Я обнял старого прохиндея и, получив царственный приглашающий кивок, уселся напротив.

– Каждый раз прихожу к тебе, Натаныч, и каждый раз думаю, что ты рад меня видеть, – усмехнулся я.

– Так, Ванечка, я таки знаю этикет, – прищурился Брох, старательно добавляя в тон побольше кошерности. – Знаешь, что это? Это когда евреи думают: «Чтоб ты сдох», а говорят: «Добрый вечер».

– Обожаю, когда ты хохмишь.

Улыбка с лица Броха медленно сползла, превратившись в гримасу. Он сердито поглядел на меня из-под насупленных бровей и с неожиданной резкостью сказал:

– Ванечка, я старый больной человек, и мне нет желания плясать вокруг тебя мазурку. Все эти цирлих-манирлих не для меня. Скажу-таки, я слишком стар даже для того, чтобы записывать меня в сексоты. Если ты думаешь, что твои визиты ко мне остаются незамеченными, то глубоко ошибаешься. Люди задают вопросы, Ваня, и рано или поздно мне придется на них ответить. Я тебе очень благодарен за помощь, но видеть твой благородный профиль так часто – скверно для моей репутации. Если у тебя есть ко мне вопросы, на этот счет умные люди изобрели телефон, а также интернет и массу других полезных приспособлений. К чему эти гангстерские выходки?

– К тому, уважаемый, что мы с тобой это уже проходили, – ласково ответил я. – По телефону ты поспешишь сказать, что ничего не знаешь, а вот при личной встрече мой благородный профиль на тебя действует как сыворотка правды. Так что я предпочитаю личную встречу, тем более все равно ехал мимо.

Брох поморщился, отчего его лицо стало похожим на раздавленную сливу.

– Чего ты хочешь на этот раз?

Я наклонился вперед и негромко произнес:

– Меня интересуют два семейства. Семьи Олега Рокотова и Сергея Макарова, особенно интересуют их дети: Ксения и Глеб. Хотя вряд ли ты что-то о них слышал.

На лице Броха появилось облегчение.

– Что ты хочешь узнать?

– Все, – отрезал я. – Дочь Рокотова погибла, а сын Макарова исчез. Рокотов не верит в самоубийство.

– И, видимо, думает, что во всем виноват этот анемичный юноша? – усмехнулся Брох. – Я в жизни, конечно, многое видел, но Глеб не производит впечатления убийцы. Если Ксенечку действительно кто-то убил, искать нужно где-то еще.

Я подумал, что уже второй человек дает такую характеристику Глебу, но делать выводы не спешил. В моей практике слишком часто встречались убийцы с ангельскими лицами. Вместо этого я предложил Броху продолжить.

– Ну что тебе сказать про Макаровых? Обычные, среднестатистические миллионщики, без закидонов, – пожал плечами Брох. – Знаешь, их довольно сложно зацепить. Не азартны, не алкота, не наркоманы. Сергей Павлович – мужчина обстоятельный и, разбогатев, не сменил свою Наташу на молоденькую модельку. Как поженились двадцать лет назад, так и живут. Глебушка у них единственный ребенок, наследник империи, но сильно сомневаюсь, что когда-нибудь ее возглавит. В плане бизнеса совершенно бестолков, но картины пишет прекрасные. Он уже в Англии выставляется, ты в курсе?

Я был не в курсе.

– А Рокотов?

– Олег? Ну, тот из другого теста. Не будь он так богат и хваток, я охарактеризовал бы его любимой фразой моей супруги Изольды – сраная богема. Хотя дочку он обожал, да и жену тоже, что неудивительно, ведь свою старую баржу он спихнул еще лет пятнадцать назад.

– Лара не мать Ксении? – удивился я. Брох затрясся беззвучным смехом и замахал на меня руками.

– Лара, конечно, строит из себя девочку и вполне по возрасту могла бы Ксюшу родить, но, уверяю тебя, она не ее мать. Первой женой Рокотова была Светлана, генеральская дочь, и это она благодаря своим связям вывела Рокотова в люди. Олежа, хоть и строил из себя миллионщика, в младые лета был еще тем альфонсиком. Девочка прельстилась на его представительные манеры, хотя за душой у него не было почти ни гроша. Хотя какая девочка? Света была его старше почти на десять лет, а Олег мог так хорошо ухаживать… Они прожили в любви и согласии лет восемь, а потом Светин папа помер, мир его праху, и Олег тут же бросил ее. Без отца она ему была не нужна. Хотя дочь не забывал, потом и к себе забрал.

