6. Зелёный луч Чобхемской дороги

Никаких объяснений, как марсианам удавалось так легко и бесшумно истреблять города и такие массы людей, не получено до сих пор. Об этом велось много споров, которые, впрочем, не стихли до сих пор, но эти споры так и не поставили точку и ничего не разъяснили относительно истинных технологий инопланетян. Особенно популярным среди исследователей было мнение, что марсианам каким-то способом удалось концентрировать какую-то материю в очень малом объёме, обеспечив этой среде колоссальную температуру, и последствием такого сочетания – особой среды и гигантской температуры у них появлялась возможность испускать избыток инергии карпускулами, которые из-за малых промежутков времени между ними визуально сливались в сплошной тепловой луч. Ясно, что концентрировать такую энергию, такие гигантские температуры стало возможным только потому, что у них был особый материал камеры, которая могла выдерживать такие температуры. Понятно также, что ничего подобного в то время у землян не было, да и сейчас, кажется, таких материалов, даже после марсианского нашествия, у нас нет. Ещё более непонятным до сих пор осталось устройство форсунки, через которую выбрасывался этот гибельный, смертельный для такой массы людей, луч. Свойства материала, из которого сделана форсунка должны были быть ещё более уникальными, чем материал самой камеры. В момент, когда в камере достигалась максимальная температура, из этого сопла в сторону избранной цели выбрасывалась очередная порция концентрированной световой энергии определённой частоты, и концентрация этой энергии производилась при помощи либо одного, либо нескольких параболических зеркал, сделанных из неизвестного материала. Хотя в последующем в руки людей и попали остатки этих конструкций и зеркал, но многого добиться в изучении материалов, из которых они были сделаны, не удалось, ибо они от невероятно интенсивного использования потеряли свои свойства и представляли собой просто очень сильно окисленные и искорёженные поверхности. Действие этого оружия было подобно работе большого маяка, где гигантское зеркало выбрасывает время от времени сильные снопы света. Доказать эту теорию так и не удалось, не только из-за недостатка данных, но и по причине таинственной смерти профессора Феликса Марче, который денно и нощно, до своего таинственного исчезновения, изучал аппараты инопланетян и физические основы существования их светового луча, и как утверждали его помощники, имел секретную папку, которая исчезла вместе с ним. Одно осталось несомненным – основой убийственной мощи этих аппаратов составлял невидимый для человеческого глаза тепловой луч.

Итак, единственное, что было понято со временем, было осознание, что поражение на расстоянии осуществлялось невероятно концентрированными лучами света такого диапозона, который невидим в силу несовершенной природы глаз человека. Позже объяснилось, почему часто луч всё-таки становился иной раз видимым – это происходило только потому, что чудовищная энергия светового потока сжигала на своём пути все примеси, поневоле находившиеся в воздухе, и световой луч тогда проявлялся продуктом горения частиц, видимых на всей его траектории.

Надо сказать, что доподлинно определить температуру огненного луча на выходе из марсианской лучевой базуки, точно так же, как температуру, которая наблюдалась при сгорании объектов, попавших под действие теплового луча, не удалось. Однако все свидетели, видевшие своими глазами атаки инопланетян, в один голос свидетельствовали, что не только всё живое в нём мгновенно погибало, но и страдала неживая материя: дерево вспыхивало, как спичка и мгновенно сгорало, мгновенно же плавился свинец, превращаясь в текучую жидкость, железо моментально размягчалось и начинало течь, принимая причудливые окислившиеся формы, стекло разлеталось мгновенно на мельчайшие осколки, которые (что говорит о чудовищной температуре в них) попадая в воду, буквально взрывались, превращаясь то ли в дым, то ли в пар.

Той ночью не менее сорока человек прекратили жить и остались лежать недвижно под холодными звёздами, обезображенные и превращённые в уголь. Никого из них, когда впоследствии их убирали, чтобы похоронить, опознать не удалось. До утра дымились ставшие похожими на обугленную проволоку верески, и страшное кровавое зарево озаряло пятнистое, как будто побитое оспой, небо. Пустошь от Хорселла до Мэйбери теперь была совершенно пуста, и человеческие голоса не оглашали её, точно так же, как голоса птиц или животных. Ничего живого не осталось вокруг дымящегося котлована.

Скорее всего, Чобхем, Уокинг и Оттершоу узнали о произошедшей катастрофе одновременно. В это время лавки и магазины в Уокинге были уже все закрыты, и толпы людей, привлечённых слухами о марсианах, прилетевших на Землю и заинтересовавщись ими, отправились дружными толпами через Хорселлский мост, а дальше по сельской дороге, обрамлённой вересковыми изгородями по направлению к пустоши и котловану.

Для любопытной местной молодёжи это был всего лишь прекрасный повод отправиться после тяжёлого рабочего дня на променад, поболтать и пофлиртовать по дороге. Тёмная дорога, по которой в обычные дни вряд ли за день проезжала пара повозок, теперь превратилась в шумный проспект, и сотни звонких голосов и смешков неслись над ней.

