История моего появления в Португалии началась после панического бегства из Москвы, где я попала в западню. Мой первый муж, Владимир Мержинский, отмывал деньги для криминальных структур и однажды впал в немилость. Володя решил бежать, прихватив за границу меня, но, тщательно разработав план побега, неожиданно умер от инфаркта. Я ничего не знала о деньгах, которые безуспешно пыталась вытрясти из меня местная мафия в лице серого кардинала города Петра Гловы и настоящего криминального авторитета Тимофея Захарова. Володя перевел деньги единственному человеку, на которого никто бы не подумал: моему отцу, умирающему от рака в больнице Чехии. Отец бросил меня много лет назад, а потом и сам остался в том же положении. Володя сумел договориться с ним, определив в отличный хоспис, и после смерти неизвестного в криминальных кругах Геннадия Филиппова я унаследовала пять миллионов долларов.

Я не смогла уйти без потерь. Племянник Володи Михаил, который остался без денег, не поверил в то, что я ничего не знаю о пропавших миллионах. Он нанял преступника, прозванного мною Эль-Ниньо, мужчину-урагана, опасного и безжалостного. Моя подруга Женя и бывшая теща Володи – Агата – были убиты.

Друг моего мужа Деметрио сказал, что у меня глаза убийцы. Кто бы мог подумать, что незнакомый мужчина попадет в точку?

Я убила Эль-Ниньо. Это назвали бы допустимой самообороной. Возможно.

Я убила Михаила. Это назвали бы допустимой самообороной? Не уверена. Михаил напал на меня, и я зарезала его обломком ученической рапиры.

Кто там следующий?

Я убила Оливье – моего французского друга, неудачливого художника, алчного мальчишку, который решил меня шантажировать, а потом избавиться раз и навсегда. Его тело нашли в шахте лифта в Париже, с разбитой головой, обмотанной полиэтиленом.

Спазм скрутил меня на мгновение так сильно, что я перестала дышать и прижала к животу ладонь.

Врач не пытался меня обманывать. Он говорил, что у меня, если я решусь на аборт, скорее всего, больше не будет детей, и советовал подумать. Я не думала. Мысль о том, чтобы родить ребенка, была невыносима. Я убедила себя, что выбора нет. Не проходит дня, чтобы я не пожалела о содеянном.

Моя душа болит. Там, где еще недавно возился нерожденный ребенок, отцом которого мог быть здоровенный увалень Лешка, мой телохранитель, шпион, незадачливый любовник, пригретый из жалости и убитый из-за меня. Или, того хуже, отцом теплого комочка, сгустка несформировавшихся клеток мог оказаться мужчина с ястребиным профилем и душой убийцы, который взял меня силой и не собирался отпускать, тот, кого я ненавидела больше всех. Его звали Герман, бывший хозяин Тимофей Захаров называл его Змей. Он был садистом и убийцей и привык получать все. После того, как он получил меня, я раздавила его машиной. Это не походило на самооборону. Как там было у классиков? «А эту кровь не смоет с рук весь океан Нептуна»?

На моей совести Женька, Агата, незадачливый охранник Леха и моя последняя любовь – Сергей Самохин, оставшийся прикрывать мой побег. Хватит себя обманывать, скорее всего, Сережа тоже погиб. У меня не осталось никого, ради кого я могла бы остановиться, кого я могла бы просто любить. И поэтому я бегу. Все время бегу^[1].

* * *

Все глупости человек совершает от одиночества. Кто-то заводит кота или собаку. Я завела себе мужа. Назвать это по-другому язык не поворачивался.

Несколько месяцев я переезжала с места на место, вздрагивая от каждого резкого звука. После отъезда из Москвы на меня свалилось еще одно горе: мой пес, ротвейлер Бакс, будучи уже в преклонных собачьих летах, скончался. После его смерти впервые в жизни у меня случилась истерика.

Так я осталась совсем одна.

Несколько раз я порывалась завести новую собаку, но так и не отважилась. Мой кочевой образ жизни не очень располагал к этому. Собакой нужно было бы заниматься, дрессировать, к тому же я не признавала диванных пород. Мне нужен был защитник, крупный, злобный пес: ротвейлер, доберман, овчарка. Но я моталась налегке, без машины, часто разъезжая на электричках и пользуясь онлайн-сервисами проката авто, позволяющими сохранить анонимность.

