Читать книгу «Когда умрёт капитализм? Контрреволюция и бунт» онлайн полностью📖 — Герберта Маркузе — MyBook.
image
cover








В этой массе интеллигенция играет жизненно важную роль не только в процессе материального производства, но и во все более научном манипулировании и регулировании потребления и «продуктивного» поведения. Процесс реализации капитала вовлекает в свою орбиту все большие слои населения – он выходит за рамки рабочего класса «синих воротничков». Маркс спроектировал структурные изменения, которые расширяют базу эксплуатации, включая ранее «непроизводительные» работы и услуги. Уже не отдельный работник, а скорее социально объединенная рабочая сила становится фактическим агентом коллективного трудового процесса. Различные конкурирующие трудовые силы, составляющие производительную машину в целом, очень по-разному участвуют в непосредственном производстве товаров (здесь, скорее, продуктов). Один человек работает руками, другой – головой, один – менеджером, инженером, технологом и так далее, другой – наблюдателем, третий – непосредственным чернорабочим или простым помощником.

Таким образом, все больше и больше функций рабочей силы подпадают под непосредственную концепцию производительного труда и рабочих в рамках концепции производительных рабочих. Они непосредственно эксплуатируются капиталом… [Совместная деятельность коллективного работника приводит] немедленно к коллективному продукту, который в то же время является совокупностью товаров, и безразлично, выполняет ли функция отдельного рабочего, который является только членом этого коллективного рабочего, более отдаленный или близкий к непосредственному ручному труду… Деятельность этой объединенной рабочей силы заключается в ее непосредственном производительном потреблении капиталом – самореализации капитала, немедленном создании прибавочной стоимости.

Таким образом, во внутренней динамике развитого капитализма «понятие производительного труда неизбежно расширяется», а вместе с ним и понятие производительного работника, самого рабочего класса. Изменение не просто количественное: оно затрагивает всю вселенную капитализма.

Расширенная вселенная эксплуатации – это совокупность машин – человеческих, экономических, политических, военных, образовательных. Она контролируется иерархией все более специализированных «профессиональных» менеджеров, политиков, генералов, преданных поддержанию и расширению своего соответствующего доминиона, все еще конкурирующих в глобальном масштабе, но действующих в высших интересах капитала нации в целом – нации как капитала, империалистического капитала. Правда, этот империализм отличается от своих предшественников: на карту поставлено нечто большее, чем сиюминутные и конкретные экономические требования.

Если безопасность нации теперь требует военного, экономического и «технического» вмешательства, когда местные правящие группы не выполняют работу по ликвидации народных освободительных движений, то это потому, что система больше не способна воспроизводить себя с помощью своих собственных экономических механизмов.

Эта задача должна быть выполнена государством, которое сталкивается на международной арене с воинствующей оппозицией «снизу», что, в свою очередь, разжигает оппозицию в метрополиях.

И когда сегодня смертельная игра силовой политики приводит к эффективному сотрудничеству и эффективному разделению сфер влияния между государственно-социалистической и государственно-капиталистической орбитой, эта дипломатия предусматривает общую угрозу снизу. Однако «внизу» находятся не только несчастные на земле, но и более образованные и привилегированные человеческие объекты контроля и репрессий. В основании пирамиды преобладает распыление.

Она превращает всего человека – тело и разум – в инструмент или даже часть инструмента: активный или пассивный, продуктивный или восприимчивый, в рабочее и свободное время он служит системе.

Техническое разделение труда делит само человеческое существо на частичные операции и функции, координируемые координаторами капиталистического процесса.

Эта техноструктура эксплуатации организует обширную сеть человеческих инструментов, которые создают и поддерживают богатое общество.

Ибо, если он не принадлежит к безжалостно подавляемым меньшинствам, индивид также извлекает выгоду из этого богатства.

Капитал в настоящее время создает для большинства населения метрополий не столько материальные лишения, сколько управляемое удовлетворение материальных потребностей, превращая все человеческое существо – разум и чувства – в объект управления, направленный на производство и воспроизведение не только целей, но также ценностей и обещаний о системе, ее идеологическом рае. За технологической завесой, за политической завесой демократии появляется реальность, всеобщее рабство, потеря человеческого достоинства в заранее подготовленной свободе выбора.