Само собой разумеется, ни в Чобхеме, ни в Уокинге никто не ведал, что в эти самые мгновения цилиндры окончательно развинитились, и до трагедии оставались считанные минуты.

Пользуясь передышкой, Гендерсон отослал велосипедиста-посыльного на почту отправить телеграмму со специальным сообщением для вечернего выпуска своей газеты. Люди как будто заражались друг от друга сильным волнением, и это чувство накатывало на всё собранное здесь сообщество.

Итак, начнём хронометраж. В половину девятого вечера, за считанные минуты до жуткой гибели делегации, на краю котлована скопилось не менее трёхсот человек, и от дороги, чтобы поглазеть на марсиан, двигалась толпа ещё больше. Среди толпы я обнаружил трёх полицейских, один из них был конный, в соответствиями соо строжайшими инструкциями Стэнта, они стрались всячески охолонуть толпу и не допустить её к краю котлована и к цилиндру. Не все были согласны, и несколько горячих голов, каких всегда немало там, где собирается большая толпа и можно покричать и побуянить вволю, по-прежнему прокладывала путь к проклятому логу.

В момент, когда марсиане стали вылезать из своего убежища, Стэнт и Огильви, опасаясь неизбежного столкновения и любых провокаций с любой стороны, отправились в Хорселл слать телеграммы в полковые казармы с просьбой прислать роту солдат для поддержания порядка и ограждения инопланетян от возможных нападений хулиганов. Уж чего-чего, а насилия в отношении гостей они допустить не могли. Вот они то и возвращались снова во главе несчастной делегации. Потом немногие уцелевшие после смертельной трагедии люди подробно описывали то же самое, что видел и я – последовавшие один за другим три выброса ядовито-зелёного дыма, нараставшее гудение и стремительные, ослепительные вспышки пламени с небольшими паузами между ними.

Опасность, грозившая делегации была многократно большей, чем у меня. В своём спасении многие уцелевшие не уставали благодарить вересковый холм с песчаными проплешинами, оказавшийся между ними и источником смертельного луча. Оказавшихся укрытыми холмом луч не достиг – его энергия не могла пробивать столь мощные природные заслоны. Окажись крутящееся параболическое зеркало всего на несколько ярдов выше, никому из живых уцелеть бы не удалось. Все уцелевшие в один голос повторяли одно и тоже, и было видно, с какой силой в их мозгах запечатлелось произошедшее, малейшие детали начала катастрофы, картины падающих и корчащихся на земле людей, ощущение того, что всё происходит в соответсвие с каким-то тщательно выработанным планом, и ужас от чувства приближения какой-то чудовищной невидимой руки, траекторию которой в сумерках можно было проследить только по стремительно зажигающимся кустарникам.

Затем, по их словам, над их головами, заглушая мерный гул, идущий из котлована, произошла ослепительная вспышка, и нестерпимо яокий луч скользнул по вершинам буков, росших по сторонам дороги, а в торцовом доме, приближенном к пустоши, с грохотом обвалилась каминная труба, в стороны со страшным треском стали разлетаться кирпичи, зазвенели и рухнули стёкла и ставни, а потом рухла часть облицованного плитками фронтона, и стал заниматься огнём обнажившийся чердак.

Едва полыхнули кроны деревьев, и луч стал метаться по округе, толпа, как завороженная замерла и несколько секунд находилась словно в ступоре, не пытаясь ничего предпринять несмотря на кромешный ужас, объявший всех. Люди, как будто не могли поверить, что огонь в состоянии коснуться и их. Они смотрели на взметённые дикой силой взвихренные листья, падающие, обугливающиеся сучья. Лишь только тогда, когда луч прошёлся по людям и вспыхнули шляпы и одежда, и раздались первые дикие, нечеловеческие вопли, всё пришло в хаотическое движение.

Через секунду отдельные крики и завывания слились в сплошной нечленораздельный гул. Полицейский, уже бросив поводья и схватившись руками за голову, громко вопя, скакал прямо через толпу.

– Нашествие! Идут! Идут! – взвизгнул откуда-то женский голос, и извивающася толпа, стала пятиться, отползая к Уоркингу. Люди натыкались друг на друга, давили друг друга, не обращая внимания на тела мёртвых, оползавших на землю. Все стали разбегаться в разные стороны, подобно стаду испуганных баранов. Между двумя высокими насыпями, ограничивавшими дорогу с двух сторонон, благодаря ужасу и абсолютной темноте произошла свирепая давка, и многие погибли там. Две пожилые женщины и мальчик, затоптанные метущейся толпой, умирали посреди всего этого ужаса и тьмы.

