Андрей в этот день начал писать дневник, но написал всего одну страницу, затем подумал, вырвал ее и разорвал. На этом его дневник, верно, и кончится. Хотя пропуски у нас и в руках, но мы еще не решили как ехать; нас смущают слухи о том, что немцы не пропускают офицеров, едущих в Армию, на границе Украины и Дона.

22.08.1918. Утром ходили в Купеческий сад, затем зашли в офицерскую столовую на Крещатике, где за 1 рубль можно получить борщ с кусочком мяса, кашу с салом и стакан чая с 2 кусочками сахара. Там встретили многих могилевцев. Вообще нужно сказать, что в Киеве очень много могилевцев – и служащих, и едущих дальше, и просто отдыхающих. На Крещатике встретили Скугаревского. Говорит, что выступает в каком-то театре. Вечером зашел к Шидловскому. Он сказал, что с таким пропуском можно свободно проехать, и просил зайти за письмами.

23.08.1918. Утром опять слонялись по Киеву, сидели в Купеческом саду и обедали в офицерской столовой. Теперь мы чувствуем себя вполне сытыми, обедая и в столовой, и у Томиловых, а то раньше один обед нас не удовлетворял. В столовой слышали, что будто бы немцы отошли из Могилева по дополнительным статьям к Брестскому договору, и город теперь снова заняли большевики. Известие чрезвычайно неприятное, но я ему не особенно верю. Видел всех трех Тарасевичей. Коля мне рассказывал, как он нес охрану Александровского Дворца в Царском Селе после революции. На улице видел Стася Гофмана. Он, прежде чем начать говорить, с прежней шутливой физиономией ощупал меня кругом и сказал: «Руки и ноги целы. Ну, и слава Богу». Комик и очень симпатичный парень. Сегодня решили с Андреем определенно: ехать без всяких эшелонов, самостоятельно.

Часам к 4 зашли к Шидловскому, чтобы просить у него удостоверения в том, что мы будто бы командированы в область Войска Донского от Министерства внутренних дел Украинской Державы. Он согласился и просил зайти к нему завтра утром в Управление за бумагами. Такие удостоверения, как мы слышали, облегчают проезд в область Войска Донского. Вечер провели в обычных разговорах, получили несколько писем, чтоб отвезти на Дон, и решили выехать завтра вечером. Киев и это неопределенное состояние уже достаточно надоели. Настроение такое, как будто едем не на фронт, а так… куда-нибудь, вполне спокойное и несколько радостное, что едем уже дальше.

24.08.1918. Утром опять бродили по Киеву, причем я всё это время интересовался только выставками в окнах книжных магазинов; главным образом меня привлекали, конечно, книги математического содержания. Снова ходили обедать в офицерскую столовую. После обеда получил от Шидловского в Управлении удостоверение о командировке в станицу Каменскую. Теперь мы решили, что тех бумаг, которыми мы располагаем, вполне достаточно для переезда через Украино-Донскую границу. Андрей зашел к Наде на службу сказать, что мы сегодня бесповоротно уезжаем. Она обещала приехать проводить нас на вокзал.

Пришли домой, пообедали и еще раз сложили вещи. Андрей пошел с Зинаидой Евдокимовной Томиловой закупить нам провиант на дорогу. Когда мы после предложили ей рассчитаться с нею, то она сказала: «Прожили это время, всем хватило, ну и слава Богу. Времена тяжелые и Вам деньги в дороге очень пригодятся», – и отказалась взять от нас что-нибудь за пансион. Таким отношением и в такое время она нас очень тронула; мы, совершенно чужие люди, прожили в такие времена около 10 дней, а она и слышать не хотела о какой-нибудь плате, наоборот предлагала прожить еще день и заявляла, что она очень рада, что мы прожили у нее и внесли «свежую струю» в их жизнь. Нужно полагать, что говоря это, она была искренна, так как, видя их жизнь и нелады ее с сыном, можно согласиться с тем, что посторонние люди, как мы, могли до некоторой степени временно скрасить их внутренние несогласия.

