно. За этой средней полосой начинался другой ряд бесконечных платформ, двигающихся каждая со своей, постепенно нарастающей скоростью в противоположную сторону. Множество людей самого разного вида сидели на двух самых широких и быстрых крайних полосах, либо спускались на соседние платформы, движущиеся медленней, либо скапливались на центральной полосе.
– Вам нельзя здесь стоять, – раздался рядом голос Говарда. – Вы должны немедленно уйти.
Грэм не ответил. Он будто не слышал этих слов. Мимо с грохотом бежали платформы и кричал народ. Он видел женщин и девушек с распущенными волосами, в прекрасных нарядах, с лентами на груди. Они прежде всего бросались в глаза среди этой сумятицы. Затем Грэм отметил, что доминирующим цветом в калейдоскопе одежд все-таки был светло-синий, как у помощника портного. Он начал различать отдельные выкрики: «Спящий! Что случилось со Спящим?» – и заметил, что движущиеся платформы все гуще покрываются бледными пятнами человеческих лиц, обращенных к нему. Он мог разглядеть указывающие на него пальцы. Неподвижная средняя часть улицы была запружена напротив балкона толпой людей, одетых в синее. Там началась давка. Некоторых спихивали на движущиеся платформы, и их уносило прочь. Однако они спрыгивали, как только удалялись от центра толпы, и бегом бросались обратно, в свалку.
– Это Спящий! Точно, это Спящий! – вопили одни.
– Нет, это не Спящий! – кричали другие.
Все новые лица поворачивались в его сторону. Через определенные интервалы на центральной полосе, как заметил Грэм, располагались отверстия, – очевидно, там находились лестницы, по которым люди поднимались на улицу и уходили с нее. Свалка шла вокруг одной из этих лестниц, ближайшей к нему. Люди бежали туда, перепрыгивая с платформы на платформу. Народ, собравшийся на более высоких платформах, проявлял интерес и к этой сумятице, и к балкону. Несколько крепких фигур в ярко-красной одинаковой одежде, действуя слаженно, пытались перекрыть доступ к лестнице. Толпа вокруг них быстро прибывала. Яркий цвет мундиров резко контрастировал с бледно-синей одеждой их противников, а это, несомненно, были противники – красные и синие явно противостояли друг другу.
Грэм не мог оторваться от этого зрелища, хотя Говард кричал у него над ухом и тряс за плечо. Но вдруг Говард куда-то исчез, и он остался один.
Возгласы «Спящий! Спящий!» усилились, и все люди, сидевшие на ближайшей платформе, встали. Проносясь мимо Грэма, скоростные полосы быстро пустели. Огромная толпа собралась на центральной полосе напротив балкона, густая масса людей кипела, ее прерывистые выкрики переросли в непрерывный грозный гул: «Спящий! Спящий!» Люди выкрикивали приветствия, размахивали руками и вопили: «Остановите движение!» Слышалось также другое имя, незнакомое Грэму. Оно звучало как «Острог»[2]. Медленные платформы заполнялись людьми. Они бежали против движения, стараясь удержаться напротив балкона.
– Остановите движение! – кричали они. Некоторые, самые ловкие, выбегали на скоростную полосу, поближе к нему, кричали что-то неразборчивое и быстро отскакивали обратно, к центральной полосе. В конце концов он расслышал:
– Это Спящий! Это действительно Спящий!
Некоторое время Грэм стоял неподвижно. Потом с пронзительной ясностью понял, что все это из-за него. Эта неожиданная популярность доставляла удовольствие, и он поклонился и помахал рукой, стараясь, чтобы его увидели и дальние зрители. Ответная реакция его потрясла. Схватка у лестницы стала еще более ожесточенной. Он заметил, что люди бросились на балконы, заскользили вниз по тросам. Некоторые перелетали через улицу на сиденьях, похожих на цирковые трапеции. За спиной Грэма послышались голоса – несколько человек спускались по ступеням из-под арки. Его опекун Говард подошел к нему, крепко схватил за руку и что-то прокричал на ухо. Грэм обернулся и увидел совершенно белое лицо Говарда.