7. Как мне удалось добраться до дома

Я не помню, что я чувствовал в первые мгновения нападения. Помню только, что бежал, спотыкаясь о горящие пни и сучья, деревья, продираясь сквозь обжигающий жар горящего кустарника. Мрачная пелене нечеловеческого ужаса словно сковала мою душу невидимыми обручами, и невидимый мстительный луч, только что пронёсшийся над моей головой, казался мне мистическим мечом какого-то древнего возмездия, возмездия невесть за что, может быть, за грехи моих отцов, может быть за прегрещения всех, всего народа! В эти мгновения ужас родил во мне абсолютную уверенность, что убийственная огненная длань замахивается именно на меня, и смерть пришла именно за мной, а потому спасения нет. Луч летал столь стремительно, что я понимал, насколько его возможности больше возможностей моих ног. Я стал задыхаться. Меж перекрёстком и Хоселлом я выбрался из мелкого овражка и зигзагами побежал в сторону перекрёстка. Я бежал так быстро, что наконец окончательно сбил дыхание. Волнение и усталость сомкнулись надо мной пеленой ужаса, и я на бегу стал терять сознание. Меня повело, я пошатнулся и свалился в канаву у дороги, что была невдалеке от каменного моста, дороги, через которую можно было добраться к газовому заводу. Я был недвижен. Меня как будто на время не стало.

Я не знаю, сколько времени провёл я в полной неподвижности, должно быть, я пролежал там довольно долго.

Очнувшись, я дико оглянулся по сторонам и резко сел. Несколько минут мне понадобилось на то, чтобы понять, где я, и как тут очутился.

Как ни странно, прошлый ужас слетел с меня вместе с моей одеждой. Шляпы на голове моей не было, запонка с воротничком болталась на груди. Всё как будто оставалось таким же, как было: вокруг была всё та же необъятная ночь, тёмные пространства холмов пред глазами, и неубиваемая никаким лучом Матушка Природа тоже была вокруг, в той же степени, как испепеляющий душу страх, ощущение угрозы и полной обречённости перед ней. Тогда сам воздух был насыщен запахом смерти. И вдруг всё как будто перевернулось, и я стал чувствовать совсем другое. Я не знаю, что произошло, почему так изменилось вдруг моё настроение. Во мне как будто какая-то внешняя сила переключила невидимый тумблер, и сделав только одно это переключение, я незаметно для самого себя перешёл в какую-то новую стадию – снова стал самим собой, каким был год назад, неделю, каким был вчера и несколько минут назад – рядовым скромным служащим, горожанином, примерным семьянином и посетителем клуба.

Я словно стал действующим лицом собственного кошмара, страшного сна, и все картины, представавшие предо мной – молчащая, как гроб, пустошь, моё неистовое бегство, похожее на скачки зайца под дулами деревенских охотников, рождественские неистовые, слепящие вспышки света слева и справа, колоссальные взвивы огня пердо мной – все это увлекало теперь меня и производило впечатление долгого болезненного сна. Потом я стал вопрошать себя, я ли это, и мой ли это сон? Что из виденного мной было сном, а что вторглось в мой мозг, как картины реальной жизни? Поверить в то, что всё случившееся со мной было самой настоящей реальностью, а не моей фантазией, я уже не мог!

Я с трудом поднялся. Последствия постоянных падений и ударов о камни теперь давали о себе знать, и стал карабкаться по крутому пандусу моста. Видимо, во время падений пострадали не только мои ноги и руки, но и голова – слушалась она меня теперь очень слабо, да к тому же и сильно болела, так же, как и мои подслеповатые глаза. Я шатался, как пьяный и, вероятно, со стороны производил довольно-таки комическое впечатление. Из-за дальней арки моста вдруг высунулась чья-то голова, и на проезжую часть выпрыгнула чья-то коренастая фигура – это был работяга с большой ивовой корзиной в руке. Второй рукой он вёл за собой маленького мальчика. Проходя мимо, рабочий посторонился и пожелал мне спокойной ночи. Я только и мог, что открыть рот, дабы вступить с ним в беседу, но судорога так сжала мне горло, что я не мог вымолвить ни слова. Из моей глотки раздался только безобразный приветственный клёкот. Рабочий удивлённо посмотрел на меня, кивнул головой и пошёл дальше по мосту, волоча ребёнка за собой.

Экспресс на Мэйбери – прерывистая полоса клубящегося белого дыма и светящаяся полоса квадратных окон – унёсся на юг, туки-тук, стучали колёса. Несколько секунд – и его нет! Кучка людей оживлённо жестикулировала у ворот дома на окраине так называемой Восточной Террасы. Ощущение, что я вернулся в реальный, знакомый мне мир, перебивалось меж тем тревожным воспоминанием – а что было там, у этого котлована? Я что-то нафантазировал? У меня был припадок сумасшествия? Всё виденное было слишком нереально, слишком фантастично, чтобы поверить во всё это!

«Нет, – отмахнулся я от вороха тревожных фантомов, – Нет! Это видение, этого не было! Этого просто не могло быть!».