Россия, от которой я отвыкла, сильно изменилась после моего возвращения. Сделать фальшивый паспорт теперь было даже проще, чем раньше. Интернет наводнили предложения, не только опасливо прятавшиеся в запрещенном мессенджере, где даже не требовалось входить в ДаркНет, но и совершенно открыто. В Интернете можно было купить все: наркотики, оружие и, что меня интересовало больше всего, фальшивые документы. Не скажу, что это было так уж легко, дважды меня кидали, забирали деньги и не отдавали паспорт, но после недолгих мытарств я смогла найти надежного поставщика, у которого прикупила сразу четыре паспорта, которые было сложно отличить от настоящих. Возможно, я не смогла бы пересечь по ним границу, но на тот момент это мало заботило. За исключением фото, все в паспортах было настоящим. Номера совпадали с реальными, даже непонятные для меня документы СНИЛС и медицинский полис соответствовали оригинальным данным. Я предпочитала не расспрашивать, кем были женщины, оставшиеся без корочек. Возможно, они понятия не имели, что где-то по стране ходит еще одна женщина с данными, соответствующими их анкетам. Один из паспортов я выбрала в качестве основного по тривиальной причине: его хозяйку тоже звали Алисой. Это позволяло не путаться. Именно по этим документам я перемещалась по России, пока не поняла: хватит с меня. Надо побеспокоиться о будущем.

Основная проблема, с которой я столкнулась, – срок действия моего настоящего заграничного паспорта истекал. Из Франции я вылетела на законных основаниях, засветившись за границей, но тогда меня прикрывала дипломатическая неприкосновенность: я летела не одна. Сопроводить бедную мадемуазель Алису согласился французский дипломат, приятель моего друга-аристократа, решивший оказать тому любезность. Я не была уверена, что смогу вернуться в Европу в дальнейшем. Все капиталы остались там, я смогла перевести лишь небольшую часть денег, которая за пару лет мытарств изрядно похудела. Следовало что-то придумать, и лучшим вариантом стало бы замужество. Алиса Мержинская должна была навсегда исчезнуть, но при этом ничего не потерять. Перелопатив Сеть, я пришла к выводу, что оптимальным вариантом будет брак с гражданином европейской страны. Я выбрала Португалию – здесь было проще всего получить гражданство. Формальностей с его получением хватало. Проще всего, и в посольстве от меня этого не скрывали, было приобрести недвижимость стоимостью ни много ни мало полмиллиона евро. Тогда процедура существенно упрощалась. Русских, казахских и украинских нуворишей в Португалии хватало. Но я на такую жертву пойти не могла, и не потому, что не хватало денег: даже тех процентов, что набежали за десять лет на моих вкладах, хватило бы на несколько таких домов. Проблема оставалась в том, что вклады были открыты на Алису Мержинскую. Я как огня боялась, что мое инкогнито раскроется, например, через подачу налоговых деклараций и дойдет до Захарова, Гловы или их друзей. Португальские банки достаточно лояльны к нерезидентам страны, позволяя открывать счета без особых проблем. В свое время это сделал даже такой диктатор, как Муаммар Каддафи, который демонстративно снял со счетов в швейцарских банках около семи миллиардов евро, а затем внес часть денег в национальный португальский банк. Там же они оставались и после смерти ливийского лидера, составляя около 2 процентов от всех вкладов на счетах банка. Эту историю мне рассказал один из менеджеров, убеждая, что в их банке деньги будут столь же защищены, как и в Форт-Ноксе.

Был и иной вариант. Например, вложить деньги в некий проект: инвестиционный, социальный, дающий рабочие места. Здесь сумма вклада была в разы меньше, я могла рискнуть тремястами тысячами, которые снимала и прятала в закромах, чтобы выложить в нужный момент. Это сокращало ожидание, но даже в этом случае пришлось бы ждать, возможно, лет пять, а я не могла себе этого позволить. В качестве проекта я придумала приют для собак. Через объявления в Сети я нашла такое заведение, нуждающееся в срочных финансовых вливаниях.

На самом деле приют возник не просто так. В России я, похоронив пса, подумала, что могла бы принести пользу хоть кому-то, и попыталась устроиться в подобное заведение, но выдержала всего пару дней. Дело было даже не в вопиющей бедности и неустроенности, а в отношении соотечественников к бездомным собакам и кошкам. Реально действующие приюты были переполнены, но львиная доля таких заведений, к моему удивлению, была фикцией, контролируемой мафией. Отвыкшая от реалий отечественного бизнеса, я не сразу уразумела, в чем дело. Оказалось, в России бездомных собак законодательно запретили убивать, их предписывалось отлавливать, стерилизовать и выпускать в среду обитания, что, на мой взгляд, было несусветной глупостью. Псевдоприюты наживались на этом, отлавливали в лучшем случае пару собак, вешали им бирки на уши и отправляли восвояси, отмывая полученные из бюджета денежки. Там же я столкнулась с таким новым для себя понятием, как «зоошиза». Так называемые зоозащитники не имели ничего общего с настоящими. Это была целая армия интернет-троллей, которые вываливали в Сеть слезливые истории о собаках и кошках, призывая не убивать животных. Благое, казалось бы, дело было всего лишь ширмой для мошенников, наживающихся на страданиях животных. Весь этот механизм я увидела изнутри, сбежала и больше не возвращалась.