– Уходите! – услышал Грэм. – Они остановят движение. Начнутся беспорядки во всем городе.
Вслед за Говардом по проходу между синими колоннами спешили другие – рыжеволосый, человек с льняной бородкой, высокий мужчина в алом одеянии и несколько человек в красном с жезлами в руках. Лица у всех были озабоченные.
– Уведите его! – приказал Говард.
– Но почему? – воскликнул Грэм. – Я не понимаю…
– Вы должны покинуть это место! – твердо сказал человек в красном. Лицо и глаза его выражали решимость.
Грэм обвел взглядом лица остальных и вдруг понял: если он не подчинится, к нему применят силу. Кто-то схватил Грэма за руку…
Его потащили прочь. Рев толпы усилился, прорвался в коридоры здания и гремел теперь за его спиной. Изумленного и растерянного Грэма провели – или проволокли – через синюю колоннаду и оставили наедине с Говардом в кабине лифта, рванувшегося вверх.
С того момента, как портной, закончив свою работу, откланялся, и до того, как Грэм очутился в лифте, прошло не более пяти минут. Он по-прежнему ощущал последствия долгой летаргии и чувствовал себя как в тумане; казалось странным само его бытие в этой отдаленной эпохе, он воспринимал это как нечто иррациональное, как сон, чересчур похожий на явь. Для него, изумленного, но не вовлеченного в действие наблюдателя, все увиденное – особенно зрелище бушующей толпы, открывшееся ему с балкона, – приобретало оттенок театральности, напоминало спектакль, разыгранный на сцене.
– Я не понимаю, – проговорил он. – Что это было? У меня голова идет кругом. Почему они так кричат? Что нам угрожает?
– У нас есть кое-какие проблемы, – ответил Говард, избегая вопросительного взгляда Грэма. – Такое уж беспокойное сейчас время. Хотя, конечно, ваше появление, ваше пробуждение именно в данный момент находится в некоторой связи с…
Он говорил отрывисто, как человек, который никак не может перевести дух. Речь его оборвалась на полуслове.
– Но я не понимаю… – повторил Грэм.
– Позже все разъяснится, – сказал Говард и тревожно посмотрел вверх, словно ему казалось, что лифт движется слишком медленно.
– Несомненно, осмотревшись, я стану лучше понимать окружающее, – озадаченно продолжал Грэм. – А пока все так странно. Даже в мелочах. Ваша система счета, к примеру, сильно отличается от нашей.
Лифт остановился, и они вышли в узкий, очень длинный коридор, вдоль высоких стен которого тянулись в огромном множестве различные трубы и толстые кабели.
– Какое огромное помещение! – заметил Грэм. – Это все – одно здание? Что это за место?
– Одна из городских систем, обеспечивающих общественные надобности. Свет и тому подобное.
– А там, на большой улице, – это были беспорядки? Как вы управляете обществом? У вас все еще есть полиция?
– Несколько видов, – ответил Говард.
– Несколько?
– Около четырнадцати.
– Не понимаю.
– И неудивительно. Наше общественное устройство покажется вам чрезвычайно сложным. По правде говоря, я и сам его не слишком понимаю. Да и никто, в сущности, не понимает. Вы, может быть, со временем разберетесь. А пока нам нужно идти в Совет.
Поначалу Грэм пытался сосредоточить внимание на Говарде и его сдержанных ответах, но потом нить объяснений стала ускользать, уступая место живым, неожиданным впечатлениям. В коридорах и залах половина людей, казалось, была в красном. Бледно-синяя холщовая одежда, которую он в изобилии видел на движущихся дорогах, здесь не попадалась. При его появлении все неизменно поворачивались, приветствовали их с Говардом, провожали взглядами. Запомнился длинный коридор, в котором на низких сиденьях, словно в классе, сидели девочки. Учителя не было видно, но ученицы слушали голос, исходивший из незнакомого Грэму аппарата. Девочки посмотрели на него и его провожатого, как ему показалось, с любопытством и удивлением. У Грэма не было времени сообразить, зачем их здесь собрали, но они, видимо, хорошо знали Говарда и совсем не знали Грэма. Этот Говард, по-видимому, был важной персоной – и в то же время всего лишь опекуном Грэма. Как странно!