– Почему Ксения не осталась с матерью? – спросил я. Брох развел руками.

– Неподходящая обстановка в доме. После развода Света стала пить, и пить крепко. По сути, я могу Олега понять. Она до замужества была женщиной в соку, а после изрядно перебродила. Какой мужчина захочет видеть в своей постели чудовище с отвислой грудью, когда рядом столько молоденьких и хорошеньких? Однажды он познакомился с Ларочкой, и та его запросто увела из семьи.

– У Лары и Ксении были нормальные отношения?

– Ну, дорогой мой, ты переоцениваешь мои возможности, – развел руками Брох. – Я в их дом не вхож, могу сказать только, что на людях они вели себя прилично. Лара падчерицу не шпыняла, не тыкала в бок иголками, а Ксюша не закатывала при виде мачехи глаза. Нет, ничего страшного в их отношениях я не видел.

– Ты что-нибудь знаешь о трениях между Макаровым и Рокотовым?

– По-моему, сферы их интересов не пересекаются, – ответил старый еврей. – Они вполне могли породниться и слить корпорации в одну, это никак бы им не помешало, даже наоборот. Рокотов, если верить слухам, некоторое время надеялся выдать дочь замуж за Егора Черского, сына Боталова, но Ксюша была слишком юна, а Черского быстро окольцевали. Так что Глеб Макаров был для нее отличной партией. Поверь мне, этот союз никому не мешал, а дети друг друга любили.

Я задумался, уставившись в пол. После посещения квартиры Ксении страх не оставлял меня, подталкивая к собственным демонам. Мне хотелось выпить. Не уверен, что отказался бы, если бы Брох предложил налить коньяку, но старый жмот редко угощал даже кофе.

– Макаровы прячут сына, – глухо произнес я. – А мне нужно с ним поговорить. Ты не знаешь, куда парень мог деваться?

Брох пожал плечами.

– Я ничего не буду обещать, Ваня, – ответил он. – Если у меня появится что-то интересное, я сообщу. И даже не буду просить тебя приехать лично. Эсэмэс пришлю. Я, знаешь ли, научился пользоваться смартфонами, это не сложнее, чем пульт от телевизора. Тебя интересует что-то еще?

– Я никак не могу понять, кто из твоих дочерей Сара, а кто – Роза, – сказал я. – Как ты их различаешь?

– Тебя провожала Сара, – неласково ответил Брох.

– Она ушла до того, как я открыл дверь.

– Ванечка, мой магазин оснащен видеокамерами, – снисходительно пояснил Семен Натанович. – То, что я выключил телевизор перед твоим приходом, не говорит о том, что я не видел, как ты поднимался наверх. И я надеюсь, что ты не имеешь блудливых мыслей в отношении моих девочек?

Я хотел было сказать, что блудливые мысли, скорее, имеют его девочки, но лишь помотал головой.

– Я очень тебя ценю, Ваня, – сказал Брох. – Особенно то, что ты для меня сделал. Я никогда этого не забуду. Но мне крайне неудобно постоянно чувствовать себя должником.

– Прости, Натаныч, – вздохнул я, – но, кроме тебя, с деликатными вопросами мне некуда идти. Боюсь, что этот крест тебе придется нести до конца своих дней.

– Нашему народу не привыкать, – горестно возвел глаза горе Брох, но чуточку улыбнулся и, прощаясь, протянул мне свою изуродованную руку.

⁂

Добраться до отца Глеба с первой попытки у меня не вышло. Не получилось и со второй, и даже с третьей. Сергей Павлович Макаров посторонних не принимал. Я попытался прийти к нему на работу, решив, что беспокоить его дома, по крайней мере до того, как получу отказ, не слишком прилично. Но мой крестовый поход завяз в приемной, где я бессмысленно проторчал почти два часа. Спокойствие босса охраняла не только вышколенная секретарша, белозубая, беловолосая, совершенно стерильная, с пронзительными голубыми глазами и ледяным голосом, но и пара мордоворотов ростом с хороший шкаф. Мои невинные попытки взять журнал или вынуть телефон сопровождались свирепыми взглядами. Когда Макаров наконец-то вышел из кабинета, меня тут же оттеснили, не дав сказать ни слова. Макаров же не удостоил меня взглядом.