В Португалии все было по-другому. У меня получилось, правда, с определенными оговорками. Приют, несмотря на все мои усилия, все равно оставался убыточным предприятием, которое я подпитывала из собственных средств, чувствуя себя невероятной дурой. Осталось выйти замуж. Проблему осложняло то, что после аборта и того, что делал со мной Змей, я питала к физической близости настоящее отвращение. Потому встреча с Деметрио Мендесом стала для меня спасением.

Первое время португальский мне не давался, оттого я радовалась, когда встречала на улицах соотечественников, иногда даже шла за ними, прислушиваясь к разговору. Особое удовольствие доставлял наш родной русский мат, трехэтажный, с ветвистыми посылами к общим родственникам. Если туристы понимали, что я неспроста иду следом, то задавали вопросы, на которые я отвечала по-французски и спешно ретировалась. В минуты тоски я одиноко напивалась в барах, предпочитая выбирать заведения для лиц нетрадиционной ориентации – это было безопаснее. Здесь тебя не пытались лапать мужчины, а отбиваться от дам, томно взирающих сквозь стекло бокалов, было даже забавно. Впрочем, я не производила впечатления лесби, и после неуклюжего флирта меня обычно оставляли в покое, однако бывали исключения. Одним из них стала Луиза, толстуха с короткой стрижкой под мальчика и булавкой в носу. Луиза, которой перевалило за тридцать пять, была настоящим фриком: обильно красилась, носила лосины, что на ее гиппопотамьих ногах выглядело устрашающе, обтягивала живот и обвисшую грудь тесными топиками со стразами. Ее лицо было очень щедро одарено всем, я, признаться, не встречала прежде человека, у которого всего было… с перебором. Слишком большие глаза, слишком крупный, как у бультерьера, нос, слишком большие зубы. Что до щек, то их было просто много, как и подбородков. В зависимости от наклона головы насчитывалось и три, и четыре. Сколько я ни встречала Луизу, та всегда была в каких-то ужасающих, частенько очень несвежих одеяниях, свидетельствующих о тотальном отсутствии вкуса.

Луиза прицепилась ко мне в баре Ле Мараис, где я, будучи изрядно навеселе, ответила на ее улыбку. Каково же было разочарование Луизы, когда та поняла, что я не из сестер. Тем не менее мы продолжили общение. Мне было все равно, с кем болтать, лишь бы подтянуть язык, а Луизу не пугал мой плохой португальский.

– Ты пугающе красива, – восторгалась она. – Я бы дьяволу продала душу хотя бы за четверть такой внешности.

Она же была дурна собой и совершенно несчастна, поскольку последние отношения закончились год назад. Бедная Луиза до сих пор хранила в телефоне фото своей последней обоже и при первой же возможности с придыханием рассказывала, какая красивая у них была любовь, демонстрируя фото из разных городов Европы. На них с ней рядом была миниатюрная азиатка по имени Чайлай, откуда-то с Филиппин или Таиланда, и, по словам Луизы, она потратила на тоненькую фею с раскосыми глазами все свои сбережения, после чего та упорхнула в неизвестность. Я ни в какую любовь со стороны азиатской прелестницы не верила, но благоразумно помалкивала, отчего прослыла в глазах Луизы тонкой и чувствующей натурой. К тому же я никогда не смеялась над ее любовью, в отличие от прежних знакомых.

Работала Луиза в маникюрном салоне, и, по ее собственному мнению, пользовалась бешеным спросом, хотя позже я убедилась: она по уши в долгах и влачила буквально нищенское существование в своей крохотной студии, где душем служил закуток на кухне. Однажды я оказалась в квартире Луизы, и она суматошно носилась, распихивая валяющееся барахло по шкафам. Я тактично предложила перенести нашу встречу в кафе, чем, кажется, оскорбила ее до глубины души. Луиза навязчиво предлагала свои услуги, пока я не согласилась. Ногти, выкрашенные в дикие цвета и украшенные гигантскими стразами, после ее работы выглядели сомнительно, и потому я редко соглашалась на повторение. Извиняло меня лишь то, что в тот вечер мы напились. Тогда, кстати, я, выпив полбутылки мадеры, разоткровенничалась и призналась, что денег у меня полно, а сейчас я ищу себе фиктивного мужа, лучше гея, чтобы скорее получить гражданство.