Около 7 часов вечера пили чай, говорили на соответствующие отъезду темы, затем, уже одевшись, посидели в столовой по обычаю и, распрощавшись и поблагодарив за милое отношение, мы вышли из этой гостеприимной и радушной семьи, сопровождаемые самыми лучшими пожеланиями и просьбами писать. Когда же мы подъезжали к вокзалу, то извозчик, обратив наше внимание на надпись «Отхив потягив», обернулся к нам и сказал: «Чтоб им все печенки повытягивало!» Таково отношение в столице Украины к украинизации со стороны простого народа, про интеллигенцию я уже и не говорю.

На вокзале уже были Надя и Вера, которые приехали нас проводить. Среди разговора Надя сказала: «На Дон едут все лучшие люди, и поэтому страшно жалко, когда они гибнут». Я согласился, конечно, с нею и указал, что для того чтобы победить то вопиющее зло, которое охватило теперь Россию, нужны большие жертвы со стороны лучшего элемента. Говоришь «нужны жертвы», а сам в это время как-то и не думаешь, что ты сам можешь сделаться этой жертвой. Это даже и в голову не приходит. Чересчур как-то много у человека в таком возрасте жизни и желания жизни, и ему как-то не хочется верить и не верится, что и он может стать безжизненным трупом. Не знаю как дальше, но пока мысль о смерти не приходит мне совершенно в голову, у меня есть определенная цель и я к ней иду. Теперь же я еду в Армию и считаю это своим долгом. По-моему можно перестать уважать себя, если в такое время, безусловно тяжелое, не сделать ничего для отечества и общества.

Надя с Верой ушли через полчаса, а мы поместились в офицерский вагон 4‐го класса, в котором ехали офицеры, выпущенные из Украинской школы старшин. Интересно было видеть, как эти офицеры с обнаженными шашками и револьверами и криками «держи его» ловили и поймали вора в вагоне. В 11 часов 25 минут ночи мы выехали из Киева и сейчас же залегли спать.

25.08.1918. Едем дальше в вагоне. Я всё время сплю или лежу и встаю только, чтобы поесть и покурить, хотя Андрей ворчит на меня, но я не смущаюсь и продолжаю спать. На станции Знаменка мы пообедали, а потом я опять завалился. Часов около 11 ночи прибыли на станцию Екатеринослав <в настоящее время Днепропетровск. – Ред.>. Здесь пересадка. Пришли в буфет, заняли столик вместе с одним украинским офицером, с которым разговорились по дороге, и начали закусывать. Я вспомнил о том, как мы проезжали через Екатеринослав эшелоном в 1916 г. из Царицына <в наст. время Волгоград> в Одессу. В ожидании поезда на Ростов решили подремать, сидя на стульях в буфете. На этом решении и остановились.

26.08.1918. Часов около 5 утра я проснулся и обратил внимание на компанию из 2 дам и 3 офицеров, которые, сидя недалеко от нас, занимались решением математических и физических задач. Мне показалось довольно странным, что один из них, имевший на правой стороне груди значок об окончании, по-видимому, одного из высших специальных учебных заведений, довольно нетвердо решал задачу на 3-й закон Ньютона. Я присоединился к ним, решил несколько предложенных мне задач, в свою очередь предложил им задачи посолиднее. Таким образом завязался общий разговор, из которого потом я узнал, что этот молодой человек со значком держал к нам в Институт в 1913 г., но провалился по арифметике, а значок этот он получил после окончания Офицерской железнодорожной школы. Теперь я понял, почему он слабо решал довольно простые задачи. Тем не менее компания оказалась очень симпатичной, и мы решили продолжать путь вместе.

В 9 часов утра мы в товарном вагоне выехали дальше. Молодой человек со значком, по фамилии Феттинг⁹, слез вскоре со своей женой, а остальные трое поехали дальше. В 7 часов вечера приехали на станцию Харцызск. Закусили там. Любопытнее всего было то, что все чайные ложки имели отверстия диаметром с винтовочную пулю, так что пить ими нельзя было совершенно. На наш удивленный вопрос: «зачем это?» буфетчик ответил, что «ложки самые демократические и чтобы их не брали с собой любители, то они сделаны негодными для домашнего употребления. Тот же, кто хочет быстро выпить чай, может пить его с блюдечка». Около 12 часов ночи сели опять в товарный вагон и устроились всей компанией так, что все могли лежать. Причем для того, чтобы публика не набиралась, закрыли двери, а если кто старался попасть в этот вагон, то тому говорили, что здесь едут арестованные или что этот вагон в Таганроге попадает в карантин. Теперь уж до Ростова нет пересадок. Посмеялись, поговорили и завалились спать.