И структура власти больше не «сублимирована» в стиле либеральной культуры, даже не лицемерна (сохраняя при этом хотя бы «формальности», оболочку достоинства), а жестока, отбрасывая все претензии на правду и справедливость.

Ложь и правда, хорошее и плохое открыто становятся категориями политической экономии; они определяют рыночную стоимость людей и вещей.

Товарная форма становится универсальной, и в то же время с исчезновением свободной конкуренции «врожденное» качество товара перестает быть решающим фактором его конкурентоспособности. Президента продают, как автомобиль, и кажется безнадежно старомодным судить о его политических заявлениях с точки зрения их правдивости или лжи – что подтверждает их, так это их качество для сохранения или получения голосов.

Безусловно, президент должен быть в состоянии выполнять функцию, для которой он куплен: он должен быть в состоянии обеспечить ведение бизнеса в обычном режиме. Точно так же качество автомобиля определяется (и ограничивается) нормой прибыли.

Автомобиль тоже должен выполнять функцию, для которой он куплен, но на это «техническое» качество «накладываются» качества, требуемые политикой продаж (чрезмерная мощность, изнурительный комфорт, блестящий, но плохой материал и так далее). Поскольку товарная форма становится универсальной и объединяет отрасли материальной и «высшей» культуры, которые ранее сохраняли относительную независимость, это выявляет существенное противоречие капитализма в его предельной концентрации: капитал против массы работающего населения в целом. Внутри этой зависимой массы иерархия позиций в процессе производства приводит к постоянным классовым конфликтам – конфликтам непосредственных интересов, например, между высокооплачиваемыми техниками, экспертами и всевозможными специалистами, с одной стороны, и, с другой стороны, рабочим, который страдает от такого применения технологии; между организованным трудом и субпролетариатом национальных и расовых меньшинств.

«Непроизводительная» интеллигенция пользуется большей свободой передвижения, чем производительный рабочий. И все же отделение от контроля над средствами производства определяет общее объективное состояние наемных работников: состояние эксплуатации – они воспроизводят капитал. Распространение эксплуатации на большую часть населения, сопровождаемое высоким уровнем жизни, является реальностью, стоящей за фасадом общества потребления; эта реальность является объединяющей силой, которая объединяет за спиной отдельных людей самые разные и конфликтующие классы основного населения.

III

Эта объединяющая сила остается силой распада.

Тотальная организация общества под властью монополистического капитала и растущее богатство, создаваемое этой организацией, не могут ни отменить, ни остановить динамику его роста: капитализм не может удовлетворить потребности, которые он создает.

Повышение уровня жизни само по себе выражает эту динамику: оно вынуждало постоянно создавать потребности, которые могли быть удовлетворены на рынке; в настоящее время оно поощряет трансцендентные потребности, которые не могут быть удовлетворены без отмены капиталистического способа производства. По-прежнему верно, что капитализм растет через растущее обнищание и что обнищание будет основным фактором революции – хотя и в новых исторических формах. В марксистской теории первоначально обнищание означало лишения, неудовлетворенные жизненные потребности, в первую очередь материальные. Когда эта концепция больше не описывала положение рабочего класса в развитых индустриальных странах, она была переосмыслена в терминах относительной депривации: по отношению к имеющемуся общественному богатству, культурному обнищанию.

Однако это переосмысление предполагает ошибочную преемственность в переходе к социализму, а именно улучшение жизни в рамках существующего универсума потребностей. Но то, что поставлено на карту в социалистической революции, – это не просто расширение удовлетворения в рамках существующего универсума потребностей, или сдвиг удовлетворения с одного (более низкого) уровня на более высокий, но разрыв с этим универсумом, качественный скачок. Революция включает в себя радикальную трансформацию самих потребностей и стремлений, как культурных, так и материальных; сознания и чувствительности; рабочего процесса, а также досуга. Эта трансформация проявляется в борьбе с фрагментацией работы, необходимостью и производительностью глупых выступлений и глупого товара, против жадного буржуазного индивидуума, против рабства под маской технологии, лишения под маской хорошей жизни, против загрязнения окружающей среды как образа жизни. Моральные и эстетические потребности становятся основными, жизненно важными потребностями и ведут к новым отношениям между полами, между поколениями, между мужчинами и женщинами и природой. Свобода понимается как коренящаяся в удовлетворении этих потребностей, которые являются чувственными, этическими и рациональными одновременно. Если новые левые подчеркивают борьбу за восстановление природы, за общественные парки и пляжи, за пространства спокойствия и красоты; если они требуют новой сексуальной морали, освобождения женщин, то они борются против материальных условий, навязанных капиталистической системой и воспроизводящих эту систему.