На следующий день я подкараулил его у офиса и почти успел перехватить у лифта. Меня вновь оттеснили, но я смог бросить фразу, которая должна была заставить Макарова пообщаться со мной.

– Сергей Павлович, я – адвокат Стахов, и у меня есть к вам разговор по поводу вашего сына.

Макаров ответил мне равнодушным взглядом. Под его набрякшими веками не шевельнулась даже толика интереса. Он вошел в лифт, а затем двери закрылись. Охранник, сдерживавший меня, сурово пообещал, что в следующий раз свернет мне шею. Глядя на его руки, я охотно поверил. Что, впрочем, не остановило меня от третьей попытки, когда я явился в их дом и не прошел дальше ворот. Лезть через забор я не рискнул. Во дворе бегали два ротвейлера. Я оставил попытки пообщаться с Макаровым и перевел внимание на его жену.

В отличие от мужа, Наталью Макарову охраняли слабо. Ее распорядок был излишне простым. Большую часть времени она проводила дома, изредка отправляясь в салон красоты и торговый центр, где шаталась по бутикам. Охранник, забирая покупки, сразу уходил в машину, оставляя хозяйку в компании продавцов-консультантов. Наблюдая за этой женщиной, еще сохранившей остатки красоты, я подумал, что она ходит по магазинам не из-за желания что-то купить и даже не от безделья. Наталья словно отбывала тяжкую повинность.

Мне повезло, когда она неожиданно свернула к кинотеатру, купила билет и прошла в зал. Я посмотрел на расписание: Макарова выбрала детский сеанс с диснеевским мультфильмом. Я подумал, что полутемный зал кинотеатра – отличное место для тайной встречи или передачи посылки. Купив билет, я последовал за ней и уселся двумя рядами дальше.

К моему удивлению и разочарованию, к Наталье никто не подошел, она не попыталась оставить конверт с деньгами или что-то в этом духе. В полупустом зале никто не вступил с женщиной в контакт. Предположение, что Наталья назначила здесь встречу с Глебом, потерпело фиаско. Я озирался по сторонам весь сеанс, но не заметил ничего подозрительного. Когда в зале вспыхнул свет, Наталья поднялась и пошла к выходу, бросив в мусорную корзинку ведерко из-под попкорна.

Я дождался, когда она выйдет из дамской комнаты и перегородил ей дорогу. Наталья, не глядя, сделала попытку меня обойти, и только поняв, что я стою тут не просто так, подняла глаза. Страха я не заметил, только надменность и чуть заметная злость, что заставила Макарову плотно сжать подкрашенные в темно-красный губы.

– Что вам надо? – резко спросила она.

– Я – адвокат Стахов. И мне нужно поговорить с вами.

В ее глазах мелькнула настороженность, но она не сменила тон, спросила, вызывающе подняв подбородок:

– О чем?

– О вашем сыне Глебе. И обстоятельствах смерти Ксении Рокотовой.

– Мой сын ничего не знает об обстоятельствах смерти Ксении, – выплюнула Наталья и вновь сделала попытку обойти меня. – Пропустите, иначе я закричу.

– Наталья Александровна, я ведь адвокат, а не прокурор, и не собираюсь тащить Глеба Сергеевича в каталажку. Мой клиент просто хочет прояснить некоторые детали. Если вы опасаетесь, что я могу как-то повредить ему, то, уверяю…

– Глеб не будет с вами разговаривать, – холодно сказала Наталья. – Ему нечего сказать.

– Вы так уверены в этом?

– Абсолютно. А теперь оставьте меня в покое и потрудитесь больше не приближаться к членам нашей семьи. Привет Рокотову.

Она обогнула меня и торопливо бросилась прочь, словно за ней гнались черти.

– Вам не жаль девушку? – крикнул я вслед. Наталья словно споткнулась и бросила на меня взгляд через плечо, в котором пробудилась и подняла голову опасная гадюка, щелкнувшая ядовитыми зубами.

– Вы, наверное, удивитесь, господин адвокат, – прошипела Макарова, – но, нет. Мне ее нисколько не жаль. Ни капли. Каждому по заслугам.

– Чем же она вас обидела? – спросил я. Наталья открыла рот, но в последний момент сдержалась и почти побежала по коридору, подальше от меня.