27.08.1918. Утром около 8 часов приехали в Таганрог. Андрей отправился на вокзал, а я остался лежать в вагоне. Стояли на станции довольно долго. Наконец двинулись дальше на Ростов; теперь уже у нас создалась уверенность, что мы доберемся до Ростова беспрепятственно. По дороге всё время решали и предлагали друг другу с этой компанией разные задачи и загадки. Наши бумаги и пропуска так и не пригодились, так как у нас их ни разу и не спросили до Ростова, куда мы прибыли около 12 часов дня. Раньше мы думали ехать в Новочеркасск, и Андрей купил уже билеты, так как поезд отходил через полчаса. Но наш попутчик сказал нам: «Я офицер Корниловского полка. Вам незачем ехать в Новочеркасск. Поезжайте в Екатеринодар и там запишитесь». На этом мы распрощались с ним и его женой Ниной Николаевной. Фамилии их я не спрашивал. В Ростове мы побрились, помылись, я постригся, переменил белье в уборной.

Тут, на вокзале, мы познакомились с двумя корнетами, которых я видел на вокзале в Киеве и в Екатеринославе. Плотно пообедали с ними и решили поехать в гостиницу «Петроград» к одному полковнику Добровольческой армии. Корнеты эти – братья Степановы, едут из Москвы; там они были арестованы и просидели 5 дней вместе с 18 тысячами других офицеров, задержанных в Алексеевском училище¹⁰.

Полковник Падейский¹¹ записал нас в 3-ю дивизию¹² к полковнику Дроздовскому¹³ и дал предписание отправиться на станцию Кавказскую в хутор Романовский в штаб 3-й дивизии. Интересно отметить то, что на Ростовском вокзале развевается национальный русский Флаг, а на вокзале дежурят жандармы. У полковника к нам присоединился прапорщик Архангелов¹⁴, с виду чрезвычайно простой деревенский парень. Говорит, что он студент Московского университета. Я сначала ему не поверил, но потом, задав ему довольно много вопросов относительно Университета и математики (он говорил, что он математик), убедился в том, что он не врет. На вокзале мы познакомились с поручиком Миролюбовым¹⁵ и прапорщиком Чижовым¹⁶, офицерами 1‐го Офицерского имени генерала Маркова полка. Оба очень симпатичные парни; много говорили относительно Добровольческой армии, в которой они находятся уже около 7 месяцев.

Часов в 9 офицер принес нам от полковника литеру, и в 9 часов 10 минут вечера мы выехали из Ростова. Ехали в офицерском вагоне 3‐го класса. На вокзале перед поездкой в поезде порядок; в вагонах чисто и есть освещение. Все офицеры в погонах, и нам полковник рекомендовал одеть, чтобы на нас косо не смотрели. Во время хода поезда русский офицер с тремя казаками, вооруженными винтовками, проверяли у офицеров документы. Чувствуется, что здесь распоряжаются и управляют русские, и как-то приятно делается: едешь всё равно как по своей дороге и в своих родных местах. Здесь нет ни большевиков, ни немцев, ни австрийцев, а есть русские, и это приятно. Нужно заметить, что немцы значительно вежливее и корректнее австрийцев, которые достаточно нахальны и грубы в своем обращении с русскими людьми.

28.08.1918. Приблизительно в 10 утра прибыли на станцию Тихорецкая. Здесь опять пересадка, уже шестая по счету. Тут мы довольно тепло распрощались с нашими знакомыми 1‐го Офицерского полка. Так как поезд на Кавказскую приходится ждать довольно долго, то мы решили привести себя в порядок и закусить. Не лишним будет заметить, что почти в каждом городе встречаешься с новыми деньгами, которые в одних местах принимают, а в других нет. Это создает большое неудобство. Мы уже несколько раз меняли свои деньги на всевозможные другие. После основательной закуски пошли и расположились недалеко от вокзала прямо на траве, чтобы «отхватить кусочек сна». После сна Андрей почувствовал себя не особенно важно: у него появились уже признаки лихорадки.

