Уже много лет был мир на земле Добробрана, благодаря мудрой политике вдовствующей королевы Элисандры. Муж её, король Салозар, умер много лет назад от страшной болезни, за короткое время превратившей пышущего здоровьем нестарого ещё мужчину, настоящего гиганта в прикованную к постели развалину. Выданная за муж за Азгорское море дочь Салозара обвинила мачеху в убийстве отца, узурпации власти и навязыванию чуждой веры, приведя легионы мужа на земли родины. Но после долгой кровопролитной войны была разбита в решающей битве в долине Дев, и бежала на родину мужа, опасаясь расправы. Утвердившись на троне, Элисандра стала править одна, и хотя естественное увядание не обходило её стороной, она всякий раз отвечала отказом, сватавшимся к ней лордам.

Ехавший на ослике молодой человек лет двадцати семи был остановлен одетым в кольчугу и железную каску с широким щитком для носа городским стражником:

– Куда?

– Пусти меня, добрый человек, – ответил путник, глядя в суровое лицо воина и вся процессия на подходе к почерневшему от дождя и солнца подвесному мосту над глубоким рвом, с заострёнными кольями на дне, замерла и загудела нервно, не понимая причины проволочки. – Ведь скоро ночь и звери, как обычные, так и двуногие, уже готовы покинуть своё логово.

– Кто таков? – спросил стражник подозрительно, не убирая с дороги копья. – Откуда мне знать, может ты и есть первый разбойник?

– Я не разбойник, – с мягкой улыбкой ответил ему странник. – Я иду по миру, собирая по крупинкам его мудрость.

– Ты либо вор, либо блаженный. Но мне нет дела до этого, оплачивай городской сбор в две медные монеты и въезжай, не задерживая других. Если конечно ты не нищий.

– Я не нищий, я богат духом и с радостью раздаю свои сокровища первым встречным.

– По тебе не скажешь, – хмуро заметил воин, разглядывая собеседника. Тот был среднего роста, худощав, чёрные волосы, схваченные медным обручем, падали ему на плечи. Был он смугл, с узким обветренным лицом и проницательными карими глазами. Одет в посеревший от времени некогда чёрный плащ с капюшоном, перехваченный в поясе бечевой, а на ногах носил сандалии из толстой кожи. Позади седока к крупу ослика был приторочен небольшой дорожный мешок.

– Пусти его, солдат, от него не убудет. Я заплачу за него, – сказала стражнику миловидная круглолицая девушка из окна поравнявшейся с ними кареты, протягивая деньги.

– Спасибо, юная леди! – крикнул путник, вслед тронувшейся карете и очередь у ворот вновь пришла в движение, чтобы вскоре раствориться в переулках городских кварталов.

***

Добробран был главным городом одноимённого королевства, состоящего из семидесяти с небольшим рыцарских замков, вольных городов и торговых посёлков окрестных земельных Магнатов, славных своими осенними ярмарками. Города не имели отдельного самоуправления – они также платили налоги и штамповали королевскую монету, в чём была их вольность, так это в том, что жители рождались свободными людьми, в отличие от принадлежавших Магнатам крестьян, служивших товаром наряду с землёй, недвижимостью и скотом.

Королевство по форме напоминало вытянутый овал, расширявшийся в северной части и сужавшийся к югу. На севере соседствовало с Домом Рей Гарда, лишь недавно сформировавшимся как единое государство из пяти некогда формально объединённых королевств. На юге его естественным пределом было Азгорское море, куда впадала бурлящая полноводным потоком на каменистых порогах Лея, разбиваясь в своей дельте на сотню рукавов, протоков и мелких речек. Красавица Лея давала жизненную силу южным пустынным районам, кормила рыбой и хлебом заливных лугов, беря своё начало далеко на севере, в верховья Скалистых холмов, словно нанизывая на себя примерно посередине оба государства. С запада границы королевства обрамляло море, с востока дружественное княжество Ланчестерон, владыка которого поддержал Элисандру во время войны с Византием. За морем лежал уже названный Византий, королевство Азгора и Ахеронское царство, являвшиеся центром Серединного мира.