⁂

Мой недавний шеф, Анатолий Базаров, жил в ведомственном доме, неподалеку от моего бывшего обиталища. После смерти жены и сына мне было невыносимо находиться там, и я съехал, наивно полагая, что на новом месте полегчает.

Шефу дали квартиру одному из первых. Кубик, построенный в новом микрорайоне, быстро заселили бюджетники, особо предприимчивые продали свои квартиры и переехали ближе к центру, но шефу тут нравилось. Его угловая квартира выходила окнами на юго-запад. Супруга полковника – Ада, статная дама с окрашенными в нежный фиолет волосами – облюбовала балкон и засадила его цветами. Яркое пятно на высоте девятого этажа выглядело странновато, но, кажется, никто не возражал, что плети вьюнов спускаются на пару этажей вниз. На балконе мы с Базаровым обычно пили кофе или пиво, здесь же я спал пару ночей после трагедии.

К экс-шефу я прибыл в половине восьмого, благополучно объехав длинную, как кишка, пробку. Ада без лишних разговоров проводила меня на балкон, подставив щеку для сухого поцелуя. На кухне что-то скворчало и подпрыгивало на сковороде, источая умопомрачительный мясной дух. Я почувствовал, как у меня заурчало в животе, и понадеялся, что Ада это не услышала, но, по-моему, жены полковников обладают какими-то шестыми чувствами.

– Ужин через полчаса, – негромко объявила она, обращаясь то ли ко мне, то ли к сковородке. – Рада тебя видеть. Давно не заходил.

Я козырнул ей в спину.

– К пустой башке руку не прикладывают, – так же негромко сказала Ада, не поворачиваясь. Я хмыкнул, увидев перед ней никелированную кастрюлю, в которой кривлялось мое исковерканное отражение.

Базаров нашелся на балконе, он восседал на складном икеевском стуле, облаченный в трико с вытянутыми коленками и камуфляжную майку. Я коротко пожал ему руку и уселся напротив. Базаров молчал и с видимым наслаждением шевелил пальцами ног, видимо, недавно разулся. На столе той же шведской марки помещались початая бутылка водки, рюмка и блюдце с криво нарубленной колбасой. Я покосился на водку и сглотнул: так мне хотелось выпить.

– Как там служба? – без особого интереса спросил я. – Все так же опасна и трудна?

– Зубоскал, – лениво отбил мою подачу Базаров. – Сам знаешь, ничего у нас не меняется, не то что у вас, бесовского адвокатского племени. Мы вот сажаем шваль всякую, а вы потом выпускаете.

– Мы-то причем? – удивился я. – Суд выпускает.

– Суд, – проворчал Базаров. – А в суде кто соловьями поет? Вы. Я бы прочитал тебе лекцию про перевертышей, что погоны сняли да на другую сторону баррикады переметнулись, но ты же сам все знаешь, верно?

– Еще бы, – поддакнул я. – Ты мне ее столько раз читал, а уж сколько раз носом тыкал в мое предательство, даже не вспомню.

– Шутник, – скривился Базаров. – «Кривое зеркало» по тебе плачет, у них там как раз с комиками недобор, шуточки все казарменные, как на плацу у престарелых прапоров. Если что, могу попробовать составить тебе протекцию, станешь там гвоздем программы.

– Что-то ты не в духе сегодня, – заметил я. Базаров махнул рукой и мотнул подбородком на бутылку. Я покачал головой.

– Будешь тут в духе, – вздохнул он. – Начальство имеет во все дыры, показатели падают, а с кем мне работать, Ваня? С операми сопливыми, которые на трупе в обморок падают? Или со старой гвардией, которая, как ты вот, или разбегается во все стороны, или горькую пьют? Милованов вон по синьке чуть не застрелился, чертей гонял. Я пока это скрываю, но не могу я его запои вечно прикрывать. Мне до пенсии четыре месяца.

– Уйдешь?

– Уйду. Буду помидорки на балконе выращивать. Огурчики. На дачу буду ездить как белый человек, когда захочу. Натолкаю в машину ящиков с рассадой, включу Круга, и – вперед и с песней.

– Ты не сможешь, старый волчара, – покачал я головой.

Базаров прищурился и криво усмехнулся:

– Чегой-то? Ты же смог? А ведь того же рода-племени.