В 7 часов 20 минут выехали дальше на ст. Кавказскую, куда и прибыли около 11 часов ночи. Здесь, за рекой Кубанью, стоят уже большевики, а наши занимают позиции по эту сторону. Такое положение продолжается уже месяца полтора. Большевики всё время обстреливают ст. Кавказскую и хутор Романовский <в наст. время г. Кропоткин>, расположенный около самой станции. За 2–3 дня до нашего приезда 6-дюймовый снаряд попал в здание вокзала и разрушил часть крыши и потолка. Некоторые здания в хуторе Романовском повреждены и разрушены.

Выпив чаю на вокзале, пошли в гостиницу ночевать. В той половине гостиницы, которая выходит в сторону Кубани, разбиты все стекла, треснула стена, во всей гостинице разбиты почти все зеркала. Мы с Андреем устроились на одной постели, а прапорщику Архангелову предоставили диван. Корнеты Степановы заняли отдельный номер. У младшего Степанова расстройство желудка. Мы ему дали холерных капель, которые у нас были, но он довольно комично лечится от этого расстройства: примет капель, затем некоторое время не ест ничего, потом съест арбуза или дыни и сейчас же бежит в уборную, потом опять примет капель и через некоторое время ест опять арбуз и опять бежит в уборную, и так всё время в такой последовательности. Должно быть дешевизна фруктов сильно смущает его и он не может отказать себе в удовольствии поесть их. Нужно принять во внимание, что они едут из Москвы, где фрукты по своей цене недоступны. Но все-таки я бы ему порекомендовал поберечь свой живот, а то это не только комично, но может и печально окончиться.

29.08.1918. Утром была слышна довольно сильная артиллерийская стрельба, но мы были здорово уставши и продолжали спать, по крайней мере, я. Андрей же не спал уже, кажется, с 5 часов утра. Наша дивизия, кажется, со вчерашнего дня перешла в наступление. Большевики, как многие говорят, сражаются теперь значительно лучше, а некоторые части их ведут даже очень упорные бои. Должно быть, и они за это время привыкли воевать. Но как бы там ни было, а их песенка уже спета. В этой местности работает армия Сорокина¹⁷, в которой, как говорят, насчитывается больше 60 тысяч. Теперь ее окружают Добровольцы, и нужно думать, что скоро совсем ликвидируют эту банду.

Выпив чаю с булками, мы отправились в штаб 3-й дивизии. Андрей просил заведующего укомплектованием 3-й дивизии, чтобы он назначил его вместе со мной. Нас направили к командиру 3‐го отдельного легкого арт. дивизиона¹⁸, от которого мы получили приказание отправиться в станицу Кавказскую, в батарею полковника Соколова¹⁹.

Когда мы пришли в гостиницу, корнеты были уже там, мы сели уписывать дыню и персики; с младшим Степановым повторилась опять та же история. Через четверть часа пришел прапорщик Архангелов уже с винтовкой и подсумками и сказал, что его рота сейчас уже выступает за Кубань. Мы пожелали ему успеха и распрощались. Старший Степанов сказал, когда ушел Архангелов: «Вот уж действительно многострадальная пехота, даже оправиться не дадут человеку и уже посылают». Около 5 часов вечера мы получили подводу от станичного атамана и выехали в станицу Кавказскую. Весь тот день шел бой, по дороге мы наблюдали разрывы снарядов; большевики отходили, удерживались только в некоторых пунктах. Так они удержались в этот день на сахарном заводе за Кубанью, верстах в 2 от станицы Кавказской. Явившись к полковнику Соколову и шт.-кап. Дзиковицкому²⁰, к которому нас назначили, мы заняли комнату в опрятном домике, попросили хозяйку нас накормить и, устроившись на полу на одеяле, завалились спать.

