2. Самодеятельные организации и политические партии

Три самодеятельные организации – земский и городской союзы, а также Центральный военно-промышленный комитет – никогда не сливались в единый орган (хотя земский и городской союзы и объединились с 10 июля 1915 года в Земгор). До этого все три организации существовали отдельно. Они проводили свои собственные совещания, принимали отличающиеся в определенной степени друг от друга политические резолюции, по-разному относились к правительству и Думе. Тем не менее они преследовали одну и ту же цель, утверждая, что правительство не в состоянии выиграть войну и что только самодеятельные организации могут исправить положение. Они призывали к созданию «правительства народного доверия», то есть такого правительства, которое бы всецело сотрудничало с ними и было бы подотчетно в той или иной мере «народу», то есть Государственной думе.

Укреплению их политического единства способствовали, так сказать, «среда обитания» и личные связи. Руководство всех трех организаций сосредоточилось в Москве^[14]. С тех пор как древней столице пришлось, по словам Пушкина, «кланяться подобно вдовствующей императрице» своей северной сопернице, Москва стала центром оппозиционных настроений в отношении бюрократии Петербурга. В XIX веке эти настроения принимали форму либо славянофильского либерализма, основанного на романтическом представлении об исконно русской социальной справедливости («Русская правда», «Закон русский» и т. д.), либо радикализма западного образца, связанного с либеральными и радикальными традициями Запада. В десятилетие, предшествующее революции, Москва стала центром деятельности конституционных демократов – кадетов. В домах аристократической знати (таких как дома князей Петра и Павла Долгоруких), а также в домах представителей торгово-промышленного капитала (таких как Рябушинский и Коновалов), предпочитавших Москву Петербургу, проходили конференции, собрания и семинары. При помощи профессоров Московского университета вырабатывались программы и политическая тактика либеральных партий. Представители интеллектуальных, промышленных, коммерческих и артистических кругов Москвы всегда гордились свободой от духа бюрократического формализма и придворного низкопоклонства Петербурга.

Даже религиозная жизнь Москвы резко отличалась от той, что вела «Петровская столица». Москва придерживалась своего собственного стиля благочестия, во многом выработанного старообрядческими традициями больших купеческих семей, – традициями, весьма не похожими на атмосферу петербургских соборов, где господствовало великолепие стилей барокко и ампир. К Москве устремлялись надежды русского народа на возрождение религиозной жизни России, связанные со страстным желанием восстановления патриархата и смутными представлениями простых людей о власти духовенства. Точно так же различались в Москве и Петербурге патриотизм и монархизм. Различия в образе жизни и традициях столиц имели своим следствием прогрессирующее отчуждение царя Николая II от своих подданных. Во время официальных церемоний в Москве императрице Александре не без труда давалась адаптация к местным традициям. Она нередко наносила непроизвольные обиды и постепенно прониклась неприязнью к московскому образу жизни. После трагедии на Ходынском поле во время коронации, когда 1400 человек погибли в давке, едва ли не каждому визиту в старую столицу сопутствовал какой-нибудь нелепый неприятный инцидент, вызывавшийся невосприимчивостью императрицы к чувствам и настроениям москвичей. Поэтому руководство самодеятельных организаций и нашло в Москве особенно благоприятную почву для противодействия бюрократическому контролю и власти Петербурга.

Руководители трех организаций не только поддерживали тесные личные связи, но и работали в предыдущие два десятилетия в одних и тех же организациях и союзах. Князь Г.Е. Львов, позднее глава Временного правительства, одновременно занимал пост председателя Всероссийского земского союза, был членом ЦВПК и заместителем председателя Московского ВПК. Московский градоначальник (при Временном правительстве, с 2 марта 1917 года) М.В. Челноков, глава городского союза, был членом ЦК Всероссийского земского союза и заместителем председателя Московского ВПК. Председатель ЦВПК А.И. Гучков работал в начале войны комиссаром Красного Креста при Всероссийском земском союзе. Его заместитель Коновалов уделял много времени работе во Всероссийском союзе городов. Сотрудничество всех трех самодеятельных организаций стало к середине 1915 года настолько тесным, что князь Львов с полным основанием заявляет:

«Центральные комитеты Всероссийского земского союза и Всероссийского союза городов стали ныне единой организацией, а Московский Военно-промышленный комитет работает с ними рука об руку, так что мы не только координируем нашу деятельность, но работаем вместе на принципах паритета взаимного доверия»^[15].

