БДЫНХ

С иранцами я доработал до конца юношеских игр. После случая с Эрцеганом они стали относиться ко мне с бóльшим уважением, допустили в команду, считая её частью, перестали сторониться, при встрече радостно здоровались и жали руки.

Демонстрацией степени доверия стал следующий случай. Как-то я сидел в их тренерском штабе, когда в него стремительно вошел один из англоговорящих руководителей. С порога он заявил, что ему срочно нужно помолиться. Я, как честный человек, вознамерился тут же покинуть помещение, однако тот меня остановил, заверив, что в этом нет никакой нужды, и я ему ничуть не помешаю. С этими словами он аккуратно расстелил в проходе между кроватями маленький коврик, аккуратно снял очки, положив их на тумбочку, и начал бить поклоны. Я впервые столь непосредственно столкнулся с исламом. Меня поразило, что он в этот момент полностью отрешился от внешнего мира: звонил телефон, в номер заглядывали люди, кто-то проходил через комнату и чуть ли не перешагивал через молящегося, а тому всё было нипочём, он реально ничего вокруг не замечал, ни на что не реагировал. Когда молитва завершилась, он будто бы стряхнул с себя оцепенение, вновь водрузил на нос очки, поднялся на ноги и с удивлением выслушал мой доклад относительно произошедшего за это время движения вокруг него. Вот какова подлинная вера.

Но не будем забывать, что я трудился с командой не только как переводчик и штабной помощник, но и как гид. Я даже поспрашивал моих институтских знакомых, которые иногда работали с иностранными группами, про основные туристические маршруты. Если быть откровенным, мои подопечные не слишком интересовались столичными достопримечательностями и не просили отвезти их на Красную площадь или в Третьяковскую галерею. Зато ближе к концу соревнований ко мне подошел главный тренер борцов, самый авторитетный и влиятельный человек в делегации, и, по-заговорщицки понизив голос, спросил, не знаю ли я некое волшебное место в Москве под названием «Бдынх».

Вот здесь и пригодились мне бесценные знания, полученные от наших бывалых гидов-переводчиков, которые среди прочего поведали мне несколько туристических приколов. Среди них, в частности, что иностранцы любят слово «Пектопа». Так они читают вывески с русским словом «Ресторан». А второй прикол – это то самое «Бдынх», по-нашему «ВДНХ».

На ВДНХ гости рвались вовсе не наслаждаться красотами Выставки, а в павильон «Космос», в котором тогда был устроен центр торговли бытовой техникой. Иранцы на положенный им командировочные и призовые накупили массу музыкальных центров, видеомагнитофонов, видеоприставок. Вспомнив приобретённые некогда в Индии навыки торговли, я сумел к их вящему удовольствию ещё и прилично сбить цены. Восторгу не было предела.

Прощались мы тепло. На память мне достались майка национальной сборной и иранские спортивные «кричалки».

Впервые в Париже

Иран – это замечательно, но, конечно, мне очень хотелось попасть во Францию, воочию увидеть то, о чём столько читал и слышал, наконец-то начать использовать изучаемый и уже полюбившийся язык по прямому назначению. После второго курса мечта осуществилась. Как раз пригодились полученные за работу волонтёром небольшие деньги, которые полностью ушли на организацию поездки, добавившись к выделенному родителями бюджету.

Во второй половине 90-х годов ХХ века наиболее доступным и дешёвым способом посмотреть Европу были автобусные туры с кучей ночных переездов. Для начала я опробовал этот вариант передвижения, съездив в Чехию. Следующим этапом стала большая поездка с Парижем в качестве основной цели. Маршрут был совершенно безумный и помимо столицы Пятой Республики включал в себя Вену, Берлин, Брюссель, Люксембург, Амстердам.

Отправной точкой значился Брест, куда предстояло добираться из Москвы поездом. Немалая часть группы состояла из белорусских студентов, столь же нищих, весёлых и любознательных, как и я. Часто ночевали прямо в автобусе, а если останавливались, то в самых дешёвых и затрапезных гостиницах. Питались от случая к случаю и кое-как, ничуть по этому поводу не печалясь, закусывали имевшуюся у моих запасливых попутчиков белорусскую самогонку холодной картошкой из фастфуда. Зато получали море впечатлений от новых стран Старого Света.

На Париж отводилось чуть более двух суток. Мне казалось, что я не спал всё это время, жадно пытаясь вобрать в себя по максимуму. Отель у нас был с гордыми двумя звёздами на вывеске и находился на задворках Монмартра, района на севере Парижа, исторически привлекавшего богему, однако его удалённость от центра меня не смущала. С первого шага осознал, что это «мой» город, в котором безумно комфортно, всё ясно и логично. Я мигом понял и принял его географию, без устали мотаясь по ранее незнакомым улицам, как будто делал так всю жизнь. Он оказался именно таким, каким рисовался в воображении: изысканным, утончённым, захватывающе интересным. Подобно влюблённому, я не замечал минусов, не видел грязи, бомжей и бесконечных граффити, уродующих город. Париж в моих глазах был прекрасен, а жители красивы, таковым и остался на всю жизнь, в каком бы состоянии ни представал перед моим взором впоследствии. Полюбив единожды, я своему чувству не изменял, принимая объект обожания «и в радости, и в горе».