Я пожал плечами, чувствуя, как холодная капля стекла по спине между лопатками. Базаров долго смотрел мне в лицо, а затем нехотя спросил:

– Зачем пожаловал-то, Вань? Помощь нужна?

– Нужна, – ответил я и сунул полковнику листок бумаги. – Вот эти телефончики надо пробить, но исключительно неофициально. Особенно меня интересуют последние три.

Я обвел пальцем три номера, принадлежащие семье Макаровых. Базаров хмуро смотрел на меня, не делая попыток взять листок с записями.

– Чем ты сейчас таким занят, что тебе я понадобился, а не девочки из отдела? – спросил он с неудовольствием. – Они бы тебе за свидание или шоколадку то же самое сделали. Работы нам хочешь прибавить?

– Скорее наоборот, – пояснил я и снова ткнул пальцем в номера. – Вот это – телефоны Глеба Макарова и его родителей. А вот этот – номер его бывшей девушки Ксении Рокотовой. По Рокотовой мне нужны все ее звонки и сообщения. А по Макаровым еще и локации. Допускаю, что парень телефон выкинул, а его родители звонят с левых симок, но попытка не пытка.

– Помню я Рокотову, – сжал губы Базаров. – Молоденькая девчонка, красивенькая. Папенька ейный сильно сокрушался и нам потом мозги выел. Но там же стопроцентное самоубийство, или нет?

На кухне забрякала посуда. Ада уже накрывала на стол. Я почувствовал, как от голода сводит кишки. Базаров глядел на меня пронизывающим взглядом, и я решил не юлить. В конце концов, я пришел в его дом за помощью.

– Родители так не считают, – ответил я. – И, кажется, уже нашли козла отпущения. Я в этом не особенно уверен, и потому хочу найти парня первым.

– Почему?

– Потому что, если не разберусь, Рокотов парня убьет. А вы получите междоусобицу двух богатеев. Оно тебе надо, когда до пенсии четыре месяца?

– Да тьфу на тебя! – рассердился Базаров. – Пошли ужинать, а потом ты мне все расскажешь.

⁂

Ужин затянулся. Когда я вышел из дома Базарова, на город уже опустились сумерки. Я оглянулся на светящиеся окна чужих квартир и нехотя потянулся к двери автомобиля, думая о людях, что сидят сейчас на своих кухнях, в гостиных перед телевизорами, обнимая супругов, ругаясь, целуясь или выясняя отношения. Меня никто не ждал и никто не хотел видеть, кроме, разве что одного человека. Усевшись за руль, я вынул телефон и, повозюкав пальцем по сенсорному экрану, нашел нужный номер.

– Привет, – тихо произнес я, когда низкий женский голос выдохнул мне грустное «алло?». – Не помешал?

– Ты же знаешь, я поздно ложусь, – ответила Таня.

– Я приеду?

– Приезжай, – согласилась она. – Только учти, что кормить тебя нечем. Я весь день в работе, так что максимум моего гостеприимства – чай. И то, если купишь заварку, у меня, кажется, последний пакетик. И сигарет мне купи.

– Я поел.

– Ничего, пока доедешь, проголодаешься.

Таня Алдонина была той самой женщиной, что сумела выжить, попав в лапы к Чигину. Израненная, с изуродованным лицом, вытекшим глазом, она выступила на суде, гордо подняв разрезанный пополам подбородок. После заседания у меня хватило смелости подойти и выразить свои соболезнования. После нападения ее жизнь изменилась в корне. С работы ее выжили, долго приседая в реверансах и униженно объясняя, что негоже такому страшилищу оставаться редактором небольшого издательства. Гордая и непреклонная Таня ушла, занялась фрилансом, а из дома выходила преимущественно по вечерам, чтобы не шокировать людей своим вешним видом. Заработанные деньги Таня откладывала на пластическую операцию, надеясь, что в будущем ее изуродованное лицо приведут хотя бы в относительную норму.

Из пары десятков людей, окружавших меня в прошлой жизни, она осталась почти единственным, кто был мне по-настоящему близок. В те черные дни после нападения на Таню и смерти моей семьи мы поддерживали друг друга как могли. Муж бросил ее почти сразу, не в силах выносить ежедневный кошмар рядом. Таня его не удерживала, не помню, чтобы она хоть раз пожаловалась на него, скупо отвечая, что все понимает.