Ибо подавление эстетических и моральных потребностей является средством господства. Маркс видел в развитии и распространении жизненно важных «избыточных» потребностей, помимо основных потребностей, уровень прогресса, на котором капитализм созрел бы для своего конца: «Великая историческая роль капитала заключается в создании избыточного труда, труда, который является излишним с точки зрения простой потребительной стоимости, простого существования. Историческая роль капитала выполнена, как только (с одной стороны) уровень потребностей был развит до такой степени, что избыточный труд сверх работы для удовлетворения потребностей сам по себе стал всеобщей потребностью, порожденной самими индивидуальными потребностями, и (с другой стороны) когда строгая дисциплина капитала обучала последующие поколения трудолюбию, и это качество стало общим достоянием нового поколения…»

Всеобщая потребность в работе, отличной от потребностей и превышающей их, рассматривается здесь как развивающаяся из индивидуальных потребностей – только при таких условиях индивидуумы сами определяют цели, приоритеты и направление своей работы. На самой продвинутой стадии капитализма, когда работа для удовлетворения потребностей технически сведена к минимуму, всеобщая потребность в прибавочной работе ознаменовала бы разрыв, качественный скачок. Историческим локусом революции является та стадия развития, на которой удовлетворение основных потребностей создает потребности, выходящие за рамки государственно-капиталистического и государственно-социалистического общества. В росте этих потребностей заключаются радикально новые импульсы революции. Настаивание на них никоим образом не указывает на ослабление или даже отказ от основного требования всех революций, а именно удовлетворение материальных потребностей для всех. Но это выражает осознание того, что с самого начала удовлетворение жизненно важных материальных потребностей в революции должно происходить под горизонтом самоопределения – мужчин и женщин, которые отстаивают свою свободу, свою человечность в удовлетворении своих жизненно важных материальных потребностей. Человек есть и остается животным, но животным, которое реализует и сохраняет свое животное существо, делая его частью себя, своей свободы как Субъекта.

Центробежные силы, которые проявляются в возникновении превосходящих потребностей, действуют за спиной капиталистических менеджеров, и они порождаются самим способом производства. Растущая производительность труда, сопровождаемая сокращением использования рабочей силы, используемой в производстве товаров, вызывает необходимость внутреннего расширения рынка, аналог внешнего империализма. Установленный способ производства может поддерживать себя только путем постоянного увеличения массы предметов роскоши и услуг, выходящих за рамки удовлетворения жизненно важных материальных потребностей (удовлетворение этих потребностей требует все меньшего количества рабочего времени), что означает увеличение потребительского населения (массы покупательной способности), способного покупать эти товары. Страдание от неудовлетворенных жизненно важных потребностей отменяется для большинства населения; откровенная бедность «сдерживается» меньшинством (хотя и растущим) из населения.

Технический прогресс и массовое производство «предметов роскоши» создают и воссоздают, наряду с миром отчужденного труда (в ежедневной рекламе и демонстративной демонстрации товарного богатства), образы мира легкости, наслаждения, удовлетворения и комфорта, который больше не представляется исключительной привилегией элиты, но скорее в пределах досягаемости масс.

Технические достижения капитализма врываются в мир разочарования, несчастья, репрессий. Капитализм открыл новое измерение, которое одновременно является жизненным пространством капитализма и его отрицанием. Производство товаров и услуг в расширенных масштабах сокращает базу для дальнейшего капиталистического развития.

Развитие «третичного сектора», сектора «услуг», отныне происходит в ускоренном ритме. Это поглощает растущие требования и требует все больше непроизводительных инвестиций. Рост этого сектора создает неравновесие в балансе сил, который до сих пор полностью зависел от увеличения объема товаров и прибыльности производства.

Это не парадокс, если производитель начинает все больше и больше отступать перед потребителем, если воля к производству ослабевает перед нетерпением потребления, для которого приобретение произведенных вещей менее важно, чем удовольствие от живых вещей…

Бунт молодого поколения против общества потребления – это не что иное, как интеллектуальное проявление воли выйти за пределы индустриальной эпохи, поиск нового типа общества, которое каким-то образом выходит за рамки общества производителей.