Не все руководители самодеятельных организаций принадлежали к одной и той же политической партии. Князь Львов был кадетом, Челноков – тоже, Гучков же был одним из основателей октябристской партии. Коновалов принадлежал к «Прогрессивной партии», занимавшей в политическом спектре место где-то между октябристами и кадетами. Однако партийные различия, которые еще что-то значили в Думе даже после образования в августе 1915 года коалиции оппозиционных партий под названием «Прогрессивный блок», оказывали незначительное влияние на работу самодеятельных организаций.

Самодеятельные организации отнюдь не добивались осуществления чисто политических целей. Они настаивали, что их требования ответственного правительства или правительства, пользующегося доверием парламента, не являются политическими, но имеют целью осуществление того, что всегда признавалось национальной и исторической необходимостью. Согласно открыто заявляемой самодеятельными организациями позиции, они не могли успешно выполнить возложенные на них задачи без таких конституционных реформ. Поэтому собрания и конференции самодеятельных организаций выражали полную поддержку конституционной реформе, предложенной «Прогрессивным блоком», считая это своим патриотическим долгом.

Последнее особенно важно, поскольку подчеркивало особые отношения самодеятельных организаций с армией. Любое обращение думского большинства к армии за политической поддержкой противоречило бы принципу, согласно которому армия должна оставаться вне политики. Нарушение этого принципа стоило бы политикам утраты сочувствия военных. Однако самодеятельные организации находились в ином положении. Эффективность и боеспособность армии зависели от их деятельности в большой степени. Это понимали не только армейские генералы на фронте, но и само правительство даже тогда, когда отношения между самодеятельными организациями и официальными властями страны в Петрограде переживали самый худший период.

В письме губернаторам провинций от 1 сентября 1916 года, информирующем их о решении правительства не разрешать проведение конференций земского и городского союзов, последний царский министр внутренних дел Протопопов писал, что меры по предотвращению проведения таких конференций должны носить тактичный характер и не вызывать раздражения со стороны самодеятельных организаций, «потому что они осуществляют в настоящее время необходимую и важную работу в интересах нашей доблестной армии»^[16].

Думские партии, вошедшие летом 1915 года в «Прогрессивный блок» в целях добиться конституционной реформы, пользовались всеми выгодами поддержки, которую могли оказывать им самодеятельные организации в осуществлении их политической цели. Тем не менее было бы ошибкой полагать, что самодеятельные организации или, по крайней мере, их руководители считали себя просто инструментами Думы. В определенном смысле их позиция была сильнее думской. Думу связывали парламентские процедуры, ее заседания носили публичный характер, в то время как самодеятельные организации были свободны от подобных ограничений. Иногда они проводили приватные встречи и в своей критике правительства шли дальше оппозиционных партий Думы. Именно в московских комитетах самодеятельных организаций – не в думских партиях – разрабатывались в 1916 году заговоры и планы дворцового переворота.

3. Патриотизм и революция

Лидеры Думы, за исключением тех из них, которые принадлежали к революционным фракциям, то есть левым социалистам, социал-демократам и «трудовикам»^[17], никогда не склонялись полностью на сторону революционного дела. Они часто тормозили политическую активность московских комитетов самодеятельных организаций. Так, член Государственного совета В.И. Гурко в своих мемуарах пишет, что князь Львов и Челноков присутствовали в январе 1917 года на сессии «Прогрессивного блока» и выразили мнение, что Россия при существующем режиме не добьется победы и что спасение страны – в революции. Их заявления были встречены подчеркнуто враждебно: члены «Прогрессивного блока» Петрограда «откровенно указали, что признание необходимости революции в ходе войны равносильно предательству своей собственной страны»^[18].

Среди либералов лидер думских кадетов П.Н. Милюков наиболее активно противодействовал революционным тенденциям. В ходе всей войны вплоть до Февральской революции Милюков постоянно выступал, внутри или вне Думы, против любого предложения, направленного на смену режима путем революционных и антиконституционных действий, хотя сам страстно желал этой смены. Он поступал так из опасения того, что революция в условиях войны могла привести к анархии и поглотить парламентские учреждения, с которыми были связаны его надежды на собственную политическую карьеру, на укрепление влияния его партии и торжество либерального дела. Его часто критиковали за такую позицию как в парламентской фракции кадетов, так и на митингах и конференциях вне Думы, когда обсуждалась тактика кадетской партии. О позиции Милюкова можно судить по его воспоминаниям о неудавшейся революционной акции – так называемом Выборгском воззвании, принятом по инициативе кадетов в 1906 году после роспуска 1-й Думы^[19]. Еще больше он опасался анархии в России, страшного, по словам Пушкина, «бессмысленного и беспощадного русского бунта». Эти слова русского поэта Милюков цитировал в выступлении перед коллегами по партии в конце июня 1916 года в качестве предупреждений.

Но позицию Милюкова определяли