– По-моему, тут найдется куча мужиков, готовых жениться на тебе вполне по-настоящему, – пробурчала Луиза. Мысли о том, что я выпорхну из ее жирных лапок, казалась бедняжке невыносимой, чего она даже не скрывала. От Луизы пахло спиртным и несвежим телом, что заставляло меня морщиться, однако я терпела. В основном потому, что привыкла привечать убогих, а Луиза была как раз из таких. Мне было ее жаль.

– Не хочу я по-настоящему, – ответила я. – В последнее время мне тяжело даже думать о сексе, а кому нужна такая жена?

Тогда я пробудила в Луизе смутную надежду, которую тут же раздавила, как червяка, стоило той заикнуться о запретной женской любви в духе: «да ты только попробуй», «это совсем не то». Пришлось туманно намекнуть, что в прошлом я пережила неприятную историю, после которой доступ к моему телу закрыт для любых поползновений. После Луиза надолго задумалась и робко предложила:

– Ну, разве что Мендес…

С Деметрио мы познакомились после недолгих церемоний. Луиза была напориста, как танк, и решительно заявила: вам нужно одно и то же, так нечего ерундой заниматься, женитесь и вся недолга. Мы пригляделись друг к другу и туманно обещали подумать.

Знакомство Деметрио и Луизы было объяснимым – оба толклись в одних и тех же гей-тусовках. Родные Деметрио еще не теряли надежды на то, что сын остепенится, а тот постоянно подпитывал их обещаниями о возможном браке, пока, наконец, от него не стали требовать решительных действий. Я подвернулась ему как нельзя кстати. Мой будущий муж был красив, как бог – высокий, тонкокостный, с большими глазами, он в свои тридцать лет все еще смахивал на мальчишку, коим и оставался: капризным, нервным, с подвижной истеричной психикой.

Известие, что Деметрио женится, да еще на иностранке, повергло его родню в шок. Элена долго предостерегала сына от этого брака, туманно ссылалась на разность менталитетов и убеждала, что мне нужно только гражданство, а потом я пущу Мендесов по миру, приманив русскую мафию. Не могу сказать, что она была так уж далека от истины, но отговорить упертого сына не смогла. Открытая неприязнь Элены слегка поутихла после осознания, что «эта русская» не особенно претендует на бизнес Мендесов и сама вроде бы неплохо обеспечена. После того как в трудный час я одолжила Элене крупную сумму денег, топор войны был брошен в ямку и слегка присыпан землей. Ну, а спустя два года к моему присутствию привыкли. Элена вдруг осознала, что ее оболтус-сын ухожен, обстиран, накормлен и слегка стреножен. Если он и позволял какие-то хулиганские выходки, то волноваться приходилось его жене, а не матери. Словом, Элена успокоилась, а сестры Деметрио никогда не вмешивались в эту междоусобицу. Что до бабушки, то Росаура была искренне рада, что ее единственный внук, наконец, семейный человек. Из всех Мендесов лишь к ней я испытывала определенную слабость, поскольку всегда успешно ладила с самыми вздорными старухами. Росаура долго сокрушалась, что мы предпочли просто зарегистрировать свои отношения, а не венчаться в церкви, но я объяснила, что католицизм и православие – немного разные вещи, хотя на самом деле не верила ни в Бога, ни в черта.

Что до Деметрио, то я привыкла к нему и полюбила, как любят пса. Я сквозь пальцы смотрела на его бесконечное вранье, объясняя это привычкой скрывать двойственность натуры, старательно не обращала внимания на то, что деньги в нашем доме исчезают с поразительной быстротой, если их оставить без присмотра, без особого раздражения оплачивала его все возрастающие счета, полагая это компенсацией за доставленные неудобства. Мы спали в одной постели, обнимаясь и шушукаясь. Каждый радовался, что второй не претендует ни на что большее. Я сквозь пальцы смотрела на вереницу его любовных приключений. Разве что его непонятная страсть надевать мое белье выводила из себя. Когда я вновь застала его в своей комбинации, то побрезговала надеть ее даже после стирки. После этого я унизилась до того, что пошла в магазин и купила ему собственный комплект женского бельишка, что стало причиной первой крупной ссоры. Ее итогом стало то, что мы как-то стыдливо договорились поделить нашу личную жизнь и освобождать для другого квартиру, когда потребуется. Я этим правом не воспользовалась ни разу, а вот муж частенько заставлял меня ждать, когда освободится семейное ложе, и я, чтобы не беситься, уезжала в приют, где ночевала на диванчике, собирая утром гневные упреки Даниэлы, моей палочки-выручалочки, с ее чрезмерной опекой.