Конечно, «наслаждение живыми вещами» предполагает их производство – хотя и не полностью! Многие из них уже есть; их просто нужно перераспределить. И вещи, необходимые для удовлетворения материальных потребностей для всех, могут быть произведены с минимумом отчужденного труда. Но создание адекватной прибавочной стоимости требует не только интенсификации труда, но и увеличения инвестиций в ненужные и прибыльные услуги (реклама, развлечения, организованные поездки) при одновременном пренебрежении и даже сокращении неприбыльных общественных услуг (транспорт, образование, социальное обеспечение). Несмотря на это, монополистическому капитализму угрожает насыщение инвестиционного и товарного рынков. Конкурентное потребление должно постоянно увеличиваться, что означает, что высокий уровень жизни увековечивает жизнь во все более бессмысленных и бесчеловечных формах, в то время как бедные остаются бедными, а число жертв prosperitas Americana растет. Кажется, что это противоречие между тем, что есть, и тем, что возможно и должно быть, проникает в сознание зависимого населения в очень конкретных формах. Осознание иррациональности целого отрицательно влияет на производительность системы.

Фетишизм товарного мира истощается: люди видят структуру власти, стоящую за предполагаемой технократией и ее благами. За пределами небольших радикальных меньшинств это осознание все еще неполитично, спонтанно; снова и снова подавляемое; «идеологическое», но оно также находит выражение в самой основе общества.

В распространении диких забастовок, в воинствующей стратегии захвата фабрик, в отношении и требованиях молодых рабочих протест обнаруживает восстание против всех навязанных условий труда, против спектакля, на который человек обречен.

Молодое поколение, которое уже потрясло кампусы, проявляет признаки беспокойства на заводах индустриальной Америки. Многие молодые рабочие требуют немедленных изменений в условиях труда и отвергают дисциплину фабричного труда, которую пожилые рабочие приняли как рутину. Они не только возражают своим бригадирам, но и повышают голос в профсоюзных залах, жалуясь на то, что их профсоюзные лидеры действуют недостаточно быстро. [Молодые рабочие] лучше образованны и хотят равного отношения со стороны начальства на заводе. Они не так боятся потерять работу, как мужчины постарше, и часто оспаривают приказы бригадира.

Человек знает, что он может жить иначе. Нередки акты индивидуального и группового саботажа. Прогулы достигли огромных масштабов! Среди наемных работников (торговый персонал, офисные работники и так далее) бросается в глаза безразличие – даже враждебность – к работе: человеку все равно. «Эффективность» устарела; это все равно продолжается.

Раньше, в период свободной конкуренции, функционирование капитализма во многом зависело от ответственного отождествления человека со своей работой, своей функцией – отождествления, навязанного рабочему, но являющегося неотъемлемой частью хорошего бизнеса для буржуа: банкротство угрожало равнодушным и неэффективным. Сегодня, когда целый сектор экономики (сельское хозяйство) и крупный сектор промышленности зависят от государственных субсидий, банкротство больше не представляет угрозы.

Для подавляющего большинства населения разум и тело всегда воспринимались как инструменты «социально необходимых» болезненных действий. Фактически вся культура, и особенно интроецированная религия и мораль, настаивали на этой необходимости – части человеческой судьбы, предпосылке вознаграждения и удовольствия.

Рациональность репрессий, организованных при капиталистическом способе производства, была очевидна: они служили победе над дефицитом и господству над природой; они стали движущей силой технического прогресса, производительной силой. Сегодня происходит обратное: это подавление теряет свою рациональность. «Аскетизм внутреннего мира» плохо сочетается с обществом потребления; его с удвоенной силой заменяет кейнсианство.

С удвоенной силой: сама политика, которая должна была обеспечить дальнейший рост капитализма, сделала это, усугубляя его противоречия. В Соединенных Штатах, которые все еще являются защитниками «капитала в целом», эта защита потребовала создания военной машины, которая стала лидером в контроле над капиталом. Глобальная экспансия доведена до предела: в Латинской Америке, в Азии, в Европе американской гегемонии фактически брошен вызов.