Вопреки легенде свою столицу предки Салозара не строили, они пришли сюда во время великого переселения, когда лёд метровым слоем сковал их земли, на севере превратив в безжизненные, ледяные пустыни. Прежние хозяева города и всех земель от Скалистых холмов до моря, (цивилизация которых переживала явный упадок, хотя и была гораздо выше, чем у пришлых племён), особого сопротивления не оказывали, предпочтя присоединиться к тем, кого не могли победить. И возможно, поэтому Добробран, что в переводе с языка исконных жителей, айнов, означало «дом благой веры», не был стёрт с лица земли. Позже ассимилировавшиеся с переселенцами аборигены на тот момент давно покинули свою столицу, и жили в деревнях и каменных замках из её руин по течению реки, растеряв древние знания, а взорам измученных долгими переходами людей предстало заросшее молодой порослью безжизненное поселение. Поразившее невиданными доселе монументальностью, масштабом и красотой.

Исход был так давно, что о нём мало кто помнил, но ещё меньше было тех, кто знал об его причинах. Боги прокляли айнов, закрыв небо завесой облаков, такой плотной, что солнце не могло пробиться сквозь них. Долгие годы без лета, почти полностью выкосили этих удивительно рослых людей, настоящих гигантов, которым требовалось немало пищи, а выжили из них самые изворотливые и как ни странно слабые – это был чудовищный естественный отбор, поставивший крест на процветающей цивилизации. Река замёрзла, метели, дуя неделями и месяцами, заносили Добробран снегом так, что даже шпили самых высоких зданий оказались едва видны.

Когда тучи рассеялись, и вышло солнце, пришла большая вода, и чёрный дождь лил с неба, не переставая, превратив всё вокруг в бескрайнее море. Вода уходила неспешно в течение нескольких лет, а вместе с нею безжалостный мор из–за зловонных гор разлагающихся трупов косил оставшихся в живых, доделывая начатое годами без лета. Но не кому было убирать принесённую водой землю, хоронить мёртвых и бороться с паводком, ведь те, кому посчастливилось выжить бежали отсюда, ибо считали они, что город их проклят. Что было правдой из этих сказаний навсегда осталось загадкой, во всяком случае, теперешняя столица Добробрана оказалась завалена грунтом до середины вторых этажей. Новые жители, не утруждая себя раскопками, вживались в существующую реальность, приспосабливая засыпанные этажи под подвалы, а до половины, вросшие в землю десяти футовые двери под окна.

От легендарных времён остался величественный город, равномерно застроенный каменными зданиями с востока на запад. Жилища сооружали из прочного материала, зимой удерживавшего тепло внутри, а летом не пускавшего зной. То была не отдельная хаотичная застройка, а цельный комплекс с этажностью, доходившей до пяти и семи ярусов. Потолки в домах были высокими, как и дверные проёмы. В каждом жилище имелись отвод бытовых стоков и подведение питьевой воды, что казалось немыслимой роскошью привыкшим к кочевым условиям завоевателям.

Постепенно прежнее великолепие сменили руины; высотные здания оказались разобраны, из них новые хозяева строили неуклюжие постройки, пока со временем не научились делать вполне приличные здания в несколько этажей, крытые железом и черепицей. Проблема оказалась в том, что камня, из которого возводили дома аборигенов, не было в округе; всё больше не идущий в сравнение с ним известняк и ракушечник, что привело к окончательному сносу всех прежних строений. Из которых позже выстроили Верхний город и резиденцию королей Высокий замок.

На момент появления северян от былого величия народа, населявшего земли Добробрана осталось лишь невнятное эхо. Сам он постепенно вырождался, (ассимилируясь с переселенцами, позаимствовавших не только землю, но со временем и веру исконных жителей), хотя ещё даже местные женщины были выше мужчин северян. То были светлоглазые, светловолосые исполины, веровавшие в единого Бога и его пророка, указавшего человечеству путь к праведности и чистоте. Именно Бог, которого звали они Триолан, через Ария своего наместника на земле привёл их сюда, наделив мудростью и семью основами новой веры. Главной из которых была вера в мудрого Бога, как в благого творца и в его пророка принёсшего людям благую веру и указавшего путь нравственного развития. Он представлялся верующим первосвященником, воином и скотоводом, бойцом, образцовым главой дома и покровителем людей всего мира. Проповедь пророка носила ярко выраженный этический характер, осуждала насилие, восхваляла мир между людьми, честность, созидательный труд и утверждала веру в единое божество.

Согласно учению Ария свет (всё равно природный или искусственный), является зримым божественным образом, поэтому желая обратиться к нему, последователи учения становились лицом к свету, представлявшему для них направление молитвы. В большинстве своём уверовавшие в единого Бога люди являлись огнепоклонниками и потому ночные молебны при свете горящих алтарей по праздникам являлись обычным делом. На новый год, торжественно отмечавшийся в день весеннего равноденствия, огненное море пылающих факелов стекалось к главному храму, у которого читались молитвы одетыми в белые одежды Первосвященниками и приносились жертвоприношения.