Они миновали проход, где под потолком была подвешена пешеходная галерея, по которой сновали люди, причем Грэм мог разглядеть только их ноги не выше лодыжек. Затем потянулись коридоры, в которых редкие прохожие изумленно оборачивались и глядели вслед Грэму, Говарду и их охранникам, одетым в красное.
Действие тонизирующих средств оказалось недолгим. Он быстро утомился от этой поспешной ходьбы и попросил Говарда убавить шаг. Они вошли в лифт с окном, выходившим на улицу, но оно было туманным и не открывалось; к тому же они находились слишком высоко, чтобы разглядеть движущиеся платформы. Однако Грэм различал людей, скользящих по тросам или снующих по странным, хрупким на вид мостикам.
Затем они сами перешли улицу на огромной высоте по узенькому застекленному мосту, одно воспоминание о котором вызывало позже у Грэма головокружение. Настил моста тоже был стеклянный. По своим впечатлениям от скал между Нью-Куэем и Боскаслом, столь отдаленным во времени, но таким свежим по ощущению, Грэм заключил, что они идут примерно в четырехстах футах над движущейся дорогой. Он остановился и глянул на роящиеся внизу крошечные синие и красные фигурки, которые все еще толкались и жестикулировали перед маленьким, игрушечным балконом. Легкая дымка и слепящее сияние световых шаров мешали четко видеть на таком расстоянии. Какой-то человек, сидя в открытой люльке, вылетел откуда-то сверху, мелькнул над узким стеклянным мостиком и стремительно, словно падая, пронесся вниз по тросу. Грэм невольно остановился и смотрел, пока этот странный пассажир не исчез в огромном круглом отверстии, а затем стал вновь глядеть на кипящую уличную схватку.
По одной из быстроходных полос передвигалась плотная группа красных точек. Приблизившись к балкону, она рассыпалась и двинулась через более медленные полосы в сторону густой толпы, собравшейся в середине улицы. Эти люди в красном, по-видимому, были вооружены палками или дубинками. Казалось, они расталкивали толпу и били сопротивлявшихся. Грэм услышал едва различимые вопли, гневные возгласы.
– Идите же! – выкрикнул Говард, положив ему руку на плечо.
Еще один человек промчался вниз по тросу. Грэм взглянул вверх, желая узнать, откуда он появился, и сквозь стеклянную крышу и переплетение тросов и ферм смутно увидел ритмически мелькающие тени каких-то плоскостей, похожих на крылья ветряных мельниц, а между ними – смутные проблески бледного неба. Говард подтолкнул его, они сошли с моста и оказались в небольшом узком проходе, украшенном орнаментом из геометрических фигур.
– Я хочу посмотреть вниз! – упираясь, воскликнул Грэм.
– Нет, нет, – возразил Говард, не выпуская его руки. – Сюда. Вы должны пройти сюда.
Сопровождавшие их люди в красном, казалось, готовы были увести Грэма силой.
В конце коридора появились несколько негров в забавных черно-желтых мундирах: они были похожи на ос. Один из них поспешил к скользящей заслонке, которая, как догадался Грэм, служила дверью, сдвинул ее вверх и повел их внутрь. Грэм оказался на галерее, нависавшей над большим помещением. Черно-желтый провожатый пересек галерею, поднял следующую дверь и встал рядом с нею.
Помещение напоминало вестибюль. В середине стояла группа людей, а в противоположном конце находился величественный дверной проем, занавешенный тяжелыми портьерами; между ними проглядывал лестничный марш, ведущий вниз, в какой-то обширный зал. По обе стороны от входа неподвижно стояли белые стражники в красных мундирах и негры в черно-желтой форме.
О проекте
О подписке