Апофеозом вышеописанного мгновенного принятия города стало то, что я подробнейшим образом объяснил своему «сокамернику», молодому белорусу, с которым мы делили номер, как пользоваться парижским метро, ориентироваться в названиях конечных станций, номерах и цветах линий и на какие указатели обращать внимание. Нюанс состоял в том, что на тот момент я сам ни разу в местную подземку не спускался. Ближе к ночи, когда я возвращался в гостиницу, меня вдруг охватила тревога за парня. Вдруг он куда-то уехал, потерялся без языка, сидит где-нибудь и проклинает меня, на чём свет стоит. К своему облегчению обнаружил его в нашем номере, причём в весьма радостном расположении духа. Едва я переступил порог, он бросился мне навстречу со словами искренней благодарности за…. прекрасно проведённый инструктаж, столь выручивший его в течение дня. Всё в точности соответствовало моим описаниям. Видимо, в прошлой жизни я сам был парижанином. А, может, просто помог опыт московского метро.

Несмотря на то, что в тот заезд мне удалось осмотреть основные достопримечательности, осталось острое чувство недосказанности, появилось стойкое желание когда-нибудь вернуться и изучить всё основательно, без спешки, в удовольствие.

Касаемо языка понял, что двигаюсь в верном направлении и не зря столько времен корпел над учебниками: меня понимают, и я вполне сносно воспринимаю живую французскую речь.

Лувр в 1998 году

Стажировка

Получив дополнительную мотивацию после мимолетного посещения Франции, я продолжил героически осваивать учебную программу и на третьем курсе уже оказался в числе «передовиков производства». В качестве поощрения руководство вуза отпускало наиболее достойных студентов на лингвистические стажировки за границу. Франкофонам в этом плане не слишком повезло: вариантов было немного. На втором курсе довольно большая группа девчонок съездила на месяц в Университет города Нанси. Вернулись все одухотворённые, а половина щеголяла в изящных шарфиках, прятавших, как позже выяснилось, имевшиеся на шеях следы от слишком плотных контактов с носителями языка. Важность освоения французского поцелуя при постижении языковых нюансов и совершенствовании произношения никто не отменял.

На третьем курсе троих на целый учебный год командировали в Университет Гренобль III (во Франции традиционно используются латинские цифры для обозначения университетов), с которым у МГЛУ были давние налаженные контакты. Туда ездили не только студенты, но и преподаватели. Вернулась назад лишь одна. Две других задержались, сумев перевестись в другие вузы. Одна до сих пор живёт во Франции, вторая – в Швейцарии.

В конце третьего курса дошла очередь и до меня. Мне предложили первый семестр четвёртого года обучения провести в Париже. Предстоял первый опыт контактов МГЛУ с Университетом Париж-Х Нантерр

(где Х – это латинская цифра 10). К роли пионеров готовилась сводная группа с разных факультетов. Несколько мест «по квоте» отдавали и нам, на факультет французского языка.

Условия, откровенно говоря, были не самые выгодные: обучение бесплатное, проживание в университетском общежитии с одиночным размещением по минимальным расценкам, но перелёт и питание за свой счёт. Даже символической стипендии, в отличие от условий, предлагавшихся, например, вузами в Испании, Нидерландах, Финляндии или Дании, не полагалось.

Родители поднапряглись, одолжили у знакомых денег и смогли финансово обеспечить эту недешёвую по тем временам для нашей семьи поездку.

Вещей с собой взял минимум: чемодан на 23 кг, скромная ручная кладь и то, что надел на себя в полёт. Провести во Франции предстояло осенне-зимний период с конца сентября до начала февраля.

Прибытие

Группа прибывших в Нантерр первопроходцев состояла из представителей разных факультетов нашего доблестного университета. Факультет французского языка был представлен мной и моей одногруппницей Ирой, а также Мариной, которая училась на год младше. От переводческого были Юля с третьего курса и Шура с четвёртого, а от факультета гуманитарно-прикладных наук – Света и Володя.

Я, Ира, Марина и Шура летели одним рейсом. Мы были знакомы между собой задолго до поездки и естественным образом составили костяк инязовского представительства на новой территории.

Мы успешно прибыли в аэропорт им. Шарля де Голля, легко прошли паспортный контроль, ни у кого не вызвав особого интереса с нашими студенческими визами и студенческими же лицами, взяли на всех одно такси, насилу втиснули туда четыре чемодана и покатили к месту будущей учёбы.

Учебную часть мы обнаружили не без труда, обойдя половину административного корпуса. Заявились туда всей гурьбой к явному неудовольствию ответственного секретаря, довольно злобной тётки предпенсионного возраста. Она недовольно воззрилась на нас поверх очков. Самый бойкий и опытный среди нас Шура, который уже бывал на стажировке в Нидерландах, мужественно взял общение с чиновницей на себя. Та его выслушала, однако никакой радости от нашего прибытия не выказала. Начала перебирать кипы бумаг, ворча себе под нос про то, как студенты её задолбали. Не найдя у себя на столе ничего подходящего, она начала названивать руководству: «Месье, передо мной стоит группа каких-то совьетѝк (советских). Что мне с ними делать?». Дама ничуть не стеснялась, описывая нас и всю ситуацию. Возможно, просто подумала, что русские (или в её понимании всё ещё советские?) валенки вообще плохо понимают по-французски.

Выяснилось, что мы действительно выбивались из общей массы прибывавших в Париж на учёбу иностранцев. Для европейских студентов существовала широко и давно известная программа обменов «Эразмус» (ERASMUS), для американцев – «МИСЕФА» (MICEFA). У нас же ничего подобного не наблюдалось, поэтому не было ясности, как с нами поступать.