30.08.1918. Утром была сильная артиллерийская стрельба. Хозяйка хотела нас будить. Я сквозь сон слышал орудийные выстрелы, но продолжал спать, чувствовалась какая-то усталость, еще, очевидно, с дороги. Хозяева наши очень боятся военных действий и этой перестрелки – всё это время до нашего приезда ночевали в погребе.

Здесь Добровольческая армия называется почему-то «кадетами». Недели две тому назад большевики ворвались было в станицу и вырезали несколько семей, и поэтому такая близость большевиков довольно сильно смущает мирных жителей. Теперь большевиков выбивают с того берега Кубани, и они отходят к станции Гулькевичи.

Хочу сказать несколько слов относительно станицы. Дома и постройки здесь очень чистенькие и опрятные. Крыты большей частью железом, а некоторые крыты черепицей и соломой. Лесу тут мало, поэтому дома строятся без досок, обмазываются глиной и белятся снаружи, некоторые же плетутся из хвороста, потом обмазываются и белятся. Внутри домов чисто и опрятно. Стены и потолок обклеены обоями, полы крашеные, двери филенчатые и тоже крашеные, на окнах, правда не везде, есть занавески тюлевые и другие. На дворе устроены летние печи с плитой. Топят их соломой. В нашем доме зимняя кухня устроена внизу, в подвальном помещении. Очень интересно то, что на дворе имеются цементные бассейны, куда во время дождей собирается вода из водосточных труб при помощи лотков. Двор от двора отделяется жидким дощатым забором около 1 аршина высотой. Едят все жители станицы очень хорошо, черного хлеба совсем не употребляют, а всё только белый. Одеваются просто, почти также как и у нас. Все очень гостеприимны и потчуют решительно всем. Так например, утром наша хозяйка сварила нам по 3 яйца и дала целую булку белого хлеба, днем угощала нас в изобилии черносливом, к обеду предложила вареной курицы, а вечером принесла кувшинчик топленого хорошего молока, целый арбуз и дыню и опять 3 яйца. Если принять во внимание, что мы кроме этого еще получаем казенный обед, состоящий из борща с мясом, и кашу на ужин, то мы не только сыты, но есть уже дальше некуда. Из разговоров выяснилось, что большевики, во время своего пребывания в станице, мобилизовали 3 или 4 года здешних жителей и взяли их с собой. Несчастные эти люди; их положение действительно ужасно. Андрей чувствует себя совсем слабым и больным; у него, по всем признакам, лихорадка.

31.08.1918. Почти весь день я провел за едой разных вкусных вещей. Когда Андрей слабым голосом спрашивает меня, что я делаю, я отвечаю, что я ем, и смеюсь в это время. Я вообще не отличаюсь особым чревоугодием, но иногда все-таки очень приятно достаточно много и вкусно поесть. Это доставляет даже некоторое удовольствие. В общем, здесь хорошо: и ешь сытно, и большевики не схватят тебя голыми руками. Меня беспокоит положение наших, если немцы уйдут из Могилева, а также и то, как живут сейчас в Москве Оля и Генрих; я каждый день думаю об этом и сильно тревожусь за них.

Здесь в станице живут казаки и «иногородние», как их тут называют. Казаки теперь неважно относятся к иногородним, обвиняют их во всем и говорят, что выселят всех их отсюда. Наш хозяин иногородний, и поэтому естественно, что вопрос о дальнейшей судьбе его волнует.

Наши части продвинулись сегодня за Гулькевичи и продолжают наступать. Андрей всё еще продолжает болеть.

1.09.1918. Спать ложимся мы здесь очень рано, часов около 8. Спим, как я уже говорил, на полу. Хозяйка дала нам одеяло, мы его разостлали, положили поверх шинели, а накрываемся своими одеялами. Андрей по утрам обыкновенно жалуется, что ему твердо и у него болят бока. Я этого не замечаю. Днем я опять много ел всякой всячины и выругал Андрея за то, что он забыл взять у младшего Степанова холерные капли. При таком количестве разных фруктов они могут очень даже пригодиться. Вечером хозяйка предложила нам полную миску сырников с маслом и сметаной. В этот день мы поужинали особенно плотно.