Священна была не сама постройка, а храмовые огни в ней, как душа в человеческом теле, которые не гасились долгие годы и служители из поколения в поколение поддерживали горящее пламя, одевая на голову специальные маски с прорезями для глаз, дабы не осквернять пламени своим дыханьем. У храма с семью мраморными колонами при входе сидел на земле огромный каменный Триолан, представлявший собой бородатого старца с непокрытой лысой головою в белой рубахе из цельного куска материи, имевшей ровно семь швов и подпоясанную тонким поясом из семидесяти нитей белой овечьей шерсти.

По преданию каменное изваяние пришло сюда само и село у холма над рекою, с которого потом и начался город, ставший столицей великой империи. Но все империи рано или поздно превращаются в прах, а на смену одним богам приходят другие и теперь на месте древнего истукана стояла колоннада Непорочной Девы, ставшей святыней нового Добробрана. А крылатое солнце, символ веры предков сменили три фазы луны, как ипостаси трёх жизненных циклов.

Если в давние времена прежние жители придавали большое значение чистоте жилищ и улиц, как и личной гигиене, обустраивая общественные бани, то теперешних хозяев это, похоже, волновало мало и даже столица королевства, изрядно пропахла нечистотами и смрадом гниющих тел, а ванная комната была далеко не в каждом доме. На главных улицах ощущалось зловоние отхожих мест, задние дворы провоняли дерьмом и мочой; лестничные клетки пропахли гниющим деревом и крысиным помётом, а кухни таверн смердели порченым углём и бараньим жиром. Жители выплёскивали содержимое ночных горшков и лоханок прямо на улицу, на горе зазевавшемуся прохожему и увернуться от льющихся из окон нечистот было не просто. Застоявшиеся помои образовывали смрадные лужи, неугомонные городские свиньи, которых было великое множество, дополняли картину, а блохи, вши и клопы кишели как в жилищах богатых, так и в домах бедняков.

Ширина выложенной брусчаткой важной магистрали, ведущей к Касагранде или Высокому замку, составляла до восьми ярдов; второстепенные улицы и переулки были значительно уже – не более семи футов, но иногда в Верхнем городе встречались проулки шириною в ярд. Уличное движение составляли три элемента: пешеходы, повозки, животные, ведь от заставы к бойне на Мясном рынке часто гнали стада.

Непроветриваемые комнаты постоялых дворов смердели затхлой пылью, жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских – слезящей глаза щёлочью, из боен – свернувшейся кровью. Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта разило гнилыми зубами, из их животов луковым супом, а от тел, если они были уже не молоды старым сыром, кислым молоком и болезнями. Воняла Лея от сливаемых в неё нечистот, воняли площади и базары, воняли храмы Непорочной Девы немытыми телами своих прихожан, воняло под мостами и во дворах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника – как жена мастера, воняло всё дворянство и даже от королевы пахло старой козой и зимою и летом. В столице, замках, городах и сёлах не существовало ни единого вида человеческой деятельности, ни созидательной, ни разрушительной, ни единого выражения зарождающейся или отмирающей жизни, которую бы постоянно не сопровождала вонь.

***

Доморощенные пророки и их идеи спасения мира сквозь трансформацию бытия не интересовали Бальтазара. Ему повезло, он родился в богатой семье и, хотя его благосостояние уменьшилось в разы с приходом к власти Элисандры, он всё ещё мог позволить себе не заботиться о пропитании. Днём старик бродил по улицам, выискивая что-то необычное в поведении людей, в проповедях бродячих пастырей и хотя не находил, того чего искал всё ещё не терял надежды.

Вечерами экзарх обкладывался книгами в свете горящих канделябров, выискивая в них намёки на развитие дальнейших событий. Он просматривал книгу за книгой, лишь ненадолго давая глазам отдохнуть; вечер сменяла ночь, ночь – утро, а ответа на мучающие его вопросы всё также не было. Бессонные ночи и проводимые в скитаниях по городу дни сказались на нём; и так не особо полный Бальтазар, похудел ещё больше, черты его обветренного лица заострились, глаза впали – теперь он выглядел не мудрецом и провидцем, а самым обычным полоумным бродягой.